На секунду она перестала жевать жвачку.
— Что?
Димфна тряхнула головой.
— Я видел ее на новоселье. Сенатор Мэшнелл недавно переделала свой пентхаус. Боже, там все в зеркалах и мраморе. А декоратором была блондинка с пуделем. О, господи, в следующий раз я не буду голосовать за нее. — Она вернула буклет и развернулась уходить. — Я должна идти.
— Подожди! С кем она была, эта девушка? — бросила вдогонку Лора.
Димфна отозвалась.
— Она была помощницей декоратора.
Глава 16
— Что с твоим лицом? — спросила Руби.
Лора осознала, что стоит в коридоре возле туалета и пялится на пол.
— Я думаю.
— Это так болезненно?
— Томасина хотела привезти сюда девушек, верно? Найти им работу?
— Типа того.
— Она говорила, что уже сделала?
Руби пожала плечами.
— Мы почти не обсуждали эту тему.
Лора подошла к лифту, таща Руби за собой.
— Ты когда-нибудь расскажешь мне о себе и Томасине? Или будешь постоянно смущенно краснеть?
— Я не смущена.
— Тогда, что не так?
— Она тебе не нравилась с самого начала, потому что она была богатой, а богатые люди заставляют тебя чувствовать себя неловко.
— Она еще была стервой. — Она пожалела об этом в ту же секунду, как сказала, и Руби не дала ей потратить эту секунду на объяснения.
— Ты бы никогда так не сказала о моем любовнике, если бы это был мужчина. Особенно о моем мертвом любовнике.
Представитель «Nordstrom» вышла из демонстрационного зала как раз вовремя, чтобы услышать перебранку. На ней были черные очки с толстыми стеклами и красная помада. Поравнявшись с девушками, она улыбнулась, как будто ни она, ни её секретари не слышали пререканий о мертвых любовниках. Уже стоя в лифте, Лора так и не смогла подобрать слова, чтобы ослабить висящее в воздухе напряжение или сменить тему. Руби упомянула что−то о своем следующем назначении, а дама из «Nordstrom» что−то сказала о ланче, и спустя шестьдесят секунд они все оказались на улице на осеннем воздухе.
— Прости, — сказала Лора, когда они с сестрой остались одни. — Я налажала.
— Да, определенно. Мне все еще нужно в туалет. — Они зашли в «Веронику» и заказали пасту.
Когда Руби вернулась из туалета, Лора спросила:
— Томасина знала Боба?
— Больше Иванну. Это она помогла нам получить поддержку, если помнишь.
— Нет, не она.
Руби пожала плечами.
— Ее присутствие не повредило. Это произвело хорошее впечатление. В общем и целом. И это правда, даже если ты отказываешься в это верить. — Они с минуту молча ели, прежде чем она продолжила. — Ты хочешь спросить меня, но боишься. Конкретные вопросы, а не глупости вроде «Что происходит?», которые перекладывают на меня всю обязанность выяснять, что ты имеешь в виду. Я не знаю, чего ты боишься, но это похоже на то, как будто тебя швыряет по волнам. Это меня бесит.
— Это тяжело, Руби.
— Да уж.
— Ты любила ее?
Очевидно, Руби ожидала более делового вопроса, потому что выглядела ошеломленной. Это, однако, было именно тем, что Лора хотела знать не только потому, что это могло изменить тон последующих вопросов, но и потому, что это подсказало бы ей, сколько она пропустила, пока с головой ушла в работу.
— Да, — ответила Руби, и груз вины, покоящийся на плечах Лоры, стал еще тяжелее
— Мне жаль, что она умерла.
Руби закрутила немного пасты, затем отодвинула тарелку.
— Она была так мила со мной. И она ценила меня и покупала мне вещи. Она относилась ко мне лучше, чем любой мужчина, с которым я когда−либо была, и она уважала то, что я не была готова совершить каминг−аут, и она была полной лесбиянкой. Все. Быть моделью — единственное, чем она хотела заниматься, она жила этим. Поэтому она и взбесилась тогда на подиуме, но я передать тебе не могу, как плохо она себя после этого чувствовала. У нее была куча денег, она показывала мне свой банковский счет и спрашивала: «Что я буду делать со всеми этими деньгами, если я их не отдам?» Она платила за аренду и платила бы и за тебя, но ты… Ты никогда бы не взяла их. Ты продолжаешь говорить о справедливости. Но разве это справедливо, что у нее было все, а нам все равно больно?
— Это моя точка зрения…
— Нет, моя. Потому что, когда ты говоришь о справедливости, речь идет о том, что у тебя ничего нет, и брать ты ничего не будешь из-за своих предрассудков, и от помощи погасить счета ты откажешься. Но это так не работает. Взять деньги у Томасины, чтобы погасить счета. Вернуть их ей ничего не дает. Твой такой подход только порождает этот порочный круг несправедливости.
— Я не могу поверить, что ты сидишь здесь и рассуждаешь о вселенской несправедливости, когда получала всегда, чего хотела. Ты всегда была завалена горой подарков, ты одарена красотой и ростом, коммуникабельностью, и всем ты сразу же нравишься.
— А чем одарена ты? Как более справедливо, ведь у тебя есть этот талант, который можно использовать, чтобы заработать деньги? И у нее была красота, которую она использовала для того же? А некоторые люди не получают ни того, ни другого. И что же делать мне? Не любить кого−то, чтобы все были равны? Боже, причем тут внешность? Она была хороша для меня, но, более зрелой. Она не вела себя как какой−то глупый щенок, а вела себя как настоящий мужчина. Не знаю, было ли это плохо? Как будто она просто знала, что я чувствую, еще до того, как я сама осознавала. И это не было жутко. Она была полностью в теме. Она владела мной и знала об этом, она не стала втыкать ножи в спину.
— Не утрируй, Руби.
— Ой, заткнись. Я не утрирую. Я просто говорю. Она была… Я не хочу, чтобы ты злилась, но ты будешь. Ну, она продолжала покупать мне вещи, и однажды, когда мы собирались поговорить с Джимми об арендной плате?
— В апреле?
— Она сказала: «Позволь мне позаботиться об этом».