— Ну, конечно, я сказала нет, — продолжила Руби, — но потом она показала мне банковский счет, один банковский счет, и не поверишь, сколько там было. Она сказала: «Все эти деньги приносят еще большие деньги». И что она должна была с этим делать? Она могла бы купить дом у Джимми, и это никак бы не ударило по её бюджету. Так почему бы мне просто не позволить ей заплатить, чтобы мы могли спокойной жить вместе, а не беспокоиться и чувствовать себя виноватыми?
— Ты позволила ей?
— Если бы я её это позволила, то ты бы об этом знала.
— А мама знала?
— Теперь знает.
Сострадание, которое Лора испытывала несколько минут назад, испарилось. Сейчас ее чувства можно было описать только как полное эмоциональное отключение, сопровождаемое кипящей яростью, которая сжигало все добела изнутри. Ощущение было настолько сильным, что в мышцах покалывало, надпочечники стреляли, как будто она была самой медленной туристкой во время нападении медведя. Это был бой или бегство. Сражаться или бежать. Сражаться или бежать. Дорожка к двери выглядела заманчиво, но Руби была готова к словесному избиению.
— Ты знаешь, как это называется? — Спросила Лора, вытягивая более длинный и острый скальпель, чем хотела. — Когда ты занимаешься сексом с кем−то и берешь за это деньги?
— Даже не смей!
— Да что ты? Ты никогда не думала об этом? Тебе никогда не приходило в голову, пока ты «влюблялась» или что−то в этом роде, что эта богатая сучка может дать тебе немного в обмен на….
— Заткнись!
— Ты никогда не проявляла интереса к женщинам, пока не разорилась, а потом возникла Томасина Вэнт?
Руби встала и, размахивая пальцем, как оружием, колола и колола, цедила сквозь зубы голосом чуть тише, чем требовалось, чтобы устроить сцену.
— Ты утверждаешь, что не хочешь Джереми, потому что он шикарен и богат. Но только это не так, и ты это знаешь.
Лора втянула голову в плечи. Ее сестра не знала, что она целовалась с Джереми, и её слова звучали еще обиднее.
Руби, увидев, что сестра стушевалась, продолжила.
— Ты судишь женщин по тому, сколько денег они зарабатывают и как усердно они работают. И думаешь, что Томасина родилась с золотой ложкой во рту и палец о палец не ударила, но ты понятия не имеешь, что она относилась к себе так же требовательно, как и ты. Она чувствовала себя совершенно свихнувшейся. Почему, как ты думаешь, половина этих девушек такие, какие они есть? Потому, что они знают, что то, что они делают, слишком легко, а внутри себя они не вырабатываются на полную, и все время боятся, что недостаточно хороши, и не знают, как стать лучше. Ты бы тоже постоянно исходила рвотой и молила себя голодом, чтобы просто почувствовать, что это твоя работа, и ты её выполняешь. Особенно ты. Такие как ты превратили модельные бизнес в шоу на семьдесят часов в неделю.
— Теперь я чувствую себя ужасно. Ты закончила?
— Нет.
— Ты можешь хотя бы рассказать мне о «Белой Розе»? Или о «Пандоре»? Или еще что−нибудь, вместо того, чтобы рассказывать мне как трудно быть моделью? Потому что ты меня уже в этом убедила. Если бы общество просто дало им возможность чистить туалеты, они бы воспользовались этим в ту же секунду.
— Боже, ты меня так злишь! — Руби выглядела так, словно ее накачали адреналином.
Хотя Лора не чувствовала себя виноватой за то, что подначивала сестру, она почувствовала необходимость сменить тему, пока слово оставалось за ней.
— Что было между Томасиной и Бобом Шмиллером? Я думала, что они спали, но потом…
Руби расхохоталась так громко, что на нее зашикали.
— Что?
— Даже если бы Томасина когда−либо в своей жизни переспала с мужчиной, чего она никогда не делала, Боб не стал бы им, будь даже последним в мире. Боже мой, что заставило тебя так думать?
Лора рассказала ей о телефонном сообщении и поездке в Германию. Затем она рассказала ей о Глазах−Фрикадельках и ее работе помощником Иваны.
Руби испуганно присела.
— Ты все это время пыталась мне помочь.
— Ну, разумеется. А ты что подумала? Что я просто оставлю это на дядю Грэма и детектива Кангеми? Имею в виду, что они просто бумажки перекладывают.
— Я должна была сказать тебе все сразу. Я пыталась защитить Томасину, но, Боже, это было так глупо. — Руби устало потерла глаза.
— Фонд «Белая Роза» вообще был легальным? Или это было что−то вроде оффшорной зоны?
— Оффшорной зоны? Ты хоть знаешь, что это?
— Руби, если ты не перестанешь уклоняться и не начнешь говорить прямо сейчас, я тебя не прощу. Никогда.
Так Руби начала свой рассказ, закрутив спагетти, посыпав предварительно их хлебом, и дождавшись пока ланч закончится и в зале кафе станет пусто, как в спущенном унитазе.
Пока Лора работала последние шесть месяцев, создавая лекала для Джереми и своей собственной линии, Руби не тратила время зря.
На самом деле, она делала то, для чего была создана: добивалась благосклонности от власть имущих, посещала вечеринки в качестве улыбчивого лица компании и заводила дружеские знакомства. А еще влюбилась, за что ее простила Лора, потому что, в отличие от нее самой, люди обычно не планировали свою личную жизнь в свободное от бизнеса время.
Её любовью оказалась скрытая лесбиянка−супермодель Томасина Вэнт, которая столкнула её с подиума шесть месяцев назад из-за мотивации, которая становилась все сложнее и сложнее по мере того, как Лора больше узнавала о немке и пыталась понять её планы на постмодельную жизнь. «За тридцать» подкрадывалось к ней как сороконожка, которая казалась маленькой и медлительной, пока не подползла вплотную и модель не начала пытаться ее обогнать. А Томасина не хотела остаться в памяти у всех как просто наследница, одаренная деньгами тех, кто жил и умер задолго до нее. Она хотела оставить свой след, и Лоре привиделось в этом умасливание эго, так свойственное богатеям, и в то же время она чувствовала горечь от того, что деньги и красота Томасины позволили ей сделать гораздо больше, чем Лора надеялась сделать сама.
Родом из бедной страны, расположенной посреди одного из богатейших континентов мира, и живя за счет бедного класса, Томазина хотела сделать что−то, что было в ее власти. Будь она фермером, она бы научила их возделывать землю. Если бы она была водопроводчиком, она бы провела в трущобы пресную воду. Но она была моделью, и поэтому она хотела помочь красивым, бедным девушкам стать красивыми, богатыми.
— Они не просто бедные, — сказала Руби. — Их заставляют заниматься проституцией, когда им исполняется только двенадцать. В интернете на порно сайтах сплошь девушки из Восточной Европы и больше всего из Восточной Германии.
— Ты говоришь о куче дерьма, о котором ничего не знаешь.
— А что ты делаешь? Почему бы тебе самой не узнать обо всем этом, прежде чем осуждать? Потому что Томми кого−то разозлила? Она рассказывала мне, что есть девушки, которых она вытащила и из более ужасных ситуаций. Однажды была четырнадцатилетняя, которую купили три брата…
— И что она с ними делала? — Лора прервала Рубин рассказ, чтобы избежать кровавых подробностей, которые не должны были мешать ей спать по ночам.
— Она приводила их в безопасные дома, вроде монастырей, и пыталась устроить так, чтобы они получили здесь работу. Но были люди, которые не хотели, чтобы она это делала, потому что они загребали кучу денег, хватая девочек с ферм и по дороге в школу.
— Ты рассказала все это копам?
— Конечно.
На секунду Лора успокоилась. Возможно, на две. Затем поняла, что копы не собираются ничего предпринимать, основываясь на разглагольствовании обвиняемого дизайнера, а самым заветным желанием дяди Грэхэма было вытащить Руби и перейти к следующему оплачиваемому часу. Может быть, и у Лоры это должно быть самым главным желанием. Может быть, ей просто вернуться к чертежному столу, сделать свою работу, и позволить попыткам Томасины изменить всю ее плохую прессу умереть вместе с ней.
— Вернешься в выставочный зал? Корки будет просто в шоке.
— Да уж. Зато хоть чем−то занят.
— Что−нибудь еще хочешь мне рассказать?