Затем он приходит в движение.
Я заправляю лифчик в брюки и готовлюсь к удару. Обхватываю рукой цепь, удерживая себя на месте и не двигаясь. Я не могу вступить с ним в схватку. Я же не дура. Он в два раза крупнее меня и настоящий зверь в человеческом обличье. Но я отказываюсь сдаваться так легко.
Его большая рука обхватывает мое запястье, в то время как другая перехватывает цепь. Страх перехватывает мне горло, и я не могу дышать. Моя рука вырывается, когда он дергает цепь. Раздается громкий хлопок, и железный штырь, к которому я прикована, выбивается из бетона.
На мое лицо осыпаются ошметки цемента. Я втягиваю воздух сквозь сжатые легкие.
— Ты можешь дышать?
Я потрясенно качаю головой, отказываясь принимать искренность в его словах. Наконец, воздух проникает в мои легкие, освобождая мои связки.
— Д-да.
— Очень плохо, — он хватает меня за плечи и поднимает вверх. Цепь гремит по полу, когда мои ноги отрываются от него. Его рука сжимает мое горло, прежде чем я могу понять, что происходит.
Защищаясь, я пытаюсь надавить на его глаза большими пальцами, но предплечьем он отбивает мою атаку и прижимает мои руки над головой. Его пальцы снова находят мою шею, на этот раз крепче сдавливая горло.
— Откуда у тебя это ожерелье?
Я борюсь с его хваткой, каждая мышца в моем теле горит от напряжения. Меня охватывает паника, и рациональное восприятие мира уходит куда-то на задний план. Моргая, я заставляю себя открыть глаза от ужаса.
Я в отчаянии глотаю воздух, втягивая его единственным доступным мне способом. Я не могу закрыть глаза, не могу отвести взгляд. Шок оказался гораздо сильнее, чем страх за свою жизнь, буквально проскальзывающую сквозь его пальцы. Ужасные белые шрамы покрывают одну сторону его лица. Глубокие рваные раны разного размера, будто лезвие несколько раз полоснуло по его левой щеке. От лба до челюсти.
— Узнаешь дело своих рук? — спрашивает он.
В глазах темнеет. Мои легкие горят огнем. Прежде чем я теряю сознание, его хватка ослабевает. Воздух взрывает мои легкие, и я глотаю каждую его молекулу, желая большего. Болезненный кашель пронзает мою грудную клетку, ноги свободно болтаются в воздухе.
— Ожерелье? — он повторяет вопрос, пронзая мои уши злобным криком.
Собрав остатки сил, я смотрю в его горящие безумием глаза.
— Мой напарник.
Истон моргает, реагируя на мои слова. Затем мои руки освобождаются, но он продолжает сжимать мое горло в тисках. Мои руки падают бесполезно по бокам, но я использую то, что у меня осталось, чтобы вцепиться в его предплечье, пытаясь вырваться.
Он придвигается ближе, его лицо так близко от моего, что я не могу не видеть сквозь шрамы. Под демоном скрывается человек с голубыми глазами, и он обманчиво прекрасен. Это пугает меня не меньше, чем его сила, не меньше, чем его удушающая хватка на моей шее. Я хочу, чтобы он был обезображенным зверем.
Его тяжелое дыхание опаляет мои губы. Его взгляд блуждает от моего лица к груди, задерживаясь на ней, пока мое дыхание учащается. Ужас простреливает мой позвоночник. Я пытаюсь вырваться, но его рука, сделанная словно из стали, надежно удерживает меня на месте. Он тянется ко мне… и крик застывает в моем горле, окаменев, как и каждый мускул в моем теле, когда я чувствую, как его грубые пальцы касаются моей груди. Он хватает серебряную подвеску и срывает ее с моей шеи, оставляя после себя горящий след от цепочки.
— Это тебе не принадлежит, — его голос грохочет у моего уха, когда он прячет мою подвеску в карман.
Я едва успеваю сделать глубокий вдох, прежде чем его рука сдвигается — теперь еще более неистово — к застежке моих джинсов. Он рывком расстегивает молнию и проталкивает свою ладонь под ткань брюк.
Мою грудь пронзает паника. Слезы наполняют мои глаза, в то время как гнев жалит нервы.
Он убирает руку, вцепившись в мой лифчик.
— Это я тоже заберу.
Внезапно он освобождает меня, и мои ноги, не выдерживая веса, подкашиваются, а все тело содрогается от всплеска адреналина. Я опускаюсь на пол, не ощущая рук, не в силах защитить себя. Мое горло слишком сильно горит. Реакция тела на борьбу и попытку сбежать ослабевает, позволяя в полной мере охватить паникой каждую частичку меня.
Сердце стучит в ушах, свист неровного дыхания так громок, что я не слышу, как он уходит. Но когда я поднимаю глаза, в подвале уже не ощущается его подавляющего присутствия. Он забрал с собой ключ к моему побегу и единственное, что у меня осталось на память о Хадсоне.
Он сумасшедший. Это единственное, что я могу понять из его реакции на мое ожерелье. Он не просто неадекватен — он совершенно не в себе.
Почти успокоившись, я направляюсь к фонарику, который он оставил здесь. Манжета все еще стягивает мою лодыжку, но я могу свободно двигаться. Потому что он потерял над собой контроль.
Это все меняет. Он здесь не главный. Им управляет ярость.
А когда человек управляем, это только вопрос нахождения кнопок, чтобы правильно надавить и забрать контроль себе.
Он вырвал проклятый шип из плиты. Это значит, что если я буду давить на него слишком сильно, слишком глубоко.…
Он может сломать меня так же легко, как тонкую сухую ветку.
С помощью фонарика я осматриваю дверь. С этой стороны нет ни защелки, ни ручки. Там даже нет петель. Кажется, будто ее приварили, выглядит, как один сплошной бетонный блок… но это невозможно. Я видела, как он ее открывает. Я знаю, что это какая-то хитрость.…
Я обшариваю стены в поисках потайного окошка. Или еще одной двери. Я была в отключке недолго. Недостаточно долго, чтобы он успел покинуть район Сиэтла. Это означает, что этот подвал может быть не под землей. Здесь не было подвалов, по крайней мере, ни в одном доме, который я когда-либо видела.
Я прислушиваюсь, не раздастся ли стук с другой стороны стены. Надеясь и молясь, что я не одна. Это довольно нездоровое желание, я знаю. Знать, что еще один человек так же, как и я, пойман в ловушку, заперт и подвергается пыткам. Но это кажется нереальным. Сейчас подвал кажется абсолютно тихим и пустым.
Я одна
Только когда засыпаю, мое тело расслабляется и погружается в пучину беспокойного сна, и я вспоминаю, что он сказал. Я слышу его голос, который проникает сквозь мой сон.
«Узнаешь дело своих рук?».
Его лицо… эти шрамы. Боль, которую я видела на лице человека, погребенного под чудовищем. Может, он и страдал, но он не украдет у меня ни капли сочувствия. Я видела эту резню. Я почувствовала в нем подлость, когда он сдержался, чтобы не задушить меня. Он — убийца.
Я выключаю свет, чтобы сэкономить заряд батареи.
Надеваю рубашку, которую он мне дал. Думаю о шипе, который он вырвал из каменного пола.
И жду.
Глава 8
Катакомбы.
Люк.
Жюль была прекрасна. Молодая, энергичная и красивая. Не только снаружи: она обладала внутренней чистотой, которую буквально излучала. И невинностью, наполняющей твою душу верой в ангелов.
Вот что привлекло их к ней.
Зло, как едкая смола. Вязкая жидкость липнет к своей жертве, темнея и затвердевая. Она стекает по костям, пропитывая поры. Подобно разрушительному процессу дистилляции, выделяющему чистый материал, очищенный от примесей, зло — это чистая форма его самого — поглощающая, пожирающая. И разрушающая.