«Майер Кейстоун Энтерпрайз».
Дело о пропавшей девочке — дело, из-за которого у меня развилась идея-фикс, а затем погиб мой напарник.
Я прерывисто выдыхаю и смотрю на стропила. Я провожу взглядом по балкам до того места, где стена смыкается с серым потолком. Я слышу глухой удар. Приглушенный звук отражается от стен.
Я так устала, что хочу сдаться, но я не могу снова подвести его. Я заставляю свое тело двигаться. Борясь с ноющей слабостью, я волочу ноги, цепь неприятным царапающим звоном бьется об пол. Я хватаюсь за шип и дышу, прижимая холодный металл к груди, прежде чем перекатиться к двери подвала.
Устав, я сначала провожу пальцами по тяжелой двери, благоговейно ощупывая грубую текстуру. И пытаюсь найти трещину. Любое отверстие, куда я смогу просунуть чертов кончик шипа.
Эта дверь — мой маяк в темноте. Она — все, что у меня осталось на пути надежды.
И все же швы настолько совершенно подогнаны, что образуют одну сплошную стену. Я сдерживаю раздражение и пытаюсь просунуть металлический конец под дверь. Я давлю на шип, пока моя ладонь не начинает гореть.
Со слезами на глазах я пытаюсь побороть горькое чувство поражения. Здесь что-то есть. Я чувствую это по другую сторону. Я снова пытаюсь просунуть шип под дверь, но она герметично закрыта. Я ругаюсь и бью острием по двери, громкий звон разрывает мою ноющую голову.
В порыве гнева я продолжаю бить по двери. И не останавливаюсь до тех пор, пока жгучая боль в руках не заставляет меня выронить шип.
Он отскакивает от бетонного пола.
Я сползаю вдоль двери, грудную клетку обжигает неровное дыхание, руки сжимаются в кулаки, и в них отдается пульсация каждого бешенного удара сердца. Я позволяю себе последний акт неповиновения и со злостью пинаю этот раздражающий железнодорожный шип. И, вообще, кто, черт возьми, имеет привычку держать в доме такие штуки?
Психопаты, которые убивают невинных людей в овраге и запирают женщин в своих тщательно подготовленных подвалах, — вот кто.
Я смотрю на шип, валяющийся на бетонной плите.
Шип оставил лишь едва заметные царапины там, где приземлился. Истон построил этот подземный ад не просто так.
Мое сердце бешено бьется в груди, заставляя меня двигаться.
Я не настолько физически сильна, чтобы вонзить шип в литой бетон… но я могу попробовать соскрести слой залитой поверхности пола. Я могу копать. Я могу узнать, что он спрятал под этим адом.
Когда я пытаюсь ухватиться за шип, мою ладонь обжигает резкой болью. Я карабкаюсь к своей брошенной сумке и вытряхиваю свою одежду. Выбираю короткую футболку и оборачиваю вокруг руки.
В голове мелькает воспоминание, от которого по коже пробегает липкий холодок. Стоя на коленях над Хадсоном, Истон прижимал к его горлу нож.
Охотничий нож, который Истон носит с собой. Тот, что он приносит в этот подвал каждый раз.
Я начинаю скрести пол.
Я застряла на стадии между сном и бодрствованием. Состояние сонного паралича. Я осознаю, что если просто открою глаза, то полностью проснусь. Кажется, мое тело смещается, или меня кто-то двигает. Я паникую и пытаюсь стряхнуть с себя сон, но усталость и изнеможение не позволяют мне.
Стреляющая боль в голове полностью пробуждает меня, и когда сажусь, задыхаясь, я вижу, как открывается дверь. Моя нога лежит прямо перед порогом, и я отползаю назад, когда она распахивается шире, и входит Истон.
Мое тело все еще пропитано тяжестью сна, осознание захлестывает меня, когда я, наконец, окончательно просыпаюсь и понимаю, где нахожусь. Я моргаю, глядя на Истона. Он же пристально смотрит на меня.
Он толкает своей огромной ладонью дверь и захлопывает ее.
Удерживая в одной руке тарелку, Истон прислоняет пробковую доску к стене. Мой взгляд скользит по ней, пытаясь разглядеть листы, прикрепленные спереди.
Он подносит тарелку ко мне и ставит бутылку с водой у моих ног.
— Возьми.
Своенравная и обиженная женщина внутри меня хочет пнуть бутылку. И наблюдать за тем, как вода расплескается прямо у его ног. Но я быстро прихожу в себя. Чтобы выжить — если я хочу выжить, — мне нужна пища.
Я тянусь к воде, мои руки дрожат, а предплечья пылают. Поморщившись, откручиваю крышечку и подношу воду ко рту, злобно и жадно глотая.
— Медленнее, — предупреждает он. — Ты снова сделаешь себе больно.
Я жадно глотаю воду, не сводя глаз с его наглого лица. Белые шрамы более заметны в тусклом свете. Он их больше не прячет. Когда мой желудок начинает гудеть от наполненности, я закашливаюсь и отрываюсь от бутылки.
— Поешь чего-нибудь, — говорит он. Это приказ.
Я закрываю воду и отставляю ее в сторону.
— Я не голодна.
Мгновение он изучает меня, и затем его взгляд перемещается на то место, где я оставила шип. Он обернут моей окровавленной рубашкой. Мне удалось выцарапать в его бетонной плите углубление приличных размеров.
Его черты лица дьявольской красоты искажаются гневом, когда он переводит взгляд с моей усердной работы на израненные руки. Они покрыты волдырями. И чертовски болят.
Он делает шаг в мою сторону, и я вздрагиваю.
Короткая пауза, и вместо этого он тянется к шипу. Он хватает его и разворачивается к двери. Я вскакиваю на ноги как раз в тот момент, когда он запускает руку в карман куртки. Успеваю рассмотреть, как он достает связку ключей, но ничего не вижу из-за его массивной спины, закрывающей мне обзор. Я мысленно ругаюсь.
Дверь с грохотом встает на место, стук отдается пустым эхом в моих ушах.
Я проглатываю свой раздраженный крик и бросаюсь к двери. Обыскиваю переднюю часть, мои окровавленные и ноющие ладони ощупывают поверхность в поисках замочной скважины. Где же она? Давай же. Я обшариваю каждый дюйм, до которого могу дотянуться, и, прежде чем успеваю скользнуть выше, я слышу его шаги, сигнализирующие о его возвращении назад.
Дверь открывается, и на этот раз я стою на своем. И не отступаю.
— Тебе так нравится эта дверь?
Его вопрос выводит меня из равновесия, и вдруг я понимаю, что уже несколько часов была слишком занята своими переживаниями и этой дверью. Внезапно мой мочевой пузырь наливается тяжестью, и я знаю, что, если он нападет на меня, я обмочусь.
Из всего, что случилось, из всего, что он сделал со мной… самое унизительное, если он заставит меня справлять нужду в углу этого самого подвала, как животное.
Он шагает в мою сторону, ярость буквально хлещет изнутри. Я толкаю его ладонями в грудь, испытывая острою боль. Но продолжаю бить его, оставляя кровавые следы на его рубашке.
— Я не гребаное животное, — киплю я. — Мне нужно в чертову уборную!
Его руки ловко перехватывают мои ладони, и во мне не остается сил для борьбы. Он смотрит на меня сверху вниз, его свирепые голубые глаза — самое холодное, что есть в этом подвале.
— Конечно, нет, — говорит он, а затем быстро перекидывает меня через плечо. — Животные не калечат себя. Ты — гораздо хуже.
Я не сопротивляюсь ему. Я позволила чудовищу протащить меня через подвальную дверь. Он может привести меня прямо к смерти. Но даже если он поступит именно так, возможно, это единственный способ, наконец, найти Хадсона.