Холодный камень/Каменный холод.
Люк.
Я веду Макенну мимо лабиринта из недостроенных стен и балок. Ее хрупкое тело кажется еще более невесомым, когда она не борется со мной. Она здесь всего два дня, но уже сходит с ума. Что заставляет меня задуматься, не потеряла ли она его задолго до своего заключения.
Я усмехаюсь, и глубокий звук разносится по рядам бетономешалок и встроенных полок.
— Что здесь смешного? — ее тихий голос едва достигает моих ушей. — Убийство невинной женщины в твоем… — она замолкает. — Что это за место?
— Оно все еще в работе, — вот и все, что я отвечаю.
Уже много лет я достраиваю этот подвал. Я продолжаю продвигаться в своих планах. Столько, столько это потребуется. Новая стена. Новый пол. Новые стропила. Выстроенное помещение тянется вдоль склона, и оно вдвое длиннее, чем дом над землей.
Возможно, я являюсь причиной ее поврежденного разума. Ведь именно я прикончил ее напарника, ее любовника. Уверен, что именно поэтому она больше не занимает должность детектива. По этой причине она искала меня. Чтобы заставить меня заплатить за мой грех.
Я поднимаюсь по винтовой лестнице и, открыв люк, заношу Макенну в дом.
Возможно, я совершаю непоправимую ошибку. Надо было просто поставить в углу комнаты ведро для ее нужд. Таков был первоначальный план, не так ли? Чтобы лишить себя сочувствия и посмотреть, сколько времени она будет терзаться. Я достаточно жесток, чтобы запереть женщину в этом подвале навсегда.
План не должен быть таким сложным. Макенна — идеальный подопытный для этого эксперимента.
Она прикасалась к этому куску дерьма. Она работала с ним. Трахалась. Ее кожа испачкана его гнилой плотью. Я держу эту мысль в голове, пока веду ее в ванную.
Я почувствовал себя практически виноватым за то, что сломал ее. Я знаю, каково это. Я испытывал такие же мучения, и если бы я смотрел на нее только под этим углом, то видел бы в ней жертву. И, кажется, будто мы похожи. Как близкие люди.
Но это не так.
Она носила на своей шее медальон моей покойной сестры, все улики были прямо перед ней… и она отказывалась видеть правду. Это ее выбор.
Я отодвигаю занавеску в душе и поворачиваю рычаг. Начинает литься вода, разбрызгивая капли во все стороны под напором. Я стаскиваю ее с плеча, удерживая в объятьях, пока вода не заполняет ванну, и затем сбрасываю ее туда.
Она отплевывается, когда вода заливает лицо. Ее глаза резко открываются, и она начинает растирать лицо, пытаясь очистить глаза от воды.
— Что…
— От тебя воняет, — я опускаюсь ниже, придвигаясь к ней. — Как от животного.
Она поднимает руку, чтобы дать мне пощечину, но, когда ее глаза наталкиваются на поврежденные руки, она останавливается на полпути. Ее взгляд останавливается на пятнах крови, которую она оставила на моей рубашке. Дело в том, что на самом она не воняет. Но если я оставлю ее с руками, покрытыми волдырями, она подхватит инфекцию. Ее будет лихорадить, и она заболеет.
Мне не нужна эта головная боль.
Я хватаю кусок мыла с углового выступа и бросаю ей.
— Помой руки.
Она все еще лежит в ванне, и вода каскадом стекает по ее телу. Моя белая футболка промокла насквозь, и сквозь тонкую ткань отчетливо просматривается ее грудь. Мыло бесполезно лежит у нее на животе. В этот момент ее глаза вспыхивают, и неотрывный взгляд впивается в мое лицо.
В ее глазах лишь частично мелькает отвращение, по большей части они полны отчаянным расчетом. Ее голова заполнена мыслями в поисках того, что она может использовать против меня. Мне следовало отвернуться, но мой взгляд притягивает очертание ее груди.
Я тоже животное.
Вкладывая все свои силы, она отталкивается и поднимается на ноги, и теперь ее лицо оказывается на одном уровне с моим. Не сводя с меня глаз, она скрещивает руки на груди, хватается за край промокшей рубашки и стягивает ее через голову.
Мои ноздри раздуваются, дыхание становится тяжелым.
Ее бровь дерзко приподнимается.
— Ты забрал меня, — говорит она. Ее голос звучит ровно, несмотря на дрожащие губы. И все тело, содрогающееся мелкой дрожью. От холода, от наготы. — Ты хочешь меня.
Мой рот сжимается в жесткую линию, и, стиснув зубы, я опускаю руки на край фарфоровой ванны.
— Ты можешь взять меня… — она с трудом сглатывает. — Все, что я хочу знать, — это то, что ты сделал с телом Хадсона.
Я крепче стискиваю пальцы. И затем придвигаюсь к ее лицу так близко, что чувствую ее страх.
— Я не настолько монстр.
Ее охватывает дрожь, глаза блестят от злых слез. Она прикрывает грудь руками.
Я лезу в карман и достаю связку ключей. Там всего три ключа, и я выбираю тот, который подходит к замку на ее манжете. Я опускаюсь на колени, занимая выгодную позицию, чтобы ее ботинок не встретился с моей головой, но она остается неподвижной. Поэтому я все еще смотрю вверх, чтобы убедиться, что она все еще мысленно со мной, когда я обхватываю ее икру, чтобы вытянуть ногу вперед.
Я осторожно ставлю ее ногу на край ванны и провожу ладонью по ее мокрым джинсам, пока не достигаю манжеты. Все возможные неправильные мысли наполняют мою голову, и я вновь понимаю, насколько эта позиция опасна. Для нас обоих.
Один хороший удар в подбородок, и Макенна сможет выиграть достаточно времени, чтобы выбежать из этой комнаты. Выйти на улицу. И затеряться в темноте.
И несмотря на мое отвращение к ней, я не слепой. Ее мокрые джинсы — ужасное искушение, заставляющее меня гадать, как сильно мне придется дергать, чтобы стащить их с ее бедер. Слишком много лет я провел в лишениях, поэтому не был таким, как эти мерзкие дьяволы, и мог видеть свою цель ясно и четко; я слишком истощен, чтобы споткнуться у финишной черты.
Любовь, похоть, ненависть… все это взаимосвязано. Одно легко заменить другим.
Монстры просто берут желаемое. Монстры крадут это. Они лишают сил. Она видит во мне именно такого дьявола, но, несмотря на желание причинить боль, я не поддамся ему. Я не беру чужое. Я не лишаю невинных их силы.
Такая тонкая грань между монстром и дьяволом.
Укрепившись в своей решимости, я расстегиваю манжету и освобождаю лодыжку. Затем, не встречаясь с ее темно-карими глазами, я отодвигаюсь от ванны. Я двигаюсь на выход, не отрывая взгляда от ее полуобнаженного тела, пока не оказываюсь у двери, у которой я роняю манжету и цепь.
Я поворачиваюсь и упираюсь руками в раму. И прижимаюсь лбом к прохладному дереву. Мои глаза закрываются, когда я слышу, как она стягивает с себя одежду. Пропитанная влагой ткань падает на пол. Душевая занавеска задергивается.
Я выдавливаю напряжение из своего тела вместе с дыханием.
Даже если я не являюсь монстром, но все еще остаюсь полноценным мужчиной. Соблазняемым. Искушаемым. Возбужденным. Она красивая, сексуальная и мягкая во всех нужных местах. И мой член остро ощущает, что она находится всего в трех футах от меня, намыливая свое тело.
Я опускаю руку к брюкам и поправляю ноющий член. Ублюдок. И затем я крепко прижимаю руку к раме. Я не сдвинусь с этого места.
Достаточно одного воспоминания о Жюль, лежащей в морге, и фантазии о том, как я прижимаю Макенну к стене душевой, испаряются. Я выкидываю из головы оставшиеся образы распухших губ Макенны и ее аппетитной груди… потому что должен.
Хищник подражает повадкам своей жертвы, чтобы заманить ее в ловушку.