Как давно он строит этот подвал?
Как много людей убил?
— Я должен продолжать работать, пока не закончу, — он проводит рукой по своим темным волосам, и я вижу белые шрамы на его лице в тусклом свете. — Месть — дорогое удовольствие, — он пытается изобразить сардоническую улыбку, но безуспешно. — Это искусство, Макенна. Люди все еще приобретают произведения искусства. Не придавай этому слишком большого значения.
Я отрицательно качаю головой. Это гораздо больше, чем просто искусство. Это результат его болезни, его измученного разума. — Ты когда-нибудь закончишь это?
— Самое ужасное в том, что, — говорит он, и его глаза сверкают диким блеском, — месть — это наркотик. Чем больше ты кормишь этого зверя, тем голоднее он становится. Но ты собираешься помочь мне с этим. Давай же, — он тянется ко мне.
Моя ладонь пульсирует жгучей болью, и я отдергиваю руку от перил, подальше от него.
— Я хочу знать, что ты здесь прячешь. Что скрывается за всем этим искусством? Что внутри? — Я все еще детектив и все еще могу собрать разрозненные фрагменты воедино и расшифровать улики. И моя интуиция говорит мне, что все не так просто… подвал — это катакомбы.
Я бросаю на него самый убийственный взгляд, какой только могу. И я уверена, его нельзя назвать пугающим, когда он исходит от женщины, завернутой в его полотенце. Но в этом что-то есть. Я чувствую. Нечто настолько порочное, что он даже мог бы солгать самому себе.
Звуки, которые я слышала, принадлежали ему. Он проводит здесь дни и ночи. В углу стоит койка, а на стене развешаны инструменты. По балкам проходит вентиляционная система с открытыми воздуховодами. Он работает здесь, он — зверь-страж, охраняющий этот подвал. Это подземелье полно его секретами… и если тело Хадсона здесь…
— Я нанимаю тебя на работу, — говорит он, вызывая у меня удивление. — Пусть и в экстремальных обстоятельствах. Это значит, что ты работаешь на меня, как мой частный детектив. И принимаешь от меня прямые указания.
Он подается в мою сторону, чтобы схватить меня, и я поднимаюсь по лестнице на несколько ступенек выше.
— Я не могу помочь тебе, Люк, — я произношу его имя, надеясь достучаться до него, и надеясь на то, что и я сама что-то пойму. — Во что бы ты ни верил — это неправда. Ты болен, и нафантазировал себе нечто сложное об испорченных людях, заговоре и мести. Но человек, которого ты убил? Ройс Хадсон? Мой напарник? Он был хорошим человеком, Люк. Ты забрал невинную жизнь и причинил боль стольким людям в процессе.
— Я болен, — повторяет он. — Ты скорее умрешь, чем рискнешь раскрыть правду. Вот это ощущается больным для меня.
— Ты не просто причинил мне боль. Ты убил меня той ночью, — я качаю головой, чувствуя себя беспомощной и дезориентированной. — Какая разница, тогда это было или сейчас? Моя жизнь закончилась в тот момент, когда ты забрал у меня Хадсона.
Он протискивается ближе, мощные руки заключают меня в ловушку, обхватив перила.
— Я думаю, что твой мозг не просто поврежден, а хуже… Каждый раз, когда я предоставляю тебе реальные доказательства, ты игнорируешь их, отказываясь принять то, что они означают, — он лезет в карман и достает ожерелье с моим сердцем. — Три года назад пропала девочка-подросток. Через месяц она была обнаружена в морге, как неопознанное тело. Избитая, замученная, изуродованная… изнасилованная настолько жестоко, что медэксперт не смог ее опознать. Этот кулон принадлежал ей, — он сует амулет мне прямо в лицо.
Я пытаюсь отвести взгляд, но его рука крепко сжимает мой подбородок, не позволяя пошевелиться.
— Этот кулон в виде сердца существует не в единственном экземпляре, — выплевываю я сквозь стиснутые зубы. — Это еще не доказательство. А лишь предположение. И солидная попытка, чтобы привлечь детектива… к чему? К провалу в поисках пропавшей девушки?
Я не помню этого случая. Дело было не наше, но Истон мог перепутать детали, запутаться в фактах.
Его глаза вспыхивают, наполненные безумием и потусторонним синим цветом. Я чувствую, как быстро бьется его сердце, отдаваясь пульсом в моей челюсти, где его хватка становится лишь крепче.
— Джулс Истон была моей сестрой. А не какой-то пропавшей девушкой.
Он отпускает меня, и я почти спотыкаюсь от напряжения. Дрожащими руками мне удается подтянуть полотенце повыше.
— Мне очень жаль, но…
— Не надо, — Истон поворачивается ко мне спиной и преодолевает две последние ступеньки. — Я не хочу причинять тебе боль.
Его признание превращает это подземелье пыток и боли в нечто более пугающее. Потеря сломила меня, но его она опустошила. Я чувствую его утрату… я даже сопереживаю ему. Но я не могу понять этого.…
Я прикрываю глаза лишь от самой мысли. Я не могу понять убийство.
Ощущение холодного дождя, хлещущего по коже, обостряет мои чувства, заставляя посмотреть на себя со стороны — держащую оружие, направленное на Келлера.
В тот момент мне хотелось отобрать жизнь. Я хотела отомстить за все.
Я искала его… желая и нуждаясь узнать почему. Мне нужно было знать, что случилось с Хадсоном и доказать, что его смерть — не плод моего больного воображения, и что я не была “диссоциативной”, как утверждала моя психологическая оценка, прежде чем меня уволили из департамента. С пометкой — ПТСР. Мне не нужно было доказывать им или кому-то еще то, что я знаю.
Я должна была доказать это самой себе.
Существует тонкая грань между страстью и одержимостью. Я пересекла эту черту и сейчас стою перед мужчиной, который бросился в эту яму одержимости с головой. Буквально.
Спускаясь по лестнице, я смотрю на широкий коридор. Бетон врастает в землю. Бесконечный навязчивый, безумный проект.
И я настолько глубоко вляпалась в это дело, что стала пленницей убийцы Хадсона, запертой в его подвале, где, прежде чем все это закончится, я сама трансформируюсь в некое извращенное произведение искусства.
Кто из нас больше травмирован? Более безумен?
Я начинаю смеяться в голос. Ничего не могу с собой поделать. Возможно, я уже заполучила диссоциативное расстройство личности. Может, у меня и вправду сломан мозг. Кто здесь, черт возьми, сумасшедший.
Я думала, что мое расследование стало причиной убийства Хадсона. И именно я привела Люка к оврагу той ночью. Может быть, я подобралась слишком близко. И кто-то был послан, чтобы остановить нас — остановить меня, а Хадсон попал под раздачу.
Но чем больше я узнаю о Люке Истоне, тем больше сомневаюсь в этой теории.
Если он верит в то, что говорит… если он выполняет какую-то безумную миссию возмездия… тогда ответов нет. Плохие вещи случаются без причины. Мать накачивается героином и умирает, а на детективов нападают сумасшедшие. И я споткнулась прямо о край своего личного ада. Другой мир вокруг меня… и я просто превратилась в очередную потерянную душу в темном небытие.
— Макенна, дыши.
Я чувствую на себе его руки, обхватывающие мою спину и плечи. Его голос звучит издалека, погребенный под шумным потоком разразившегося шторма, увлекая меня под грохочущую волну.
Я закрываю глаза, мою грудную клетку охватывает жар от невозможности сделать вздох.
Затем кислород взрывает мои легкие. Я чувствую, как его губы прижимаются к моим. Мои глаза распахиваются, когда он целует меня в губы. Он делает еще один вдох, и ощущение его губ, прижатых к моим, заставляет меня задохнуться от шока. Он отпускает меня, и я сгибаюсь пополам, втягивая воздух.
— Не прикасайся ко мне, — выдыхаю я. — Уйди.
К моему недоверию, он делает это, давая мне пространство, когда я цепляюсь за перила для поддержки.
Когда мир перестает кружится вокруг, я усиленно моргаю, пытаясь восстановить зрение и подавить непролитые слезы. В моих глазах темнеет и рябит. Прежде чем я падаю, его руки прижимают меня к массивной груди.
Я не борюсь с этим, у меня нет сил. Я позволила Люку Истону, чудовищу, дьяволу во плоти, вновь утащить меня в свой подвал. Как в какой-то испорченной сказке.
Он отпинывает в сторону мою холщовую сумку и опускает меня на кучу разбросанной одежды. Затем начинает перевязывать мои руки. Его бережные действия полны неким сочувствием, он настолько нежен со мной, словно я слишком хрупкая и слабая в его глазах. Но на моей шее все еще видны следы его гнева — доказательство того, что он совсем не нежен.
И меня нельзя сломить.
Это становится психологической войной. Кто расколется первым? У кого в руках реальная власть? У похитителя или пленницы?