Его большой палец скользит по нежной коже моего запястья.
— Я устал расплачиваться, — произносит он. — И я думаю, что и ты заплатила достаточно.
Я делаю неглубокий вдох, ощущая тяжесть. Его свободная рука касается моей талии, а пальцы скользят по чувствительной коже моего бедра, посылая электрический ток через мое тело, пронзая каждое нервное окончание. Чудовище все еще здесь. Я вижу его в вызывающем голубом пламени его глаз. Люк заставит их заплатить.
Моя месть… она принадлежит не мне. Она не моя собственность.
Как только я осознаю это, тяжесть отпускает мою грудь. Я не жертва, и я не позволю Хадсону превратить меня в жертву.
Я убираю нож с шеи Люка и снова поднимаю руку над головой. Давая безмолвное разрешение. Он скользит пальцами вверх по моим ребрам, осторожно касаясь кожи, пока не достигает руки, все еще сжимающей нож. Его большая ладонь накрывает мою.
— Скажи это, — его рот оказывается ниже, прямо у моих губ. Его слова, вырывающиеся с теплым дыханием, звучат как вызов. — Я не сдвинусь ни на дюйм, пока ты не скажешь это вслух.
Я знаю, что ему нужно услышать, но мое горло словно перехватило и сжало, не позволяя выдавить ни звука. Он совсем не такой, как те люди, которые загнали нас в это место и уничтожили. Превративших нас в дьяволов, и все же я не могу сказать ему это, потому что я все еще вижу его синие свирепые глаза сквозь шторм, пока он забирает чужую жизнь.
Он выхватывает нож из моей руки и подносит его к моему лицу. Лезвие не касается меня, но оно не менее опасно.
— Ты мне доверяешь?
— Нет. Никогда.
Он останавливается.
Я делаю глубокий вдох.
— Единственный человек, которому я доверяла настолько, чтобы позволить прикоснуться ко мне, был недостоин этого. Он осквернил меня. Я была молода и нетронута. Хадсон не может быть последним мужчиной, который когда-либо прикасался ко мне, — я облизываю губы. — Я хочу, чтобы память о той последней ночи была стерта навсегда.
Люк пристально смотрит на меня.
— Сначала я чудовище, а теперь святой? Ты же не думаешь, что я не хочу осквернить тебя? Я хочу сделать нечто плохое, я хочу сделать с тобой много плохих вещей, Макенна. Я же не гребаный святоша.
И я чувствую, насколько яростно его желание. Я двигаю бедрами под ним, грубый шов его джинсов цепляется за мои прозрачные трусики, и я чувствую… полный контроль. Этот чудовищный человек возвышается надо мной, доминируя во всех отношениях, все же я та, кто обладает властью над ним.
Я чувствую, что он на грани, и желание бороться с плотскими желаниями ослабевает. Я выгибаю спину, наблюдая за тем, как его зубы впиваются в нижнюю губу, пока он пытается сохранить контроль.
Я медленно подношу руку к его лицу. Он пытается отстраниться, но я все равно дотрагиваюсь до него. Я благоговейно обвожу пальцем его шрамы. Чувствуя неровность кожи и глубину порезов.
— Я ношу свои шрамы внутри, — произношу я, когда мои пальцы касаются его губ.
Его рот ловит мои пальцы, захватывая зубами, а затем мягкие губы покусывают их. Он отпускает меня и говорит:
— Как думаешь, каково это будет — отдаться мне?
Я все еще чувствую на себе руки Хадсона. Он всегда был нежным, ласковым. Я думала… потому что он любил меня. Но теперь я знаю, что, возможно, причина была в другом. Просто думая о том, чего он действительно хотел, и что проделывал в тайне, садистки и безжалостно пытая своих жертв… мои мысли уносятся в самые темные закутки сознания. В гораздо более мрачное место, чем этот подвал. И я должна сделать так, чтобы это прекратилось.
— Мне нужно знать, каково это, когда тебя хотят, — выдыхаю я. — Больной… развратный… мне все равно, лишь бы ты хотел меня.
То, что сдерживало Люка, разбилось вдребезги. Плотину прорвало, и Люк, наконец, сдается, вся сила его веса обрушивается на меня, когда он толкается между моих бедер, крадя мое дыхание.
— Я хочу тебя, — его рука смыкается вокруг моего горла. — Я так сильно тебя хочу, что вытрахаю этого больного ублюдка прямо из твоей головы, — он прижимает меня к кровати, и нож появляется у моего ворота. Я слышу, как рвется ткань, когда он разрезает мою футболку, прежде чем холодный воздух касается обнаженной кожи. Оставшуюся часть он рвет руками.
От паники у меня перехватывает дыхание, на краткий миг я боюсь того, кого сама выпустила на свободу. Мои пальцы скользят по его плечам в поисках опоры, и я впиваюсь в них, сжимая его рубашку, чтобы обрести хоть какой-то контроль.
Его пристальный взгляд блуждает по мне, задерживаясь на обнаженной груди, и я вижу в нем голод — то, чего никогда не видела в глазах Хадсона, грубое, распутное желание. Люк смотрит на меня так, словно хочет овладеть мной и поглотить меня. Словно он на грани боли, пока не внутри меня.
И это самое опьяняющее чувство. Я опьянена этой силой, тем, что могу полностью владеть им.
Его голова опускается вниз, когда он приближается, чтобы попробовать меня на вкус. Я задерживаю дыхание в предвкушении, чувствуя, как его волосы касаются моей челюсти, простреливая низ живота острым желанием. Он начинает с моей шеи, поцелуй слишком нежный… и это пытка. Я дрожу, то ли от нервов, то ли от страха, а, может, от паники, я не знаю. Но я хочу этого — хочу его. Когда он прижимает меня к матрасу, его рот скользит по линии моего подбородка, прежде чем его большой палец поднимает его вверх и он захватывает мой рот.
Все мысли исчезают из моей головы, когда его язык глубоко погружается, переплетаясь с моим в чувственном поцелуе, который контрастирует с грубым ощущением его ладони, путешествующей по моему телу.
Из меня вырываются стон прямо сквозь поцелуй, и это все, что нужно — один отчаянный звук, чтобы отправить его за грань. Он хватается за край моих трусиков, сжимая их в кулак. Его бедра тяжело давят на мои, прижимая меня к кровати, и он срывает тонкую ткань с моего бедра. Затем он прочерчивает линию через тазовую косточку и бедро, прежде чем крепко обхватить мою задницу своей большой ладонью, устремляясь пальцами ниже…
Люк склоняется к моему уху, тяжело дыша.
— Здесь ты девственна?
Я судорожно выдыхаю, мои глаза плотно закрываются от ощущения его пальца, прижатого к моему анусу.
— Да.
Он стонет и покусывает мочку моего уха, заставляя мои бедра изгибаться, ударяясь о него.
— Не будь таким нежным, — прошу я его. Хадсон использовал меня, чтобы удовлетворить какую-то извращенную потребность, и я думала, что это нормально. Что со мной обращаются так деликатно. Но это была всего лишь уловка. Я была прикрытием, чтобы защитить его. — Делай, что хочешь, и так жестко, как хочешь.
Мне нужно почувствовать, каково это быть взятой силой, подчиненной всеми способами, далекими от нормальных, когда мужчина не может совладать с собой. То, о чем пишется в любовных романах. Горячий и грязный секс, который заставляет тебя кричать.
Словно ему требовалось разрешение от меня. Вес его тела исчезает, и на меня обрушивается шквал ярких ощущений, заставляя задыхаться, когда он спускается вниз по моему телу, прокладывая себе путь губами и руками, стремясь к точке между бедрами. Он раздвигает мои ноги шире и тыльной стороной ладони прижимается к клитору, заставляя мои бедра оторваться от матраса.
Прижимая большой палец к комочку плоти, другим он толкается внутрь меня сзади, заставляя держать бедра приподнятыми от острых ощущений, пронзающих тело. Я поднимаю руки над головой, чтобы нащупать стену и найти опору, пока его рот смыкается на моей плоти, а пальцы продолжают работать, делая мое тело все податливее.
Давление внутри меня нарастает, я чувствую, что перегружена ощущениями, захлестнувшими меня, вероятно, в этом и был смысл. Слишком интенсивная стимуляция, и поэтому я не могу сосредоточиться на боли в области заднего прохода. Его язык скользит по клитору в пульсирующем ритме, распаляя меня изнутри. Я словно наэлектризованный комок нервов, пытающийся контролировать свое дыхание.
В моей груди разрастается страстное томление, и каждое прикосновение его языка отзывается в ощущении толкающихся в меня пальцев. Все мое тело сведено от напряжения в нарастающем удовольствии. Мою голову наполняют идиотские мысли. О том, насколько происходящее действо было неправильным и грязным. И я должна испытывать боль, а не находиться на краю гребаной кульминации.
Внезапно все прекращается, и мое тело безвольно падает на кровать. Люк приподнимается и протягивает руку за голову. Он стягивает с себя рубашку, обнажая твердую плоскость груди, сухожилия и мышцы, которые я только что ощущала над собой. Резкий изгиб его V-образной мышцы уходит вниз за пояс джинсов, и я похотливо прослеживаю за ней, пока он нависает надо мной, одновременно спуская молнию. Этот звук вызывает пульсирующую боль, а затем я ощущаю касание его гладкого члена, прижатого к моему центру, заставляющего мои внутренние мышцы болезненно сократиться.
— Я хочу тебя… и я хочу, чтобы ты сжимала мой член, когда кончишь, — его рот обрушивается на мои губы, лишая меня рассудка, и я обхватываю ногами его бедра, используя ступни, чтобы стянуть его джинсы вниз.
Он прерывает поцелуй только для того, чтобы задрать мою порванную футболку вверх и завязать ее на запястьях, удерживая мои руки в плену. Затем его тело накрывает мое, и твердая длина трется о мой клитор, скользя по набухшим губах, раскрывая их и толкаясь внутрь.
Я крепко зажмуриваюсь, чтобы не чувствовать, как он погружается внутрь до самого упора. Его глубокий стон грохочет у самого уха, и мое тело реагирует, принимая его целиком. С наших губ срываются горячие проклятия, когда он подается назад ровно настолько, чтобы снова погрузиться в меня. И он ведет себя не особо нежно со мной. Он крепче сжимает футболку, стягивая мои запястья вместе, пока его бедра ударяются о мои. Он обхватывает свободной рукой мое бедро и подпирает его коленом, подтягивая мою ногу вверх, чтобы он мог трахать меня так сильно и глубоко, как ему хочется.
Я умоляю его не останавливаться. Я не разбираю собственных слов, срывающихся с губ, которые сплетаются в страстный поток просьб и приказов каждый раз, когда он покидает мое тело, и крики удовольствия, оглушающие меня, когда он погружается в меня.
Его ни с чем несравнимые прикосновения очищают мои разум и тело от любых мыслей о прошлом — от каждого воспоминания о прикосновении Хадсона ко мне. Теперь я понимаю, что имел в виду Люк на месте сожжения. Огонь очищает. Я чувствую, будто меня опалило изнутри, и каждая запятнанная частичка меня, каждый поврежденный кусочек плоти сгорел дотла, позволяя на своем месте взойти чему-то новому.