Да. Это означает узнать правду… и захоронить ее в глубокой могиле, никогда не позволяя выйти на дневной свет.
Этот звук упорядочивается в ровной барабанящий стук, направляя меня призрачным ритмом к его источнику, пока я пробираюсь через лабиринт скульптур и выдувных стеклянных шаров. Когда я обхожу последнюю наполовину незаконченную стену, мое сердце перестает биться.
Дверь.
Но это не выход. А еще один спуск, ведущий в самые глубины извращенного разума Люка.
Эта дверь отличается от той гладкой бетонной плиты, что держала меня в плену несколько дней. Она имеет более сложный дизайн. На ней вырезаны кости и зубы. Искусно выполненный узор тянется по всей поверхности. Это прекрасное произведение искусства, которое предупреждает о том, что внутри.
Оно буквально кричит: «Не входи».
Я крепче сжимаю ключи.
Я слишком долго держу глаза закрытыми в ожидании, когда этот глухой звук повторится, и, раздавшись тяжелым грохотом, он отдается вибрацией в моей груди, заставляя меня сделать шаг вперед.
Я вставляю ключ в замочную скважину и нажимаю на ручку. Дверь со стоном открывается, и я задерживаю дыхание.
Зрелище, открывшиеся моим глазам, пронзает мою грудь ужасом.
Нет.
Я качаю головой. Нет, нет, нет. Отрицание простреливает мой разум, и я не знаю, произношу ли я это вслух или кричу в голос. Бешеный стук моего сердца заглушает весь остальной шум.
Хадсон привязан к стулу посреди белой комнаты. Его запястья обмотаны колючей проволокой. А ноги заключены в бетонном кубе. Прозрачные трубки тянутся к венам на его руках, то ли для того, чтобы не допустить обезвоживания, то ли питая его внутривенно, я не уверена. Он бледен, его едва можно узнать: выглядит истощенно и болезненно. Железнодорожный шип вбит в его плечо… другое же покрыто засохшей кровью. В голову мне приходит мысль о шипе, который Люк использовал, чтобы приковать меня к полу в первый день, и эта мысль отдается глухой болью в желудке, вызывая тошноту.
Мой мир снова переворачивается.
На горле Хадсона виднеется грубый шрам в том месте, где был нанесен длинный порез. Грубые беспорядочные швы представляют собой ужасающее зрелище. Словно передо мной чудовище Франкенштейна. Да, настоящее чудовище.
И его глаза, которые я никогда не забуду, смотрят прямо на меня. Он беспомощно открывает рот, но из него вырывается лишь еле слышный шепот.
— Он не может говорить.
Я даже не вздрагиваю при звуке голоса Люка. Ничто не может напугать сильнее, чем открывшееся передо мной зрелище.
— Но он любит стучать своим бетонным блоком, чтобы привлечь внимание, и прекрасно слышит. Ты действительно устроила ему шоу вчера, — говорит он, и я на мгновение закрываю глаза, чувствуя, как отвращение холодной тяжестью оседает в животе. — Я бы не возражал против выступления на бис.
Люк выхватывает ключи из моей руки, и я думаю о ноже, выглядывающем из заднего кармана.
— Он часто ворчит, — продолжает Люк. — И производит достаточно много шума, чтобы можно было понять, чего он хочет, но в остальном он абсолютно бесполезен.
Я сглатываю желчь, поднявшуюся к горлу.
— Ты сохранил ему жизнь.
— Я всегда держу их живыми некоторое время. Пока не сдадутся и не назовут имя. Назови мне имя, — он входит в комнату и останавливается прямо за мной. Я чувствую тепло его тела вдоль своей спины. — Хадсон, безусловно, самый упрямый из всех. Либо он больше боится того, что они сделают с ним, либо он действительно не знает, кто главный.
Из него вырывается судорожный вздох.
— Почему же ты его не убил? — я хочу отвернуться, но не могу… Хадсон задыхается от боли, не в силах произнести ни слова. Он уже наполовину мертв. — Когда ты получил ответ, почему просто не убил его?
Это эгоистичный вопрос.
После того как открылась правда о моем напарнике, мне стало легче осознавать, что он мертв. Что он уже заплатил свою цену, и я ничего не могу поделать с этим. Не нужно было принимать никакого решения или пытаться наказать его. Это было больше не мое дело, потому что его не стало. Ведь мне никогда не пришлось бы посмотреть Хадсону в глаза и спросить почему.
— Ты права, — доносится голос Люка. — Он мне больше не нужен. Ты дала мне ответ в первый же день своего пребывания здесь, Мак, — он выплевывает мое имя, и я не уверена, было ли это сделано с целью оскорбить меня или же Хадсона, используя имя, которым тот называл меня.
— Тогда зачем все это? — требую я.
— Посмотри на стены, — говорит он. — Посмотри вокруг себя. Вот, — он срывает закрепленный файл со стены. И я впервые замечаю белые листы, расклеенные по комнате. На них значатся имена. Боже, сколько еще? Сколько он планирует пытать и убивать?
Он протягивает мне папку. На обложке от руки выведено: "Детектив Ройс Хадсон". Я отрицательно качаю головой.
— Нет, — я не могу открыть этот файл. Это же настоящий ящик Пандоры. Если я увижу, что там внутри, меня засосет в ту же беспроглядную дыру, что и Люка.
— Я не хочу этого знать, — отказываю я, пытаясь обойти Люка. Мне нужно уйти. Я была так близка… почти сбежала, и мне просто нужно вернуться. Всего на пять минут назад. Ровно до того момента, когда я открыла дверь.
Люк преграждает мне путь, вырастая передо мной непреодолимой преградой. Он берет меня за руку и заставляет взять папку. Я поднимаю на него пристальный взгляд, безмолвно моля не заставлять меня делать этого.
— Я был соблазнен, — произносит он. Он сглатывает, его кадык с трудом двигается вниз. — На секунду я подумал о том, что если… что если бы ты была тем прекрасным ангелом со сломанным крылом, посланным, чтобы спасти меня?
— Это звучит безумно.
Он грустно улыбается.
— Я знаю. Я уже понял это. Ты — не ангел. Но ты все еще прекрасно справляешься с тем, чтобы заглушать мою боль, и это заставило меня задуматься, а что если… нас будет достаточно.
Я тянусь к нему, и он позволяет мне положить руку ему на грудь. Его сердце глухо стучит о грудную клетку под моей ладонью. Для меня этого достаточно — знать, что он жив внутри. Это возможно…
Я убираю руку.
Люк поднимает подбородок и смотрит на меня сверху вниз.
— После всей этой тьмы, Макенна, — продолжает он, — нам никогда не будет достаточно друг друга. И ты это прекрасно знаешь.
— Мы можем попробовать… когда все закончится, — но даже когда эти слова слетают с моих губ, я знаю, что это ложь. Я оглядываюсь, пробегая глазами по папкам. — Но это никогда не закончится, — мой голос дрожит от осознания этого.
— А почему это должно закончиться? — спрашивает Люк. — Ты думаешь, что Майер и ее империя — единственные монстры на свете? Их так много… иногда я не могу дышать, зная, что каждые несколько секунд пропадает чья-то дочь, сестра, подруга, и каким мучениям они подвергаются. Это настоящий ад, Макенна. Вот что творится у меня в голове. Чистый гребаный ад. Так что, нет, это никогда не закончится.
Я киваю, закрывая глаза от пламени в его сияющих голубых глазах. Он мой монстр, и я должна принять его. Размыкая веки, я вижу его настоящего, и я знаю, что вокруг нас слишком много непроходимых руин, чтобы когда-нибудь выбраться из этого подвала.
И в этот момент я чувствую прикосновение его руки. Он ласково скользит по моей щеке, приподнимает большим пальцем подбородок и смотрит на меня сверху вниз, с восхищением, мелькнувшим на мгновение, прежде чем скользнуть руками по моим плечам и заставить меня развернуться лицом к Хадсону.
Люк надевает на меня кулон, застегивая его на шее. Нежно целует меня, жестоко напоминая о том, как сильно я люблю его прикосновения, а затем ощущение его присутствия исчезает.
— Чем дольше я держал тебя в этом месте, — произносит он, и его голос удаляется от меня, — тем больше я понимал кое-что, — он достает нож из моего заднего кармана и вкладывает рукоятку в мою ладонь. — Он — не моя добыча.