- Ничего себе, - промычал Рустам, тут же дав слово, будь он живой или мертвый, за год отгрохать такой дворец, какой соседям и не снился.
- Ну, мост починили, ваши машины здесь, - виноватым тоном добавил Кара Керемоглу.
- Да-да, едем! - спохватился Рустам. - Наговорились, наругались, теперь пора и за дело браться!
- Да разве мы ругались? Товарищеская дискуссия, - с едва заметной улыбкой возразил Кара Керемоглу.
Грузовик и "победа" стояли у подъезда Дома культуры, но комсомольцы, толпившиеся около машины, еще о чем-то жарко спорили с Ширзадом. "Опять все о том же толкуют", - подумал Рустам, но Ширзад подошел к нему и сказал совсем о другом: хозяева приглашают гостей остаться на концерт художественной самодеятельности.
- Только что меня за лень стыдили, а сейчас сами о развлечениях просите. Работать надо, не баклуши бить! - отрывисто сказал Рустам.
- Пусть повеселятся, - заступился за молодежь Кара Керемоглу. - И вам, дорогой сосед, тоже хорошо бы побыть на концерте. Неудобно как-то, если уедете. А вечером, милости прошу, ко мне на чихиртму.
- Когда рыбу ни поймаешь - она всегда свежая. Отложим на осень. Осенняя чихиртма еще вкуснеел. Ну, ребята, вы как хотите, а я домой!
Он сунул в руки хозяина свою широкую ладонь и грузной походкой направился к "победе". А там уже дожидался Ярмамед, распахнул дверцу.
- Пожалуйста, товарищ председатель!
Рустам заколебался, с презрением взглянул на склонившегося в поклоне Ярмамеда. Остаться? Самое бы лучшее остаться.
Через минуту он уже выводил машину на шоссе, чертыхаясь на ухабах, и думал: "До чего ты дожил, старик: женщины и парни учат тебя..."
А на заднем сиденье скорчился Ярмамед.
4
Когда машина председателя отъехала, Гызетар воскликнула:
- Ну и денек! И собрание, и этот клуб, да и все вокруг. Будто мы до этого дня крепким сном спали! А я ведь всерьез верила, что у нас в колхозе большие успехи. Планы выполняем, трудодни увесистые, чего еще желать?
- Как это ни странно, моя женка на этот раз права, - сказал Наджаф. Ржавчиной покрывается наш председатель. И подпевалы его - Ярмамед и вон тот, - он кивнул на стоявшего в стороне и рассеянно покуривавшего Салмана, - заржавели. А когда я пускаюсь в критику и самокритику, так вы же меня одергиваете. Теперь жнете, что посеяли. Перехвалили Рустама-киши, перехвалили! Чихнул - значит, весь колхоз обязан чихать, кашлянул - и мы тоже должны кашлять. Эй, Салман! Пожалуйста, не притворяйся, что не слышишь. Скажи, согласен со мною? Потом можешь все передать Рустаму. А теперь говори, согласен?
- Я бухгалтер, у меня, товарищи, цифры, и только цифры, - замялся Салман, - А в принципе я за всемерное развитие критики и самокритики.
И он поспешил к девушкам, с ходу завязывая с ними игривую беседу.
Комсомольцы переглянулись: "Вывернулся!"
Но Ширзад, тот самый сдержанно-молчаливый Ширзад, который каждый вечер томительно-сладострастными баяты тревожил деревенскую тишину, сегодня был неузнаваем.
- Салман! - позвал он бухгалтера. - Сколько у нас бригад и звеньев?
- Четыре бригады и двенадцать звеньев, - не трогаясь с места, ответил тот. - Одна бригада, между прочим, ваша...
И, повернувшись к девушкам, развел руками: и тут не дают покоя.
- Чьи звенья собрали в прошлом году по двадцать пять центнеров?
- Завтра, завтра приготовлю все сведения. Признаться, сейчас не помню. Завтра получите полную картину, - ответил Салман и, подхватив под руки девиц, повел их в зрительный зал.
- Пойдем и мы, - предложила Гызетар. - Скоро начнется.
В фойе Ширзада остановил Кара Керемоглу, позвал к себе домой. О чем они там толковали до самого вечера, - Салман так и не узнал, хотя по дороге домой изо всех сил старался выпытать у Ширзада.
5
Стемнело, когда автофургон, залепленный грязью до самого верха, въехал во двор правления "Новой жизни". Заливисто лаяли собаки, тянуло дымком от очагов, где-то далеко, в переулке, звенела заунывная песня. В окнах домов зажигались один за другим огни.
Усталые путники молча вылезали из фургона, прощались деловито, каждому хотелось поскорее очутиться дома. К ним подошел сторож и сказал, что Рустам-киши ждет их в правлении.
Даже неугомонный Наджаф утомился. Гызетар всю дорогу дремала. И Ширзад чувствовал, что дневное возбуждение прошло... Но делать нечего: председатель, наверно, устал еще больше, чем они, молодые.
- Пошли, ребята! - сказал Ширзад, и все молча подчинились.
В кабинете была полутьма: то ли Рустам забыл прибавить фитиль в лампе, то ли поленился. Пальто и папаху он небрежно бросил на стул. Подперев ладонями щеки, председатель сидел за столом. Казалось, что ему смертельно хочется спать, но он из упрямства борется с дремотой.
- Ну как, деточка, подумал о своем поведении? - обратился Рустам к Ширзаду; на предисловия не пожелал терять время.
Властный тон его рассмешил Ширзада, но он спокойно ответил:
- Подумал.
- К какому же выводу пришел, сынок?
- Вывод таков, что можно было бы избежать этой перебранки в присутствии шестисот зрителей.
- Вполне с тобою согласен, - кивнул Рустам и широким жестом пригласил стоявших у дверей Наджафа, Гызетар, сгорбившегося Ярмамеда и равнодушного ко всему на свете Салмана садиться. - Ты во всем виноват! Ты! - повторил он презрительно. - Об уважении к старшим забыл! О повиновении, о скромности, наконец. Могли бы раньше мне высказать свои сомнения, обратиться за советом. И я бы подумал, умом пораскинул, открыто бы вам сообщил свое мнение.
- Наджаф высказал наше мнение, а вы его высмеяли, в какого-то шута превратили, - с досадой заметил Ширзад.
- И поделом: не фантазируй! Правление колхоза кстати сказать, высший между собраниями орган самоуправления - заняло вполне деловую позицию.
- Вы почаще бы прислушивались к голосу этого высшего органа.
- Не нуждаюсь в твоих советах. Волосы мои поседели не от бездельной жизни. Все силы нашему колхозу отдал. И кое-что понимаю... Вот скажите мне прямо в лицо: верите, что старик Рустам против высокого урожая? - И, не дождавшись ответа, сказал: - Нет, не верите. И не можете верить. Знаете, что я за всемерное увеличение сбора хлопка. А как, в каких пропорциях повышать урожайность - это уж разрешите мне знать. Молоды еще, чтобы меня учить. Вот годиков через пять поймете, когда горя сполна хлебнуть придется.
И правда, он относился к ним, как к собственным детям: в пеленках их видел, помнил, как они без штанов щеголяли, как родители провожали их в первый класс деревенской школы. Привык, что его слово для них ничем не разнилось от родительского поучения. Даже если он говорил ласково, сердечно, его слова звучали для них распоряжением, строгим приказом. Так продолжалось из года в год. Почему же все переменилось?
- Вы себя в наши годы не считали несмышленышем. И от ответственности тоже не уклонялись. В чем же моя ошибка? - спросил Ширзад.
- А в том, сынок, что горячишься безмерно. Это самая твоя главная ошибка. И старших не уважаешь, - тоже грех. Когда я парнем был, так не стыдился перед старшими шапку ломать.
- Нет, вы не правы! - подумав, сказал Ширзад. - Старших я почитаю, но это почтение - не беспринципность! Фальшивое уважение унижает и старших и младших. И того, кто уважает, и тех, кого уважают. Если вам нужно показное уважение, его обеспечат в полную меру. - И Ширзад кивнул на Ярмамеда и Салмана.
Бухгалтер с независимым видом повел носом из стороны в сторону, будто не о нем шла речь. Счетовод закашлялся.