- Нашлись добрые люди, товарищ! - послышался за его спиною звонкий голос.
Он оглянулся: Назназ в белом халате, надетом поверх шелкового платья, наполняя комнату ароматом духов, с улыбкой стояла в дверях.
- Что так пристально смотришь? Разве не узнал? - Гараш давно не встречался с ней. Он помнил Назназ угловатой, худощавой девушкой, а теперь это была красивая, полная, уверенная в себе женщина.
- Узнаю, да как ты сюда попала? - Гараш был смущен.
- Брат прислал. Сказал, что все люди в поле, вот и нужно за ними ухаживать, оказывать первую помощь в несчастных случаях. Дал мне аптечку, медикаменты...
- На такое дело и трудодней не жалко, - обрадовался Гараш, садясь к чисто выскобленному столу.
- Да уж где ни работала, никто не жаловался, - кокетливо улыбнулась Назназ,
- Может, перевяжешь? - И он показал ей палец, наспех обмотанный куском промасленной тряпки.
Назназ вышла, покачивая мощными бедрами, вернулась с чемоданчиком, к благоуханию ее духов присоединился запах йода, и через минуту палец Гараша, промытый спиртом, был перевязан чистым бинтом. Нагибаясь, Назназ касалась плеча юноши мягкой грудью, упругие, как резиновые мячики, коленки ее вплотную прижимались к ногам Гараша.
"Посмотри, какая нежная, заботливая!" - подумал он с благодарностью.
Дверь скрипнула, в комнату ввалились Наджаф и Салман.
- Приятная компания! - вскричал Наджаф. - Создадим механизаторам культурные условия отдыха!
- Впору для газеты фотографировать. Обязательно напечатают. А ты разве не уехала, Назназ? Ведь отпуск-то кончился. Небось ждут в Баку?
- За свой счет продлила, Салман не отпустил, велел за вами ухаживать, - рассмеялась Назназ.
- Погоди, откроем осенью колхозную больницу мы тебя навсегда к себе отзовем, - сказал Салман.
- Нет, нет, я привыкла к культурной жизни, здесь от скуки умру, жалобно пролепетала Назназ, бросив нежный.взгляд на Гараша.
В представлении Назназ культурная жизнь в городе заключалась в том, чтобы в нестерпимо пестром платье, щедро напудрившись и надушившись, гулять с подружками по бакинским проспектам, посещать вечера танцев, заводить знакомства с мужчинами солидного вида.
- Вот только женю Салмана, а после свадьбы сразу уеду, - добавила она и опять игриво покосилась на Гараша.
- Дело хорошее, - одобрил Наджаф и, вытащив из под настила плетеную корзинку с провизией, разложил на столе хлеб, яйца, мясо, лук. - Ну, давайте питаться, а то скоро опять за работу!
- Сейчас руки вымою, - сказала Назназ и, уже стоя в дверях, позвала Гараша: - Ну, полей же мне! Вот недогадливый!...
- Иди, иди, повинуйся! - прикрикнул Наджаф, а Гараш сердито сверкнул глазами, но все-таки послу шался.
После обеда Назназ увязалась за трактористами в поле: халат ее, словно белая роза, цвел на фоне бархатисто-черной пашни. Наджаф нарвал в кустах фиалок и поднес ей букетик, изогнувшись в шутливом поклоне, приложив руку к сердцу.
Назназ поблагодарила, понюхала цветы и протянула букетик Гарашу.
- На память.
Тот взял, покосившись по сторонам, нет ли поблизости Гызетар, - тотчас шепнет Першан, а та - Майе. Он чувствовал, что Назназ своим вызывающим кокетством будто одурманивает его, и, чтобы отогнать соблазн, деловито сказал другу;
- Начнем.
- Да, пора, пора, - бодро сказал Салман; пока сестра атаковала Гараша, он держался в стороне. - Этот участок мы засеем квадратно-гнездовым способом. Самое меньшее - тридцать центнеров первосортного хлопка с гектара. Постарайтесь уж как-нибудь, братцы. Гарантирую премию,
- Мы не "как-нибудь", а действительно постараемся! - заверил его Наджаф, и вскоре тракторы взревели и поплыли, взрезан плугами плодородную муганскую целину.
2
Майя день ото дня становилась печальнее. Раньше ей казалось, что семейная жизнь - это любовь, и радость, и наслаждение, и упоение близостью мужа, единственно дорогого и желанного на белом свете; дом Гараша представлялся ей полным музыки, танцев, задушевных бесед у вечернего самовара, и она не подозревала, что с монотонной размеренностью покатятся неделя за неделей и обязанностей выпадет на ее долю куда больше, чем утех.
Когда ты одна, все устраивается легко и просто. Пригласили тебя в гости - иди. Хочешь к себе позвать друга - позови: никто не осудит. Одевайся, как вздумается, лень повесить платье - брось на кушетку; приятно валяться в праздник до полудня в кровати - лежи; захотелось музыку послушать - включай радиоприемник на полную мощность.
Но если ты соединила свою судьбу с чужой, приходится считаться с чужими вкусами и желаниями, с чужим настроением; хочешь, чтобы тебе уступили, иди и сама на уступки; призови себе на помощь и терпение, и чуткость, и ум, и - чего правду скрывать порой и хитрость.
Все это трудно, но еще труднее бывает, когда молодожены попадают в семью с издавна сложившимся укладом, в семью, где родня считает своим долгом вмешиваться в их жизнь.
В доме Рустамовых для Майи был непереносим деспотизм свекра. Ее и удивил и испугал отказ мужа уйти от родителей, устроить свой очаг. Гараш как будто изменился, стал грубым, невнимательным. Видно, и в самом деле ему нужна другая жена: чтоб и двор могла подмести, и хлев почистить, а после ссоры, как ни в чем не бывало, обнимать мужа. Как знать, может, и любви никакой у Гараша не было, увлекся - женился...
Майе временами становилось так жутко, что она ночью вскакивала с кровати, садилась у окна и все спрашивала себя, допытывалась: сможет ли она жить без Гараша? Если ночи напролет только о нем и думает - значит, никогда не захочет расстаться. "Люблю, люблю, - повторяла она, - и злюсь, отчаиваюсь, рыдаю лишь оттого, что его нет со мной".
Вдруг дверь бесшумно открылась, и перед Майей появился улыбающийся, до черноты загоревший Гараш.
Захваченная врасплох неожиданным приходом мужа, Майя не сразу очнулась от своих грустных мыслей и глядела на него, растерянно улыбаясь.
А тот, уверенный, что его встретят пламенными объятиями, нахмурился.
- Что так поздно? - наконец спросила жена.
- Попутного грузовика дожидался. А ты почему не спишь? Чем озабочена?
- Все в порядке, все идет, как положено, - грустно пошутила Майя. Твой отец ругается...
Гараш с досадой поморщился. Старая песня...
- А все из-за пустяков. Ты же знаешь, я привыкла делать утром зарядку. Так меня еще дома приучили с малых лет. Выходить на открытую веранду неудобно. Я посоветовалась с мамой, позвали плотника, чтобы отгородить уголок веранды у нашей комнаты, а отец пришел и прогнал его... Мне-то он ничего не сказал, но так еще хуже. В конце концов у меня не хватит выдержки, начнутся ссоры...
Гараш чувствовал, что устал от вечных жалоб Майи. Невольно он сравнил ее с Назназ, - вот уж та всем и всегда довольна, не хнычет, не тужит, не расстраивается из-за пустяков, старается понравиться мужчине, порадовать мужчину...
- Ну, хор-рошо, хорошо, характер отца изменить я не в силах. Есть у тебя комната, вот и кривляйся тут нагишом, как вздумается.
- Почему ты говоришь с такой злостью?
- А как мне говорить? Я ведь тоже не камень! Неделю торчу в поле, сплю на земле у трактора, примчался домой, а меня встречают хныканьем. Очень приятно!
Майя стряхнула слезинки.
- Ладно, Гараш, больше не услышишь ни слова, - голос ее прозвучал тускло. - Ляжешь?