- Как тебя дело коснулось, оказалось, что ты лишен недостатков, насмешливо сказал Шарафоглу.
- Эх, друг, не надо бы к словам придираться. У каждого есть свои недостатки. И Рустам не святой.
Если у Рустама тяжелый характер, так это только его касается, а к весеннему севу не имеет никакого отношения.
- Не согласен! - Шарафоглу покачал головой. - Есть недостатки, от которых страдают сотни людей. Не раз я уже предупреждал тебя. Колхоз теперь хозяйство большое, сложное, нельзя им руководить с завязанными глазами, полагаться во всем лишь на свой опыт, на свой ум. И вот гляжу на тебя и думаю: прохладно относишься к делу, поостыл малость! И в твоих подчиненных тоже огонька не вижу.
- Анонимных писем начитался? - ехидно спросил Рустам.
- Читаю и анонимные. Может, и ты заинтересуешься? - Шарафоглу вынул из сейфа, отдал ему четыре письма в мятых конвертах. - Но я им значения не придаю, - продолжал он, наблюдая, как менялось лицо Рустама, проглядывавшего письма. - А вот со своими впечатлениями, конечно, считаться приходится. - Он рассмеялся. - Я думал, что ты расстроился из-за неполадок в работе, а оказывается, я виноват, что обедать не остался. И ты на меня обижен!
- Пословица есть: "Чаще всего обижаются на любимых", - пробормотал Рустам. Мало еще его знает
Шарафоглу. Не в обиде дело и не в том, что ему указывают на недочеты, а плохо то, что Шарафоглу верит не доброжелателям Рустама. Кому? А хотя бы Наджафу, который только что вышел из этого кабинета. И анонимные письма тоже дело рук Наджафа.
В голосе Шарафоглу зазвучали мягкие нотки, словно он жалел ослепленного гневом Рустама:
- Ошибаешься!... Наджаф даже твоего имени не упомянул. Говорили только о работе. Не надо бы так плохо думать о людях. Ведь это тоже своего рода болезнь: заведется в человеке эдакий червячок подозрительности - и все кажутся врагами.
Рустам сразу поверил, что Наджаф не виноват перед ним, но все же пожаловался:
- Если бы ты знал, как трудно... Внутри все горит! Днем и ночью в хлопотах, из кожи лезу, а вместо благодарности одни кляузы! Нет, лучше совсем уйду, подам заявление, простым бригадиром останусь. Надеюсь, и ты порекомендуешь райкому партии освободить меня.
Через минуту Рустам уже раскаивался в этих внезапно вырвавшихся словах, но Шарафоглу, видно, не обратил на них внимания.
- Помнишь, друг, как на заре Советской власти по прямому указанию Ленина начинались в Мугани большие дела? - негромко спросил он и, откинувшись, полузакрыв глаза, словно это помогало ему попристальнее вглядеться в былое, продолжал: - Ленин посоветовал азербайджанским коммунистам вернуть плодородие солончаковой, вытоптанной копытами овечьих отар Муганской степи. Вместе с первыми бригадами строителей сюда приехали Касум Кенгерли и Сергей Багдатьев. Мы были молоды тогда, но ведь ты не забыл Сергея? Худенький, слабый, с маленьким острым подбородком, - совсем подросток. Думалось: как такому вынести муганскую жару? А положение-то было тяжелое. Продовольствия не хватало, деньги обесценены, не только классовые враги - нам сопротивлялось всё: темнота, бескультурье, религиозный фанатизм. На себе люди волокли десятками верст мешки с цементом, мукой, рисом. Могилами друзей мы отмечали каждый свой шаг. И потом еще началась малярия, Багдатьева и Кенгерли свалила болезнь. С потрескавшимися губами, с высокой температурой они лежали пластом на топчанах, но продолжали командовать стройкой. И среди строителей не было дезертиров, никто не подал заявления об уходе, Наши отцы, наши старшие друзья вперед смотрели и не жаловались на усталость. Так что же с тобой случилось? Почему пал духом? Устал? Поговорим с министерством, устроим тебе путевку на курорт, отдохни, полечись... Как-нибудь месяц без тебя справимся. А затем опять берись за работу. Покажи свою молодую хватку.
Рустам взволнованно слушал друга, вспоминая молодость, полную смелых дерзаний, но едва Шараф произнес: "Без тебя справимся..." - как обида вытеснила все другие мысли,
- Рано меня хоронить, друг, я еще живой! - сказал он. - Дай дней десять сроку, и если колхоз не выйдет на первое место в районе, то разрешаю тебе от моего имени настрочить заявление об отставке... Могу быть свободным? - И, встав, он свернул кисет, сунул его вместе с трубкой в карман, стряхнул с ладоней табачные крошки.
- Пожалуйста, - пожав плечами, устало сказал Шарафоглу. И, словно вспомнив о чем-то, задержал его. - Да, напоминаю, друг: надо бы уже подумать о подготовке полей для машинной уборки хлопка.
Рустам уловил тонкий упрек в этих словах.
- Машина хороша, друг мой, - ответил он, - когда не снижает колхозных доходов. Скажи министру, пусть об этом подумает и даст нам хорошие машины, которые чисто убирают поле, а не сорят, как нынешние.
- Напишу, обязательно напишу, - согласился Шарафоглу.
Мелодично зазвенел телефон. Приложив трубку к уху, Шарафоглу внимательно выслушал невидимого собеседника и ответил, что Рустам-киши еще здесь, не уехал; да, беседу они кончили, председатель "Новой жизни" сейчас придет в райком партии. И, повесив трубку, сказал Рустаму, что с ним хочет поговорить Аслан.
4
Как ни успокаивал себя Рустам, а в глубине души смутно ощущал, что положение у него этой весной совсем не выигрышное и дела в колхозе не так хороши, как ему кажется...
И потому неожиданный вызов в райком застал его врасплох, вселил в сердце смятение...
Пришлось, пряча глаза, спросить друга: а по какому вопросу хочет поговорить с Рустамом секретарь? Оказалось, что Аслан попросту пригласил к себе председателя колхоза. А откуда ж он знает, что Рустам у Шарафоглу? Ну, в приезде Рустама нет ничего секретного. Утром Шарафоглу был в райкоме, вот и сказал...
С сокрушенным сердцем Рустам отправился в райком.
Первое его впечатление об Аслане после встречи у Калантара было очень хорошим. Он вернулся в колхоз с теплым чувством: "Сразу видно человека простого, благородного. Такой не станет плясать под дудку бюрократов! На первом месте для него - справедливость, честность, интересы дела. Уж он своего добьется - оживит колхозы".
Но через неделю произошло маленькое событие, смутившее Рустама. И теперь он думал, что в характере секретаря райкома много сухого, официального.
На рассвете, когда Рустам ехал на дальний участок, где впервые засеяли хлопчатник, в туманном просторе внезапно всхрапнула лошадь, пугливо навострив уши.
Рустам привстал на стременах, прищурился. Волк, что ли? Нет, неподалеку, в лощине, мирно паслась с детенышами легконогая пятнистая газель. Вот так встреча! Давние обитатели Мугани - джейраны теперь разбрелись, разбежались, вспугнутые грохотом трактора и автомобилей. Откуда же ты забрела, резвая красавица?... Сердце бывалого охотника дрогнуло в груди Рустама, он хлестнул кобылицу. Газель взвилась и скрылась мгновенно в кустарнике, прикрывая собой детеныша, но второй, послабее, споткнулся, и Рустам, свесившись с седла, подхватил его крепкой рукою. Испуганный джейранчик содрогался крупной дрожью, сердце его колотилось бурными толчками.
"Э, хороший подарок другу!" - улыбнулся Рустам, довольный своей ловкостью.
Приехав в полевой стан, он велел сторожу привязать ягненка к арбе, дать ему воды, травы. "Эх, какой подарок!" - залюбовался Рустам грациозным, тонконогим, с выпуклыми влажными глазами джейранчиком.
А через час сюда заехал на машине Аслан. Как видно, он немало пошагал по пашне: не только ботинки, но и брюки были перепачканы сырой землею.
- Ну, Рустам-киши, и вспахали и посеяли здесь отменно! - с восхищением сказал секретарь. - На славу потрудились! Если дела так и дальше пойдут, то наверняка по хлопку перегоните Кара Керемоглу и первое место в районе за вами.
Сам того не ожидая, Рустам самодовольно усмехнулся, просияли и лица столпившихся вокруг колхозников.
- Будь уверен, товарищ Аслан, что наше слово верное, - с достоинством сказал Рустам-киши. - И за урожайность не беспокойся: у "Красного знамени" по плану - двадцать пять, а мы на правлении решили: двадцать семь центнеров!
- Об этом я прочитал в районной газете, - улыбнулся Аслан, показав и Рустаму и колхозникам, что он осведомлен о ходе соревнования. - Написать-то легко, выполнить трудно.
- Потому я и спорил тогда в "Красном знамени", - вспомнил Рустам. Без согласия народа - ни шагу. Как народ, так и я!
- Вот это вполне правильно, - согласился секретарь райкома и, заметив джейранчика, нагнулся, погладил по залысине на лбу, по шелковистой, вздрагивавшей от прикосновения рыжевато-серой шерстке.
- Красавчик, красавчик! Детишкам-то какая забава! - похвалил Аслан.
- Примите в знак уважения! От чистого сердца! - сказал Рустам и, тут же отвязав ягненка, крикнул шоферу: - Возьми, сынок, в машину!
Райкомовский шофер вопросительно взглянул на Аслана.
- Что это вам в голову пришло, Рустам-киши? - негромко спросил Аслан, а колхозникам и Рустаму его строгий тон показался страшнее любого крика. Этак можно скоро спутать колхозных овец со степными джейранами. - И сухо добавил, повернувшись к шоферу: - Привяжи обратно.
Рустам покраснел от досады. Как видно, Аслан признает лишь официальные отношения между людьми, пренебрегает обычаями гостеприимства...
Райком партии занимал двухэтажный дом, окруженный молодым садом. В стороне у коновязей стояли две оседланные лошади с подвязанными хвостами, залепленный грязью "газик" и чистенькая, только что из гаража, легковая машина.
В приемной помощник секретаря, юноша с черными щеголеватыми усиками, печатал на машинке; он кивнул Рустаму.
- Проходи, проходи, сейчас о тебе справлялся.
Аслан сидел за письменным столом, подперев рукой щеку, и сосредоточенно слушал своего собеседника. Гошатхан? Только этого не хватало! Принес, должно быть, накопленный за неделю запас свежих сплетен.
- Как дела, товарищ Рустамов? - Секретарь встал, протянув вошедшему маленькую сильную руку.