- Одеяло уронил, - проворчала сквозь дрему Сакина. - Что с тобою, отец? Чего мечешься? Укройся как следует!...
И едва Рустам-киши натянул до ушей ватное одеяло, как нежнозвучный голос жены развеялся в отдалении, словно дымок костра, а рядом зазвучала чья-то чужая, неприятно требовательная речь...
Это тетушка Телли уже трижды обращалась к собранию, спрашивала, кто хочет выступить, но все отмалчивались.
"Прошу вас, родные, - уговаривала тетушка, - говорите не только о недостатках, но и о тех людях, которые виноваты в этих недостатках! Да не забудьте упомянуть и о своих собственных обязательствах по соревнованию. Поняли?"
Понять-то, наверно, все поняли, но охотников говорить все-таки не находилось, и тетушка наконец вызвала на трибуну Наджафа, строго велела комсомольскому секретарю выступить первым.
А тот, конечно, не растерялся, смело вышел, - сразу заметно, что ему Ширзад накануне все уши прожужжал, нашептывая, подбивая на грошовую демагогию.
Рустам-киши сперва хотел, чтобы после доклада выступил с толковой речью Салман, но потом подумал, что благоразумнее выпустить верного оруженосца в разгаре прений, чтобы тот фактами, фактами, фактами разгромил наголову критиканов и смутьянов.
С трудом Рустам-киши старался уловить, о чем же распинался на трибуне Наджаф. Вот он сказал: "Не пойму я нашего председателя, видит бог, не пойму!..." - и проворно, шариком, скатился со сцены.
Его сменил бригадир Махмуд, опытный честный труженик, стоявший все годы как-то в стороне от Рустама-киши, даже неделями порою не заглядывавший в правление. Он внятно, неторопливо рассказал о положении в бригаде, поддержал призыв Рустама к всемерной бережливости.
"Конечно, товарищи, у председателя есть свои недостатки, не отрицаю, сказал бригадир, - и ошибки были. Были, но ведь он неустанно заботится об артельных интересах и о доходе колхозников не забывает, а за все это нашего Рустама надо ценить!..."
Не успел Махмуд рта закрыть, как птицей на трибуну взлетела Гызетар и обрушилась на почтенного пожилого мужчину с упреками:
"В прошлом году почти весь доход отдали на трудодни, а неделимый фонд оголили! А теперь вот со строительством нового Дома культуры залезли в долги, разве это в интересах колхозников? Нет и нет!..."
Уверенным тоном Гызетар сообщила собравшимся, что дядюшку Рустама она уважает с малых лет, но уважение уважением, а работа работой.
"На минуту представьте, товарищи, что Рустам-киши посадил нас всех в лодку, а сам взялся грести и гребет такими рывками, что лодка вот-вот опрокинется. Так неужели мы не скажем ему: "Дядюшка, полегше, поаккуратнее, тонуть в Куре никому неохота!..." - под дружный смех воскликнула Гызетар.
"Господи, ведь надо ж додуматься до такой чепухи! Вот уж бабий ум, еще хуже, чем куриный... Сравнила колхоз с какой-то утлой лодчонкой, а председателя - с гребцом. Не нахожу в этом ничего мудрого".
И все-таки подогретые Наджафом и Ширзадом парни пришли в восторг, хлопали в ладоши, кричали, буйствовали:
"Правильно-о-о!... Молодец, ханум!..."
Такой же горячий отклик в зале нашло выступление звеньевого Мурадхана,
Нет, Рустам-киши справедлив, признает, что тот говорил серьезно, обоснованно, но допустил в своей речи досадные колкости, а зачастую и оскорбительные выпады против солидных, убеленных сединами бригадиров, которым он, молокосос, и в подметки не годится.
Ага, на трибуне появился Салман... Как-никак верный пес, хоть кое в чем и самовольничает, но не подведет! Держитесь, демагоги и злопыхатели, сейчас он вам задаст жару!...
Но к огорчению Рустама-киши, его заместитель заговорил неуверенно, сбивался, поминутно заглядывал в конспект, согласованный накануне с великодушным своим покровителем. Неужели нельзя было выучить речь наизусть, даже прорепетировать ее дома, перед зеркалом? Ах, дармоеды, ах, лентяи!... Каждый норовит только для себя попользоваться покровительством Рустама, а как ему прийти на выручку, то жила тонка.
Салману все же похлопали, но аплодисменты получились разрозненными, жиденькими, и он сошел с трибуны смущенным.
А едва предоставили слово Ширзаду, в зале воцарилась тишина, полная волнения и горячего ожидания.
Уже это одно укололо Рустама-киши, вызвав в его сердце странное чувство, похожее на ревность.
"Главнейшая, я бы сказал, партийная задача правления нашего колхоза в области хлопководства - облегчить ручной труд людей, и прежде всего женщин и девушек, - начал Ширзад. - Вот об этом-то председатель товарищ Рустамов и не желает думать!"
"Обо всем думаю!" - вспылив, прервал его Рустам-киши, и нервным движением руки смахнул капли пота со лба...
- С сатаной, что ли, подрался? Ишь разметался, весь в поту, - сказала спросонья Сакина, тревожно всматриваясь в искаженное лицо тяжело дышавшего мужа.
Однако Рустам-киши не услышал ее далекого голоса - Ширзад, только Ширзад заслонил ему весь божий свет... Тщетно он прерывал секретаря парторганизации то насмешливым замечанием, то глумливой улыбкой, а раза два, не утерпев, вскакивал и отважно подставлял грудь под его обвинения. Ничего не помогло!... Будто подменили людей: те самые колхозники, которые совсем недавно заискивали перед Рустамом-киши, возносили до небес его добродетели, добивались благосклонных взглядов, - теперь дружно, слитно отзывались с одобрением на каждое слово Ширзада, ему, и лишь ему, аплодировали, его приветствовали согласными возгласами.
Но что это? На трибуне уже не Ширзад, а бойкий рослый петух с огненно-алым гребнем. Захлопал крыльями, надулся и закукарекал, залился во все луженое горло утренним песнопением.
По деревенским дворам тотчас откликнулись другие крылатые стражи времени, и вот уже великое множество петухов зычно горланило, напоминая людям, что ночь прошла.
Сакина взяла Рустама за плечо и сказала:
- Да ты весь в поту, опять метался. Вставай, киши, утро, вставай...
8
Рустам не заставил себя уговаривать, быстро оделся, сунул ноги в мягкие разношенные сапоги, умылся, кидая в лицо полные пригоршни мутной арычной воды, и тут же на дворе, стоя у очага, позавтракал.
То ли потому, что он не побрился и седая щетина торчала на щеках, то ли оттого, что не выспался, но вид у Рустама был утомленный, тоскливый и сердце Саки-ны дрогнуло от жалости.
- Эх, киши, на машине бы ехал, ведь растрясет в седле, - сказала она, увидев, что муж вывел из конюшни серую лошадь.
Рустам упрямо мотнул головою, с кряхтеньем взобрался в седло, пришпорил коня и лихо, по-молодецки вылетел за ворота.
Автомобиль привязывает к шоссейным дорогам, а на верном коне можно заглянуть во все укромные уголки своего хозяйства, самому проверить, как идет работа.
Сперва Рустам-киши решил навестить бригадиров и звеньевых, - он не сомневался, что кое-кто из них еще отлеживается или, в лучшем случае, благодушничает за утренним чайком.
Остановив кобылу у дома Немого Гусейна, он крикнул выскочившей на крыльцо девочке с растрепанными косичками и грязным носом:
- Разбуди-ка отца!
Девочка исподлобья сердито посмотрела на грозного председателя.
- Да он давно в поле!.
Гусейн был лежебокой, с превеликим трудом сползал с засаленной его собственными боками тахты, и Рустам-киши знал этот недостаток Немого, но и не забывал о его преданности и выносливости... В случае необходимости Гусейна можно было нагрузить работой, как верблюда тяжелыми хурджинами, и самому вдобавок взгромоздиться на спину, - повезет, целую неделю будет везти через пустыни и горы, не прося ни пищи, ни воды.
Рустам невольно припомнил, как буквально на днях, когда Кура и Аракс, будто взбесившись от весеннего разлива, подмыли и обрушили дамбу и разъяренные, кипящие потоки ринулись на приготовленную под хлопок делянку, Немой первым кинулся на борьбу, всю ночь трудился как вол, не щадя себя, бесстрашно кидался в водовороты, таскал без устали на плечах мешки с землей.
Не отстала от Немого и его бригада, а минуту спустя прибежали на помощь комсомольцы...
Даже злоязычная тетушка Телли к рассвету признала мужество Гусейна:
- Стоит Немому захотеть - горы своротит!
Председателю только бы радоваться да ликовать при виде такого самоотверженного порыва людей... И ведь в полях дружнее закипела работа! Что за оказия? Значит, собрание расшевелило, зажгло сердца колхозников? Но Рустама-киши томили унылые размышления: кто же так живительно подействовал на людей - он своим докладом, призывами к бережливости, посулами богатого трудодня или Ширзад пламенной речью?