Рустам ответил, что если тетушка Телли непрерывно разводит демагогию, строчит доносы, то вполне вероятно, что и сынок ее пошел по той же дорожке, вся семейка с изъяном, пусть Ширзад посмотрит заявление чабанов.
Оказалось, что Ширзад уже прочитал заявление, почерк измененный, нарочито безграмотный, корявый, имена вымышленные, - таких чабанов в колхозе нет. Самая настоящая анонимка.
- Мы подозрительностью не страдаем, это всем известно, - спокойно заметил Салман, - Но и брать кого-то заранее под свое покровительство тоже не полагается. Странно: чтобы ни сделали Телли и ее сын, ты обязательно берешь их под защиту.
Эти слова, как и предполагал Салман, рассеяли все сомнения Рустама,
- Убежден, что у Керема рука нечиста. Немедленно посылай ревизию. Кого бы? Немого Гусейна, Ярмамеда, ну и кого-нибудь из рядовых колхозников... Действуй! - отрывисто приказал он Салману, спустился с веранды и сурово спросил Майю, что они здесь копают.
Майя вспыхнула и дрожащим от волнения голосом рассказала, что комсомольцы решили в каждом дворе за лето построить кухню, баню и уборную. Это будет "комсомольский поход за культуру"; вот они сейчас и прикидывают на глазок, как быстрее и выгоднее строить.
- А приличие уже не считается у вас культурой? - спросил Рустам. - Мне комсомольские субботники здесь не нужны. Сам знаю, что на своем дворе строить.
Побледнев, Майя бросила на землю лопату, круто повернулась и ушла в сад.
А Першан почему-то во всем обвинила Ширзада.
- Гордость тебя распирает, вот ты и настраиваешь против нас отца!
Лишь на плоском лице Салмана цвела торжествующая улыбка.
10
Как ни крепилась Майя, как ни старалась казаться веселой, а от проницательного взгляда Сакины не укрылись ее страдания.
Майя старалась уходить на работу пораньше, возвращалась с сумерками, бродила пешком по полям до изнеможения, придумывала себе дополнительные дела в управлении, а горе шло за ней по пятам, ни на миг не отпускало. Пока Майя была среди людей, в садах, на зеленеющих хлопковых полях, у арыков, она забывала свою беду, но стоило ей остаться одной в комнате, как сердце сжималось от ноющей боли.
Время - лучший лекарь, так говорили в старину. Но не каждому даже время может принести успокоение.
"Да в чем же я виновата? - спрашивала она себя, ложась в кровать и обнимая подушку Гараша.
Через минуту поняв, что все равно не уснуть, она вскакивала, ходила по комнате, стояла у окна, снова ложилась. Все в комнате - и зеркало, и цветы в вазе, и полусгоревшие свечи в медном подсвечнике - напоминало ей о той первой ночи, когда, полная смутных надежд, она сказала себе: "Здесь ты станешь счастливой с мужем!"
Часто Майя уговаривала себя, что сама придумала все эти страдания и мучения, обычная женская взвинченность, муж день и ночь в поле, все трактористы живут и трудятся точно так же, как ее Гараш. Мало ли что бывает - устал, изнервничался, может, неприятности в МТС, - вот и нагрубил, обошелся с женою небрежно. Нельзя все так близко принимать к сердцу! И следующей весною Гараш так же, как остальные трактористы, опять станет кочевать по степи, спать не в мягкой супружеской кровати, а на жестких топчанах, а то и прямо в борозде...
Босая, в ночной рубашке, Майя подошла к окну, прислушалась к деревенской тишине, сердце ее билось короткими тяжелыми ударами, жадно она ловила малейший шорох, ждала, что вот-вот стукнет в дверь и появится на пороге Гараш. Ведь он так давно не ночевал дома, иногда лишь утром прибегал взять еду, небрежно, торопливо разговаривал с женой и исчезал: "В переулке грузовик ждет!..."
В деревне многие заметили эти затянувшиеся отлучки Гараша, шушукались, перешептывались, покачивали головами, И Майя понимала, что такое странное положение бесконечно продолжаться не может, наступит же какой-то конец!
Но ведь была же у них любовь, была!... Майе любовь представлялась лучезарной звездою, рожденной в груди человека, звездою чистой, как вода горного родника, и сияние этой звезды не угасало вечно!
Майя знала, что бывает порой: девушка и юноша с первой же встречи влюбляются до безумия, а через два-три месяца семейной жизни охладевают, ссорятся. Но это грубые, толстокожие люди. Какой же с них спрос? В таких семьях муж и жена ни в чем не уступают друг другу, не щадят друг друга, из-за каждой мелочи спорят, скандалят и так хоронят свою любовь. А без любви и семья распадается.
Почему она выбрала Гараша? Майя и не задумывалась никогда над этим, но в глубине души чувствовала, что Гараш мужественный, умный, верный своему слову... Разве Майя ошиблась? Нет, он обязательно должен вернуться, он не способен ее обмануть.
Вдруг она заметила мелькнувшую на улице тень, кто-то бесшумно прошел под окнами, волкодав тявкнул едва слышно, будто на знакомого... Майя накинула халат и босиком вышла на веранду. Храп Рустама, бурный, прерывистый, наполнял все углы дома. Волкодав, гремя цепью, еще раз коротко пролаял и завилял хвостом, как бы говоря Майе: свой это, свой, не бойся, отвори... Не чуя земли под собою, Майя подбежала к калитке, засмеялась:
- Гараш, ты?!
Она похолодела, услышав вкрадчивый голос Салмана:
- Это я, ханум, я... Словно безумный, брожу по улице, сон бежит от меня, открой, лишь взгляну и уйду смиренно...
Майя и слова вымолвить не сумела, опрометью бросилась в дом, взлетела по лестнице и прыгнула на кровать. Ей стало так страшно, что зуб на зуб не попадал.
А волкодав на дворе громко взвыл, и Рустам проснулся.
- Жена! Что там пес взбесился?
- Какой-то прохожий... Спи, спи.
- Гараш дома не ночевал? Не нравится мне, что сынок от дома отбился.
Сакина и сама видела, что дело неладно, но решила защищать Гараша.
- Каждую весну так. Мальчик работает...
- Да ведь молодая в постели томится. Мог бы и догадаться, проведать. Как же я-то к тебе с яйлагов каждую ночь прибегал!
Сакина вздохнула.
- Ну, то мы, а то они... Чего вспоминать? Ты бы с невесткой поласковее был. Кричишь все... Хорошо ли? А сейчас сам решил баню строить. Ну, на что это похоже? Да еще торопишься, чтобы раньше всех у Рустама баня появилась.
Эти слова Рустаму пришлись не по душе, он повернулся к жене спиной, зарылся лицом в подушку.
А Майя лежала в полусне и глотала слезы. Ей чудился какой-то незнакомый сад и в нем огромный тюльпан, похожий на царскую корону. Она протянула руку, чтобы сорвать цветок, но не смогла дотянуться, - тюльпан как бы отплывал от нее, прятался в траве, Майя вытянула обе руки, подалась всем телом вперед и...
Кто-то подхватил ее, и Майя, не открывая глаз, почувствовала руки Гараша, потянулась и прошептала:
- Ты? Ты?
И сразу вспомнила бессонные ночи, ожидания, слезы... Выскользнув из объятий мужа, она спросила:
- Где же ты пропадал целую неделю?
Гараш отступил и, пряча глаза, ответил с наигранным спокойствием:
- Будто не знаешь? В поле.
- Чаю хочешь?
- Спасибо. Мама не спала, угостила и ужином и чаем. Ложись, время позднее.
Хотя они спали этой ночью рядом, но Майе вспомнились слова одной обойденной счастьем подруги:
"В могиле теплее, чем в холодной супружеской постели..."