Два рода символизма. Символизм литературный (условно назовем так) и символизм мифологический. Литературный пользуется абстракциями для выражения конкретного. Мифологический — наоборот: конкретными конечными образами для выражения вечных сущностей. Литературный (серебряный век русской литературы) камуфлирует конечную реальность в «духах и туманах», по-блейковски (а точнее, по средневековой традиции) отделяя сущность от носителя, что выражается, например, в том, чтобы писать слова «верность», «любовь», «юность» с прописной буквы и манипулировать ими как самостоятельными сущностями. Невинность ходит, разговаривает, теряется. Верность ждет, помнит, чтит. Любовь исходит слезами, странствует и проч. И все это — как имена ангелов. Эти сущности есть сами по себе, и если люди вымрут, Любви, Верности, Злодейству, Постоянству, Старости и проч. нет конца. Это теоретически. С другой стороны, если люди вымрут, этим многозначительным именованиям не на что будет намекать. Потому что обнаруживается их зависимость от конкретных конечных явлений, бесконечной выжимкой из которых вечные сущности являются. Поэт, описывая образ Старости, которая с грустью сидит у его порога, имеет в виду конкретную подагру и бессонницу. Абстрактная Невинность — на деле его собственное невинное состояние (увы, давно в прошлом), выражавшееся в неведении относительно гадостей мира сего. Или девушка, которую он обесчестил, о чем на данный момент сожалеет. Злодейство — это обобщенный образ надувшего автора прохиндея. Словом, основа абстрактного символа, его стопы — в конкретной конечной реальности. Абстрактные символы сводятся к конкретным предметам практически без остатка.
Символизм мифологический действует по обратному принципу. Миф в конкретных образах выражает реалии вечные. Вот горчичное зерно — оно выражает идею вечного блаженства, царства Божия. Вот алхимическое Золото (вульгарная прописная буква взята из арсенала символизма литературного), философский камень, — символ Жизни Вечной. Литературный символизм выглядит красивше. Романтичнее, загадочнее. С эдаким флером, эдакой мудростью.
Мифологический символизм выглядит сермяжным. «Говорит притчами. Значит, Закона не знает». Он сказочнее, примитивнее, грубее, неэстетичнее. Для крестьян.
Все, что есть в небе, есть на земле. Небо и земля идентичны, «кратны» друг другу. Весь вопрос в том, что первично. Если первично земное, конкретное, чувственное, эмпирическое, — тогда есть смысл производить от этой реальности реальность вторичную, бледную, подражательную, искусственную в виде общих идей. А если, по Платону, первичен вечный идеальный мир, тогда конкретные вещи отражают и выражают идеальные сущности, свидетельствуют о них. Литературный символизм принижает статус вечных сущностей, делая их производными от конечной материальной реальности. А мифологический, напротив, — возвышает реальность материальную, указывает ее истинное происхождение. Мифологический символизм направлен вверх.
По Честертону, для Франциска Ассизского реальность был именно Бог, и Он свидетельствовал о всем конкретно сущем (траве, деревьях, птицах, животных), а не наоборот. Тут можно спорить, к какому символизму относится такая позиция Франциска, но когда он поет гимн солнцу, он славит именно солнце, а не Идею Солнечного Света. Он любит конкретных ворон, волков, а не Идею Первобытной Невинности. Франциск дошел до последней стадии мифологического символизма, как мне кажется: он даже не нуждается в том, чтобы сверять материальный и метафизический пласты, он и так знает, что не грешит идолопоклонством, отдавая свое сердце этой конкретной вещи, этому конкретному существу: слишком явен для него их Источник.