Чтобы не смущать гостя, Анна завела непринуждённый разговор, но не стерпела, сама не заметила, как на купца Боброва и его несчастную первую супругу соскользнула.
— Расследования смерти Авдотьи Петровны не проводилось, — Штольман досадливо поморщился, — в деле ни одного толкового документа, сплошные отписки да предположения, ни на чём не основанные.
— Ещё бы, — фыркнул Игнат, перекатывая во рту кусок фруктового сахара, — купец следователю Егорову, тому, которого за месяц до Вашего отъезда за мздоимство арестовали, пятьсот в зубы сунул, тот дело и замял. А уж мамка её шибко убивалась, в голос выла да на голову Боброва кары небесные призывала.
— Чья мамка? — спросил Яков Платонович, а Анна сочувственно улыбнулась, вспомнив, что призрачная Авдотья толком ничего не рассказывала, лишь повторяла, что убивца своего простила, а за матушку молится непрестанно.
— Дык супружницы его, Авдотьи, — Игнашка отставил опустевшую чашку, поклонился низко, — благодарствую за угощение.
— Может, ещё чайку? — Анна Викторовна потянулась к пузатому чайничку, сердито попыхивающему паром.
— Нет-с, весьма благодарен, — Игнат опять поклонился.
— Значит, мать Авдотьи Петровны купца Боброва проклинала? — задумчиво повторил Яков, глядя в сумерки за окном.
— Ещё как, — Игнашка усмехнулся. — Такие кары сулила, у меня ажно мураши по спине забегали. А Кирилл Владимирович только усмехнулся, мол, глупая баба, что с неё взять.
— А где она сейчас?
Игнат нахмурился, вспоминая, потом плечами пожал:
— Точно не знаю, но вроде как Васятка сказывал, что барыня тут, в городе. В тупичке, где староверы живут, вроде как там он её видел. Шибко она ему в прошлый раз, как в городе была, приглянулась, он даже, дурилка мелкая, возмечтал, что она его мамкой станет, — Игнат смущённо кашлянул, пояснил для Анны Викторовны. — Малой он у меня, ему шестой год всего. Как мамка от глотошной померла, батька новую жену привёл, а она в тот же день нас на улицу вышвырнула.
— А отец что же? — ахнула Анна.
— А батька ничего, она ему новых детей родила, лучше прежних, — Игнашка покачал головой, — да мы не в обиде. Я вот в складах грузчиком, а за Васяткой Машка из трактира приглядывает, ну, или из парней кто, кого Тимоха назначит. Так что, всё у нас славно. Не печальтесь.
— Лучше всех, — буркнул Штольман, который вспомнил сироту, изображавшего призрака сына госпожи Бенциановой. К счастью для мальчонки, старуха Бенцианова, когда узнала, что на самом деле призрак — вполне себе живой и материальный, не огневалась, а наоборот, усыновила его. Только вот сколько ещё таких Ванечек по свету сиротство мыкают, сколько таких Васяток о матерях мечтают?
— Поедем, покажешь, где прачка живёт, коей платье окровавленное подарили, — Яков Платонович пустым сожалениям предпочитал действие, поэтому решительно поднялся, вытащил из ящика револьвер, проверил патроны и убрал в потайной карман. — Да ещё нужно узнать, где живёт мать Авдотьи Петровны, если она действительно в городе.
— Сделаем, — протянул Игнат, — я Макару, сударику Нюськиному шепну. Он Вам, если надо будет, хоть самою Государыню Императрицу раздобудет.
— Императрицу не надо, — поспешил откреститься от почётной гостьи Яков Платонович, — мне и сестрицы с иными родственницами хватает.
— Не так с ними надо, — протянул Игнат тоном человека, успевшего познать мир и даже притомиться от него немного.
Штольман улыбнулся насмешливо, бровь выгнул:
— А как? За косу и на спину? Так мне воспитание не позволяет, у нас в семье иначе было.
Игнашка вздохнул, головой покачал. Беда с этим приличным воспитанием, хуже цепей человека связывает.
— Ладно уж, поедемте к Нюське.
— Сейчас, — Анна Викторовна вскочила на ноги, — пять минут подождите!
— Анна, — Яков хотел сказать, что супруга остаётся дома, но она уже дверью бухнула, даже слушать ничего не стала.
— За косу и на спину, — повторил Игнат, солидно покачав головой, — средство верное, на других испытанное.
— Я обдумаю, — буркнул следователь, сердито глазами сверкнув.
К счастию, Анна Викторовна ждать себя не заставила, скоренько вернулась с пухлой корзинкой, которую протянула Игнату:
— Вот, это Вашему братишке гостинец. Берите, не отказывайтесь.
Игнашка шмыгнул носом, посмотрел на корзинку, на Анну, опять на корзинку, потом на Штольмана.
— Берите и едем, — следователь поправил перчатки, взял неизменную трость, — не будем терять время.
— Благодарствую, Анна Викторовна, — просипел Игнат, с трудом выдавливая слова из словно бы опухшего горла. Парню хотелось сказать, что Васятка будет просто счастлив, но слова разбежались, в носу засвербело, а глаза защипало так, словно в них едкого мыльного раствора, кожу сдирающего налили. А слезинка по щеке побежала всего одна, никто её и не приметил, ведь Анна Викторовна шубку накидывала, а Яков Платонович ей в этом помогал. И на Игната они не смотрели.
***
Нюська оказалась дома, более того, платье подаренное не стирала и показала его без единого возражения. Яков Платонович осмотрел заметные даже на чёрной ткани пятна, хмыкнул выразительно.
— А живёт та барыня на Каменке, в шестом доме, — протараторила Нюська, — я её нынче там видела, когда стирку забирала. Сама бледная, глаза потухшие, чисто мертвяк, прости господи. Я ей поклонилась, за подарочек отблагодарила, а она посмотрела на меня пустыми глазами, развернулась и в дом пошла, едва ноги переставляя.
— В шестом доме, значит, — Штольман бросил быстрый взгляд на темноту за крохотным подслеповатым окном, на Анну, кою домой только в куле да под охраной отправить можно было и вздохнул. — Значит, едем туда.
— Я с т… — Анна смутилась, исправилась поспешно, на тон служебный переходя, — я с Вами, Яков Платонович.
Штольман улыбнулся так тепло, что у Нюськи, непривычной к ласке, даже слёзы на глазах заблестели:
— А у меня есть выбор?
Анна посмотрела на Якова, тот на неё. Анна улыбнулась, Яков пожал плечами, протянул супруге руку:
— Едем, сударыня. Нас хоть и не ждут, а всё равно мешкать не стоит.
Дама гостей, да ещё в столь поздний час, действительно, не ждала, но дверь открыла без вопросов, да и в дом их пустила сразу же, на пороге держать не стала, даже не спросив, кто такие.
— Следователь Штольман, — коротко отрекомендовался Яков Платонович, стараясь держаться так, чтобы всегда прикрывать Анну Викторовну.
Женщина посмотрела на следователя тусклыми чёрными глазами, устало пожала плечами, ответила глухо:
— Кубышкина я, Анна Ивановна. Замученной зверем Бобровым Авдотьюшки мать.
Анна… Милое имя, ставшее для Якова Платоновича самым дорогим на свете, почти священным.
— Вы убили Кирилла Владимировича из-за дочери? — Штольман не спрашивал, он уточнял.
Кубышкина помолчала, то ли собираясь с силами, то ли решая, стоит ли признаваться, а потом выдохнула, не скрывая торжества:
— Да! Да, я убила этого зверя лютого, антихриста в человечьем облике, я его убила и видит бог, не жалею! Другим господь даёт по трое, а случается, по шестеро — семеро детишек, у меня же Авдотьюшка дочка поздняя, намоленная, долгожданная. Сколько я на коленях пред иконами простояла, сколько по монастырям да святым источникам поездила, чтобы смилостивился господь, подарил мне радость материнства. Наконец, услышали мои молитвы, понесла я. Через год дочку родила, да за счастие горькой ценой заплатить пришлось: мужа моего на стройке бревном задавило. Остались мы с Авдотьюшкой одни, горе мыкать. А дочка у меня пригожая, умничка, только вот здоровьем слабенькая, в детстве болела часто. И опять я молилась, по знахаркам да водам целебным её возила, а когда удавалось, то и докторам известным показывала. Ночей не спала, куска не доедала, лишь бы сыта была кровиночка моя, одета не хуже других, да ленту могла новую в косу заплести.