Лизхен заливисто засмеялась, захлопала в ладоши, а когда ей наперерез бросился осаленный Карл завизжала и стрелой бросилась к берегу. И вот тут-то и случилось страшное: лёд треснул, распался на куски, и Лизонька, даже не поняв, что случилось и толком не успев даже испугаться, ухнула в воду, скрывшись сразу с головой. Девочку спасла скорость реакции Якова, коий тоже толком до конца не осознав произошедшее, успел плашмя рухнуть на лёд, ухватить сестрёнку за шубку и держать, постепенно скатываясь всё ближе к проруби, потому что матушка одела дочурку весьма основательно, а пропитанная водой одежда наливалась свинцовой тяжестью. К Яше на помощь бросился Платон, обхватил Лизу с другой стороны, пытаясь вытащить, но сил не хватало.
— Старших звать надо, — Вильгельм повернулся к застывшему, испуганно хлопающего глазами Карлу, — чего стоишь, беги! Миша, а ты жердь принеси, давай быстрее!
Мальчишки, услышавшие громкий и решительный голос старшего брата, коего привыкли считать третьим в семье после бога и отца, опрометью метнулись один к тропинке в сторону дома, а второй сухому дереву, коий градоправитель уж который сезон обещался срубить, да то руки не доходили, то финансирования не было. Знамо дело, на спил сухой одинокой осины, кою при желании и голыми руками выдрать можно, денег требуется мильёна полтора, не меньше!
Лизхен повезло: взрослые поспели вовремя, девочку вытащили, завернули в тёплую шубу и унесли в дом, где спешно растёрли горячим вином со специями, укрыли двумя пуховыми одеялами, обложили грелками с горячей водой и послали за доктором. Якова и Платона тоже растёрли, укутали и обложили грелками. Для самой Лизоньки купание в ледяной воде завершилось лишь стойкой неприязнью к холоду, а вот Яков и Платон слегли в горячке. При каждом удобном случае навещающие захворавших братьев Вильгельм, Миша и Карл заразились от них и тоже слегли в жару. Марта Васильевна металась меж разболевшихся сыновей, не имея возможности порой и чашку чаю осушить, Платон Карлович старался подменять жену, но та была непреклонна: ей-то по хозяйству можно и сонной хлопотать, а супругу на службе ясную голову иметь следует. К счастью, мальчики пошли на поправку, и тогда у матушки появилась новая забота: доктор сказал, что для полного исцеления должно до конца недели отлежаться, а попробуйте-ка удержать пятерых мальчишек в постели! Марта Васильевна и строгостью пыталась, и просила, и хитрости разные использовала, ан всё равно, чуть отвернётся, и то мальчишки подушечные бои устроят, то Платон в окно выскочит утренней зорькой любоваться, то Яков отправится узнавать, что за шепотки да шорохи по вечернему времени из соседского сада доносятся, а то старшие пред меньшими целое представление устроят. Да не сказку какую-нибудь наивную, а нечто из готических романов, от коих у Марты Васильевны при прочтении мурашки по коже проскакивали. Лизхен страсть такие представления любила, всегда в первом ряду сидела, громко в ладоши хлопала, а потом ночью спать одна робела, отчего братья, толком не окрепшие после болезни, по очереди в её комнате на коротком диванчике, у окошка стоящем, ночевали.
С тех пор много воды утекло, но Елизавета Платоновна так и осталась нетерпима к холоду, если вода для умывания прохладной оказывалась, аж сердце заходилось, и дыхание сбивалось. Слуги об этом прекрасно осведомлены были, а потому горничная, когда княгиня приказала ванну водой хладной наполнить, приказание-то выполнила, разве можно перечить пани, а сама опрометью бросилась к Андришу Станиславичу. Князь Лисовский и Яков Платонович Штольман только вернулись с прогулки, ещё даже пальто снять не успели, только-только трости со шляпами передали лакею передали.
— Беда, паны, — горничная вихрем влетела в холл, низко поклонилась князю, — ой, беда, Елизавета-то Платоновна с Анной Викторовной топиться надумали! Ванны приказали ледяной водой наполнить, чтобы уж наверняка захлебнуться, ой, беда-то какая!
Голосила девушка уже собравшимся в холле слугам, мужчины как услышали, что дамы их топиться надумали, так к ним и бросились, даже одежду верхнюю не сняв.
Анна и правда едва не захлебнулась, когда дверь в ванную комнату чуть с петель не слетела.
— Анна, — Яков выдернул супругу из ванны, словно репку из земли, одним мощным резким движением, прижал к себе не замечая, как холодная вода просачивается под одежду холодя тело, — Анна, ты что задумала?! Анна!!!
Дальше Штольман разразился длинной витиеватой фразой на немецком, коего Анна Викторовна не разумела, но по сверкающим гневом глазам мужа безошибочно определила, что её совершенно точно не хвалят.
— Яша, — Анна погладила мужа холодной влажной, словно у русалки, ладонью по щеке, — не сердись. Я ванну принимала, по примеру Клеопатры.
— К Вашему сведению, Анна Викторовна, Клеопатра плохо закончила, — Яков Платонович подхватил нагретую простынь, бережно завернул в неё супругу, ещё и сверху пальто набросил.
Анна откинула упавшие на лицо мокрые пряди:
— Зато она была прекрасна так, что мужчины готовы были жизнь отдать за ночь с ней.
Яков не сдержался, усмехнулся насмешливо:
— Клеопатра была царицей Египта, а наружность правителей, как известно, всегда превозносится. А что касается остального, уж не овдоветь ли Вы, сударыня, решили?
— Нет, — Анна Викторовна резко помотала головой, даже пальто на пол сронила, — мне просто захотелось… — барышня замялась, пол под ногами изучать принялась, — сегодня мы в театр идём, а это событие знаменательное, надо подготовиться, чтобы блистать.
Яков взял руку жены, прижал к губам, согревая дыханием холодные пальчики, прошептал негромко:
— Для меня ты и так солнце ясное.
Дело Љ 2. Карты Судьбы. Карта смерти
Хоть дамы, со слов князя и Штольмана своей попыткой самоутопления и заслужили порицание с неодобрением, но во имя крепости семьи и пылкости чувств, мужчины готовы благородно необдуманные действия жён забыть. Правда, не безвозмездно, а за поцелуи, кои и были сразу же подарены, а потом ещё и возвращены, причём с процентами, да такими, что лакей вынужден был трижды сообщать о том, что коляска ждёт у подъезда. Лишь после тревожного известия, что спектакль начнётся через полчаса, князь и Штольман выпустили своих жён из объятий и проводили до экипажа. С точки зрения Андриша Станиславича и Якова Платоновича вечер можно было бы провести и дома, с очаровательными супругами, с коими соскучиться совершенно невозможно, главное — не поседеть окончательно и бесповоротно, но дамы были непреклонны. Право слово, не зря же они так готовились, портниху торопили, дабы она успела пошить платья в срок. Одна ванна Клеопатры чего стоит!
Кучер Адам не оплошал, князь со спутниками не только не опоздали, но даже приехали чуть раньше, успев без лишней суеты подняться в заказанную ложу и уютно разместиться в обитых зелёным бархатом креслах. Анна с интересом оглядывалась по сторонам, восхищаясь высоким потолком с причудливой белоснежной лепниной, тёмно-вишнёвого бархата занавесом, на коем рука неизвестного мастера (или мастерицы?) вышила изображение лиры и венчавшей её цветочной гирлянды, кою держали два крылатых пухлых купидона. С потолка спускалась на прочных, хоть и воздушных на вид цепях, массивная хрустальная люстра, чьи каплеобразные подвески в электрическом свете переливались всеми цветами радуги. Ложи были украшены цветами и лентами, особое внимание, разумеется, было уделено центральной, предназначенной для особ королевской крови и лиц, особо приближённых к Императору.
Дирижёр в тёмном фраке поклонился публике, несколько картинным жестом отбросил назад густые седые волосы, после чего повернулся к оркестру и взмахнул смычком. Зазвучала музыка, занавес дрогнул и плавно поплыл вверх, открывая сцену, на коей уже ждал актёр, коему предстояло поведать почтенной публике пролог к известной, но оттого не менее драматичной пиесе "Ромео и Джульетта".
Князь Лисовский, супруга коего питала особую страсть к данной пиесе и не пропускала ни одной постановки, в скором времени заскучал. Конечно, судьба Ромео и Джульетты воистину печальна, но, право слово, что ему мешало взять её с собой в Мантую? Или официально просить руки, а не устраивать тайное венчание, о коем кроме священника и кормилицы и не знал никто. Положим, визит Ромео в дом к Капулетти мог завершиться весьма печально, но хотя бы намекнуть, тому же герцогу о том, что у него есть супруга, молодой Монтекки вполне мог! Так нет, уехал, никому и ничего не сказав и не факт, совсем не факт, что, собираясь вернуться. Если отбросить все эти витиеватости и любовные монологи, от коих порой даже зубы сводит, историйка то получается весьма негораздая: молодой юнец соблазнил невинную девушку, убил её брата, вполне возможно за то, что тот догадывался о соблазнении и пытался вступиться за честь сестры, после чего бежал. Единственное, что вызывает вопрос: чего ради Ромео тогда приехал обратно в Верону и отравился над телом Джульетты? Андриш Станиславич задумчиво побарабанил пальцами по подлокотнику. Возможно, что его замучили угрызения совести. Конечно, в жизни такое случается чрезвычайно редко, но тем не менее, сбрасывать сие предположение со счетов всё-таки не стоит. Возможно, узнав о смерти своей, кхм-кхм, супруги, Ромео испугался мести её родственников и предпочёл уйти из жизни добровольно, не дожидаясь, пока пылающие ненавистью Капулетти разорвут его на ленты. И третий вариант, пожалуй, самый вероятный: родственники несчастной девушки нашли её погубителя и убили, обставив всё как самоубийство, а то и не заморачиваясь сокрытием улик. Один, тот, кто отомстил, отправился на виселицу или каторгу с глубоким чувством удовлетворения от выполненного долга, а остальные создали красивую легенды, прикрыв ей, словно ширмой, всю грязь и пошлость.
Князь Лисовский покосился на Якова Платоновича, коий чаще смотрел на супругу свою нежели на сцену, и усмехнулся. Как оно там было в Вероне, теперь судить сложно, а вот мужчины рода Штольман точно нашли бы обидчика своей сестры и мелким прахом развели бы его по ветру. Впрочем, Елизавета Платоновна не Джульетта, она и себя в обиду не даст, и за брата любого горой встанет. Андриш взял ручку жены, погладил ласково, прижал к губам. Ну и пусть из других лож смотрят, пусть обсуждают, а порой и осуждают, он своей жене знаки внимания оказывает, не чужой! Хотя в так называемом высшем обществе адюльтер, пусть даже скандальный, прощается подчас гораздо охотнее, чем доверие и нежность меж супругами.
Наконец, пришло время антракта, дамы изъявили желание прогуляться и покинули ложу, мужчины, разумеется, их сопровождали.
— Дивная пиеса, — Лизхен промокнула кружевным платочком выступившие на глазах слёзы, — в который раз пересматриваю и не могу сдержать слёз!
— Да, недальновидность родственников воистину слёз достойна, — задумчиво кивнул Яков Платонович, изучая купленную ещё днём газету.
Елизавета Платоновна стремительно, точно гадюка, развернулась к брату, прошипела:
— Что?!
Штольман оторвался от чтения короткой заметки, принахмурился, глядя не столько на сестру, сколько свозь неё, чем разгневал Лизхен ещё больше. Княгиня Лисовская прекрасно знала, таким стеклянным взгляд у Якова становился лишь тогда, когда он занимался обдумыванием нового расследования. Анна Викторовна тоже заметила, что муж уделил заметке в газете большое внимание и наклонилась к нему, прижалась плотнее, вчитываясь в мелкие типографские строки. Сообщение было сухим и кратким: "Сегодня утром в своём доме скончался пан Костешский, Франц Адамович. Редакция газеты выражает глубочайшие соболезнования родственникам и компаньону покойного в связи с тяжкой утратой".
— А кто он, этот пан Костешский? Ты знал его? — Анна пытливо посмотрела на Якова, предчувствуя новое расследование.
Штольман помолчал, аккуратно свернул и убрал газету и лишь после этого ответил, тщательно подбирая слова:
— Франц Адамович известный в городе антиквар. Возраст у него, конечно, весьма солидный, но здоровье было крепкое…
— Я был уверен, что пан Костешский ещё до глубокой старости своего внука доживёт, а то и переживёт его, — хмыкнул Андриш Станиславич. — Странно, что старик скончался столь скоропостижно, я же видел его позавчера, и он был крепок и полон сил!
Князь Лисовский задумчиво сбил с рукава смокинга невидимую пушинку, добавил раздумчиво, как на сцене говорят, в сторону:
— Правда, ходили слухи, что у Франца Адамовича хранятся легендарные Карты Судьбы, дарующие богатство своему владельцу.
— Или несущие мучительную смерть, — Яков задумчиво приподнял бровь. — Конечно, никаких Карт судьбы не существует, но алчность человеческая не знает границ и глуха к голосу разума.
Анна огляделась по сторонам, убедилась, что их не подслушивают и прошептала чуть слышно:
— Думаешь, его убили?
Штольман пожал плечами:
— Чего зря гадать? Нужно собрать больше фактов.
— Яков, — простонала Лизхен, мученически воздевая очи к потолку, а когда Андриш пожал плечами и сказал, что сбор фактов можно начать прямо сейчас, отбросила личину невинной мученицы и зашипела разъярённой тигрицей:
— Андрей!
Мужчин, однако, сии гневные призывы не впечатлили, немедленному началу дознания помешал лишь звонок, возвещающий конец антракта.
— Слава тебе Господи, антракт закончился, — Елизавета Платоновна резко взмахнула веером, не столько спасаясь от духоты, сколько выплёскивая накопившееся напряжение, — а там, глядишь, отвлекутся и забудут. Хотя, забудут они, как же, Яков же словно пёс охотничий, раз напав на след будет идти по нему до тех пор, пока дичь не схватить или же от усталости не рухнет замертво.
Лизхен сердито фыркнула, захлопнула веер и попыталась погрузиться в действо на сцене, но мысли постоянно перескакивали на сидящего рядом брата. Яков внимательно смотрел пиесу, но княгиня Лисовская голову была готова отдать на отсечение, что мысли его витали далеко. Хотя нет, пределов Варшавы они, размышления эти, вне всякого сомнения, не покидали, но и к трагедии великого Шекспира отношения не имели!
Яков действительно обдумывал прочитанную заметку и вспоминал пана Костешского. Тогда, четыре года назад, когда они впервые встретились, Франц Адамович был рослым широкоплечим мужчиной, осень уже тронула виски и бороду сединой, наложила лёгкую паутину морщин на лицо, но пан всё равно был полон сил и энергии. А как он костерил мошенника, дерзнувшего подделать алмазы в гарнитуре графине Ростоцкой! А потом, когда ловкач был пойман, господин Костешский так тряхнул этого мошенника, причём одной левой, что у бедолаги зубы клацнули и голова на шее бубенцом мотнулась. И вот теперь в газете написали о смерти Франца Адамовича. Несчастный случай? Вполне возможно, только что же это за недуг, сразивший в один день и сразу наповал? Больше похоже на злой человеческий умысел. Нужно разобраться в этом деле в память о человеке, искреннем любителе старины и гонителе неправды. Пан Костешский достоин покоя после смерти, а значит, если его убили, преступник должен понести заслуженное наказание. Только вот с Аннушкой нехорошо выходит, ей совершенно точно нужно отдохнуть, а она в стороне от дознания не останется, непременно помогать станет. Конечно, её разговор с духом Франца Адамовича был бы весьма кстати, но это опять может оказаться небезопасно. Разумеется, почтенного пана с купцом Бобровым и не сравнить, но мало ли, что во время этого спиритического сеанса случиться может! Да и от убийцы, если смерть всё-таки была насильственной, Анну стоит держать как можно дальше, а лучший способ — это вообще не впутывать супругу в расследование.
Яков вздохнул, посмотрел на жену, которая была вся там, на сцене, где несчастного Ромео изгоняли из Вероны, а Джульетта оплакивала смерть брата и своё такое краткое семейное счастие. По щеке Анны Викторовны скользнула слезинка, барышня поспешно стёрла её, словно стыдясь собственной слабости. От столь естественного, полного внутренней силы и чистоты жеста, Штольмана затопила нежность, сдавившая горло и разогнавшая слова. Осталась только робкая, всё ещё не смеющая поверить в свершившееся, радость и благодарность небесам за то, что они подарили ему встречу с такой изумительной девушкой. И если бы выпал шанс начать жизнь заново, Яков повторил бы всё: и роман с Ниной, и проигрыш, и дуэль, ведь всё это привело его к Анне. Его самому главному чуду, его ангелу хранителю, спустившемуся с небес на грешную землю и озарившему всё вокруг своим теплом.