— Искренне рад знакомству, Анна Викторовна. Надеюсь, Ваш супруг в добром здравии?
— Благодарю Вас, Вацлав Альбертович, — Анна с интересом смотрела на мужчину, коий в Затонске избрал её орудием шантажа, — Яков Платонович вполне здоров.
— Мы всенепременно передадим брату Ваш поклон, — почти пропела Лизхен, поигрывая веером.
Глаза пана Гроховского потемнели от сдерживаемых чувств, улыбка на губах поблёкла и искривилась.
— Утверждать не берусь, княгиня, но предполагаю, что Вашего брата не порадует воспоминание о моей скромной особе, а потому предлагаю не говорить ему о нашей встрече. Мне с Яковом Платонович враждовать нет необходимости, тем более теперь, когда в Варшаве стало так неспокойно.
Елизавета Платоновна и Анна Викторовна непринуждённо опустились на любезно выдвинутые для них официантом стулья, приказали принести им кофию и пирожных и лишь после этого продолжили беседу. Вацлав Альбертович дам не торопил, он вообще придерживался правила, что спешка губительна для пользы дела и никогда не бывает уместна.
— Вы слышали, что случилось с паном Костешским? — спросила Анна у пана Гроховского, сделав крохотный глоток кофе.
Пан вежливо кивнул:
— Сложно не слышать то, о чём говорит вся Варшава.
— Как Вы думаете, из-за чего его убили? — Лизхен подалась вперёд, опять став похожей на ведущего расследование Якова.
Вацлав Альбертович неторопливо размешал сахар в чашке, покачал головой, придав лицу чуть скучающее выражение:
— Строить предположения — удел полиции, к коей я ни малейшего отношения не имею. Ходят слухи, что Франц Адамович умер от апоплексического удара.
— Угу, табакеркой в висок, как Павел Петрович в своё время, — буркнула Елизавета Платоновна. — Вы сами-то в это верите?
Пан Гроховский отставил чашку и посмотрел на дам, вся его мягкость и сладость исчезла, явив совсем иной облик, коий трудно было назвать обворожительным:
— Прошу прощения, дамы, но у меня не очень много времени, но достаточно дел. Могу я узнать, что именно Вам от меня нужно?
— Расскажите о Картах Судьбы, — Елизавета Платоновна тоже перестала играть роль великосветской кокетки, явив свойственную всему роду Штольманов стальную хватку.
Вацлав прицокнул губами, одобрительно глядя на своих собеседниц. Больше всего в людях пан ценил ум и практичность, особенно восхищаясь данными качествами у женщин, для коих сии черты были не свойственны. Елизавета Платоновна, да и Анна Викторовна, пустоголовыми кокетками, бездумными игрушками в руках мужчин определённо не были и тем самым заслуживали уважение. А для людей уважаемых господин Гроховский готов был сделать абсолютно всё.
— Позвольте пригласить Вас на прогулку, сударыни, — Вацлав Альбертович улыбнулся, опять входя в образ радушного хозяина, — есть темы, кои небезопасно обсуждать даже в столь приличном заведении.
***
Коляска, кою сопровождал поодаль неприметный экипаж, неспешно подпрыгивала на камнях, и также неторопливо текла речь пана Гроховского. Дамы слушали внимательно, стараясь не упустить ни единого слова из сдержанного повествования.
— Карты Судьбы совершенно точно существуют, это бесспорный факт, подтверждённый документами. Я сам лично видел эти дневники и проверял их подлинность, так что можете мне поверить.
— И где же они? — не утерпела Лизхен.
Вацлав Альбертович с глубоким вздохом развёл руками:
— А вот сие уже неизвестно. Потомки пана Зворовского по всему миру рассеялись, часть из них в Петербурге осела…
Пан резко замолчал, озарённый догадкой, столь простой, что даже досада брала, как это она ему раньше не пришла на ум! Ведь это многое объясняет, да, чёрт побери, это объясняет абсолютно всё! Мадонна, какой же он идиот! Карты были у него под носом, он мог бы завладеть ими, причём вполне законно, не рискуя ничем, у него же такой козырь в рукаве был, а теперь всё, поздно!
— Пан Гроховский, что с Вами? — Анна встревоженно заглядывала мужчине в лицо. — Вам плохо?
Вацлав Альбертович усмехнулся и покачал головой, глубоко вздохнул, признавая своё поражение. Да, как ни крути, а Карты Судьбы свой выбор сделали, с этим остаётся только смириться. Если попытаться отнять их силой, обманом или ещё каким-либо нечестным путём, то тем самым лишь навлечёшь на себя мучительную смерть, а жизнь слишком хороша, чтобы покидать её так рано.
— Пан Гроховский, — Лизхен на правах давней знакомой даже потеребила мужчину за рукав, — пан Гроховский, Вы меня слышите?!
Вацлав глубоко вздохнул, протёр ладонью лицо, словно смахивал невидимую паутину и, повернувшись к Анне, спросил:
— Анна Викторовна, помнится, в Затонске у Вашего супруга была колода карт, он доставал её, когда над чем-то раздумывал.
Анна согласно кивнула, Елизавета Платоновна нахмурилась, пытаясь понять, к чему ведёт пан Гроховский.
— Скажите, Вы знаете, откуда у Вашего мужа эти карты?
— Господи, да причём тут Яков?! — не выдержала княгиня Лисовская. — Карты Судьбы дают богатство, а мой брат…
— Карты Судьбы меняют жизнь своего хозяина к лучшему, — перебил Лизхен пан, — причём делают это постепенно, исподволь, через цепь событий, кои сами по себе могут быть весьма неприятными и даже болезненными.
Дамы переглянулись. Что и говорить, роман с Ниной Аркадьевной, дуэль с князем Разумовским, и ссылку в Затонск сложно назвать приятственными событиями, но в конечном итоге они привели Якова к Анне, дали возможность раскрыть целую шпионскую сеть, да что там, даже помогли Якову Платоновичу примириться с братьями и сестрой!
— Обязательно спросите у своего мужа, откуда у него карты, — Вацлав Альбертович серьёзно, даже строго, посмотрел на Анну. — И если окажется, что они подарены ему кем-либо из рода Зворовских, то попросите подержать колоду. Карты Судьбы дарят тепло своему хозяину и тем, кто ему дорог, причём чем сильнее чувство, тем ярче жар. И ради бога, если Вы не хотите зла, не говорите никому, что знаете, у кого Карты. Как гласит Писание: "Многая знания — многая скорби".
Дело Љ 2. Карты Судьбы. Козни бубнового короля
Илья Петрович Уваков раздражённо саданул кулаком по столу. Гнетущее, словно гранитная плита на плечах напряжение сие действо сбросить не помогло, стол тоже устоял, а вот рука неприятно заныла и вроде как даже опухать стала. И кому, спрашивается, лучше сделал? Правильно, никому. И какой вывод из всего этого следует? Нужно держать себя в руках и ждать, стиснув зубы и сжавшись в комок, когда эта проклятая удача повернётся-таки лицом к бывшему чиновнику по особым поручениям. К Штольману же она повернулась, обласкала его, подарила любовь, вернула милость влиятельных покровителей, так какого чёрта ему, Увакову, так не везёт?! Чем он, Илья Петрович хуже?!
— Мой котик сердится? — Катерина прижалась всем телом к любовнику, заскользила руками по плечам и груди. — Мой котик чем-то недоволен?
— У твоего котика земля под ногами горит, — огрызнулся Уваков, зло выдираясь из цепких рук девицы, — а ты, дура, словно и не видишь ничего! Этот проклятый антиквар молчал, он ничего не сказал, хотя я был очень настойчив в расспросах.
Илья Петрович кровожадно оскалился, вспомнив, как именно он расспрашивал проклятого старика. Катерина томно потянулась, дугой выгнулась, отчего грудь мало из платья не выскочила, и лениво, словно речь шла о вещах, внимания никоим образом не заслуживающих, протянула:
— То, о чём промолчал человек, можно узнать у духа.
Уваков расхохотался, глядя на полюбовницу со смесью презрения и весёлого удивления:
— Катька, да ты никак спиритом стать решила? Составишь конкуренцию госпоже Мироновой?
Катерина поджала губы, она терпеть не могла, когда её мужчина вспоминал о других женщинах, пусть даже так небрежно:
— Я не знаю, кто такая госпожа Миронова. Да и знать не хочу.
Илья Петрович вздохнул, вспомнив свои визиты в тихий и внешне безмятежный, словно заросший ряской пруд, Затонск. Первый раз он прибыл в эту глухомань в поисках господина Морреля, коего следовало изловить, доставить в Петербург и передать весьма заинтересованным в беседе с оным господином лицам. И ведь у него получилось поймать Морреля, он его схватил, не без помощи господина Штольмана, конечно, но ведь схватил же! Тогда-то Илья Петрович и увидел в первый раз эту смешную чудачку Миронову Анну Викторовну, мнящую себя спиритом и активно сующую свой миленький носик в дела следствия. А Яков Платонович, разомлевший в провинциальной неге и одичавший без женской ласки, вместо того, чтобы раз и навсегда отвадить настырную девицу, всячески потакал ей, ещё и из передряг вытаскивал, слова поперёк не вымолвив. Уваков горестно хмыкнул. Тогда он, ослеплённый удачей, наивно полагал, что больше в эту провинциальную дыру не сунется, только вот ротозеи городовые, олухи царя небесного, не способные друг друга в лицо узнавать, подвели его, попустили в свои ряды под видом кучера арестантского возка наёмного убийцу. А может, это Яков Платонович расстарался? Понял, что Моррель сумеет выкрутиться и ничего ему за убийства не будет, а то и вообще на службу к особам императорской фамилии перейдёт и… Илья Петрович отрицательно покачал головой. Нет, Штольман на такое не способен, он же как Невский прошпект, весь из себя прямой и правильный, чем лично ему, господину Увакову, одним своим присутствием в этом мире наносит глубочайшее оскорбление. Как Илья Петрович радовался, когда появилась возможность унизить Якова Платоновича, посадить его, точно волка бешеного, в клетку! Так он и из-за решётки сумел выбраться, одурачил своего лопуха-помощника, а может, у них изначально сговор был. Нет, Коробейников мальчишка и глупец, он притворяться не умеет, да и какая теперь, в сущности, разница? Главное, что Штольман опять вывернулся, бежал, а эта проклятая Миронова, эта ведьма голубоглазая его укрывала! Как она лгала и даже не краснела в гостинице, когда уверяла, что знать не знает, где Яков Платонович! Уваков ей даже поверил, глупец! Подумал, эта провинциалка блаженная обманывать не умеет, болван, тысячу раз болван! Поверил этим невинным голубым глазкам, этому нежному голосу, такому убедительному, так её раз так и раз эдак! Илья Петрович обхватил голову и зарычал, заметался по комнате, словно волк, угодивший в ловчую яму.
— Котик, гнев ослепляет и не даёт увидеть шанс на спасение, — Катерина подошла к любовнику, попыталась приласкаться, но Уваков отшвырнул её, словно грязную тряпку, зло рявкнув:
— Изыди, холера, не до тебя!