— А магазейн Осипова на прежнем месте, — Яков Платонович скользнул взглядом по пожелтевшей от времени или табачной пыли вывеске.
— А там, смотри, смотри, Юленька! — Анна Викторовна вскинула руку, приветствуя подругу и прижавшуюся к её руке испуганную худенькую, чем-то похожую на мышку, девушку.
Юлия Романовна также заметила Анну и Якова, приветливо замахала, осторожно обходя разлившуюся прямо посреди дороги большую лужу, в коей крошечными корабликами плавала шелуха подсолнечника. Возможно, графиня свой обходной манёвр завершила бы и вполне благополучно, но перепуганная Аглаша испуганно дёрнулась от лошадиного ржания, потянув за собой и Юлию Романовну. Кокетливый, на высоком каблучке, ботик графини Берестовой, последний писк парижской моды, зацепился за камень, нога дрогнула, Юлия взмахнула руками в тщетной попытке удержать равновесие и чувствуя, как неизбежно валится в холодную грязную лужу. Яков Платонович, не дожидаясь, пока коляска остановится, выскочил из неё, спеша на помощь графине, но его опередил среднего роста мужчина, одетый по столичному сдержанно. Незнакомец легко подхватил Юлию Романовну за талию и буквально перенёс её через коварную лужу, причём совершил сей манёвр так непринуждённо, что даже самые злые языки ни в чём не смогли бы его упрекнуть.
— Вы в порядке, сударыня? — Мужчина заглянул Юлии в глаза, подарив при этом тёплую чуть приметную улыбку.
— Д-да, — чуть смешалась Юлия, но тут же быстро овладела собой, выпрямилась и ответила, как и подобает благовоспитанной даме, привыкшей блистать на балах да собраниях, — благодарю Вас за помощь, сударь, Ваша помощь оказалась как нельзя более кстати. Могу я узнать Ваше имя, дабы иметь возможность выразить свою благодарность более адресно и всенепременно рассказать о Вас своим подругам?
— Последнее, право слово лишнее, — мужчина опять тепло улыбнулся, не спеша выпускать руку Юлии из своей руки, — уверяю вас, я подобной чести не достоин.
— Право слово, Вы излишне скромны, — Юлия Романовна трепетно взмахнула ресницами и улыбнулась так, чтобы на щеках заиграли ямочки.
— Так кто же Вы, сударь? — Яков Платонович, привыкший считать Юлию ещё одной сестрой, строго посмотрел на её спасителя.
— О, — незнакомец вежливо коснулся шляпы, — позвольте представиться: Солнцев, Андрей Александрович. Прошу простить мою невольную дерзость в отношении Вашей супруги…
— Яков Платонович мне не муж, — выпалила Юленька и чуть по губам себя не хлопнула, закраснелась смущённо, — прошу прощения. Я Юлия Романовна Берестова, а это, — девушка изящно взмахнула рукой, затянутой в тонкую, цвета топлёного молока, перчатку, — Яков Платонович Штольман и его супруга Анна Викторовна.
— Штольман? — медленно и раздумчиво повторил Андрей Александрович. — Позвольте, Вы тот самый следователь, коий изобличил кошмар Летнего сада, душегуба, убивающего девиц в самом сердце Петербурга?
Дамы, коим сия история была неизвестна, заинтересованно воззрились на Якова Платоновича, а Андрей Александрович продолжил фонтанировать воспоминаниями, с одной стороны, весьма лестными, а с другой, крайне неуместными в присутствии Юлии и Анны:
— Газеты писали, что Вас ещё ранили во время задержания душегуба, коим оказался…
— Довольно, — Штольман предупреждающе вскинул руку. — У Вас превосходная память, господин Солнцев.
— В сём деле я являлся лицом заинтересованным, — Андрей грустно улыбнулся, — душегуб напал на мою сестру, но ей повезло, она убежала. А вот её подруга, княжна Озерова, не смогла.
Теперь и Яков Платонович окончательно понял, кто перед ним. Граф Солнцев, в Затонске известный лишь тем, что является незаконнорожденным сыном господина Волкова, в Петербурге был довольно известным мастером фотографии, к коему записывались даже особы весьма и весьма влиятельные. Штольман улыбнулся, окинул графа внимательным взглядом и вопросительно приподнял брови:
— А где же Ваш фотографический аппарат, граф? В Петербурге Вы были с ним неразлучны.
— Вы занимаетесь фотографией, — ахнула Юленька, восхищённо глядя на Андрея и едва ли не молитвенно складывая ладони, — какая прелесть!
— Буду счастлив запечатлеть Ваш дивный образ, сударыня, — Андрей Александрович поцеловал графине Берестовой руку и подарил тёплую улыбку Анне и Якову. — И ваши, разумеется, тоже.
Аглаша, о коей все немного успели призабыть, захныкала и засучила ножками, как начинающая капризничать малышка. Юленька смутилась, досадливо ручку из рук графа высвободила, укоряя себя за то, что от тёплых глаз да сладких речей растаяла, хотя и не должна бы, чай, не юная дебютантка уже, и, обняв Анну и кивнув Якову, поспешила откланяться.
— Позвольте, я провожу Вас? — Андрей Александрович даже не пытался скрыть своё огорчение из-за столь краткого знакомства.
Вот эта его искренность Юлию Романовну и подкупила. Барышня губки поджала, бровки раздумчиво сдвинула, но потом всё же кивнула согласно:
— Хорошо, проводите, но, — графина выразительно приподняла пальчик, — только при одном условии.
— Готов исполнить любой каприз, — с готовностью отозвался граф.
Юленька коварно улыбнулась, в сторону Якова Платоновича взглядом стрельнула, к Андрею Александровичу наклонилась и прошептала:
— Вы мне о кошмаре Летнего сада расскажете, страх, как интересно!
Граф Солнцев почтительно поклонился, принимая условие обворожительной спутницы. Яков Платонович, без труда догадавшись, какое условие выдвинет Юлия Романовна, поморщился досадливо, но смолчал. Как говорится, подозрение — ещё не есть доказательство, да и Юлия относится к тем девицам, коим чем больше запрещаешь, тем больше они настырничают. А так, удовлетворит любопытство, Аннушке всенепременно обо всё, что узнает, расскажет, да и притихнет до очередной проказы, уж сколько раз так было.
— Продолжим путь к Ермолаю? — Штольман вопросительно посмотрел на жену, с лёгкой улыбкой наблюдающей за Юлией и Андреем.
— Обязательно, — Анна озорно сверкнула глазами, — а как думаешь, сладится у Юленьки с Андреем Александровичем?
Яков нахмурился, головой покачал:
— Если и сладится, то не сразу. Юлию, было время, очень сильно обидели, такое быстро не забывается.
Анна Викторовна навострила ушки, с любопытством на мужа воззрилась. Штольман мысленно свою разговорчивость обругал, да отступать некуда было, знал, что жена любимая пока всего не дознается, не успокоится и ему покоя тоже не даст. А потому Яков Платонович вздохнул глубоко, да и поведал негромко о жестоких проказах Амура.
Юная графиня Берестова, красавица и умница, на своём первом балу произвела фурор, ускорив биение многих мужских сердец. Юленьку буквально засыпали стихами и цветами, посетители едва ли не в очередь выстраивались, дабы иметь честь удостоверить своё восхищение юной графине. Сама же барышня радовалась суете вокруг своей персоны лишь полгода, а потом скучать начала, причём с каждым днём всё больше и больше. Не радовали её ни стихи, ни балы, ни славословия, в коих не было самого главного для проницательного разума: искреннего чувства. В каждом своём поклоннике примечала Юленька лёгкую фальшь, словно бы горчинку в сладком яблоке, первую и едва уловимую предвестницу гнили. Может, конечно, оттого строга была барышня к своим кавалерам, что ни один из них, до поры до времени, не смог тронуть любовью сердце девичье, не раздул пламени страсти в душе её. Юлия Романовна даже думать начала, что недоступна для неё любовь, разум верным щитом сердце закрывает, да пришёл день, когда полюбила она со всем пылом первой страсти, безудержно и безрассудно.
Избранником графини Берестовой стал полковой товарищ её брата, Виктор Осипович Разумеев, красавец-офицер с томным взором глубоких, словно ночь бездонная, глаз и бархатистым голосом, от коего сердце сладко замирало. Виктор осаду юной красавицы начал по всем правилам боевого искусства: сначала разведку глубокую провёл, потом тяжёлые орудия, коими являлись братья Штольман да граф Берестов, в заблуждение ввёл, кого-то очаровав, кого-то исподволь в глазах избранницы очернив, а с кем-то и вовсе благоразумно не встречаясь. После всех этих манёвров пришёл черёд пропаганде, коей занимались верные Виктору Осиповичу люди, не жалеющие хвалебных слов для своего товарища. Ну а уж после в дело вступил стратегический манёвр, хитроумно продуманный и блестяще исполненный. Спас господин Разумеев графиню Берестову от трёх лиходеев, кои барышню ограбить хотели, не побоялся против вооружённых ножами разбойников выступить, собой барышню заслонил и даже рану кровавую получил. Конечно, сия рана на проверку, если бы кто-то сподобился провести таковую, оказалась бы, тьфу, царапиной пустой, из тех, что крови дают много, а урону мало, но Юлия Романовна уловке поверила, окончательно капитулировала, сердце своё к ногам Виктора Осиповича бросила. А тот и рад был, при каждой встрече всё новыми и новыми тенётами графиню Берестову опутывая.
Господин Разумеев, человек происхождения незнатного, да и небогатый к тому же, надеялся обольстить Юлию Романовну и добиться венчания с нею, дабы завладеть приданым большим, а если повезёт, то и графский титул заполучить. Но братец Юленькин беду, пусть и с запозданием, а всё же почуял, бросился к Вильгельму Штольману с просьбой о помощи. Вильгельм Якова, уже ставшего успешным следователем, к делу подключил, и тогда-то открылись постыдные факты биографии господина Разумеева. Во-первых, Виктор Осипович уже был женат, причём дважды, и супруги его умирали при весьма загадочных обстоятельствах сразу после того, как капитал свой мужу любимому отписывали. Во-вторых, господин Разумеев дважды привлекался к дознанию по поводу растрат казённых денег, но каждый раз, по краешку пройдя, соскакивал с крючка правосудия невредимым, не скупясь на дорогих адвокатов и взятки. Самым страшным был факт третий: успел Виктор Осипович соблазнить Юлию Романовну, о чём её брату и поведал, заявив, что если тот согласия на брак сестры не даст, то её честное имя так будет в грязи изваляно, что графине Берестовой единый путь открыт будет: в бордель. Алексей Романович надругательства над сестрицей не стерпел, с кулаками на её обидчика бросился, едва Михаил с Платоном оттащили. Старшие же братья Штольман все преступления господина Разумеева с доказательствами описали да суду и представили с уликами и показаниями свидетелей. Виктор Осипович в суде, проходимом, по причине чрезвычайной деликатности разбираемого вопроса, за закрытыми дверями, так гнусно о графине Берестовой отзывался, что его слова лишили и постановили, что если он запрет сей нарушит, то будет приговорён к телесному наказанию в виде избиения кнутом. Приговорили Виктора Осиповича к двадцати годам каторги, с дальнейшим бессрочным поселением в Сибири.
Юленька от обмана любимого слегла, хворала долго, еле оправилась и на всю жизнь усвоила, какими жестокими могут быть проказы Амура. Даже зарок себе дала: никого более в сердце своё не впускать, дабы повторно муки смертной не испытывать. Кокетничать можно и даже нужно, головы кружить — само собой, но любить категорически запрещается. И вот теперь покой души девичьей опять растревожен оказался, и один господь бог ведает: будет ли сие чувство чистое или же увлечение пустое.
Дело Љ 3. Достойный наследник. Охота за наследством началась
Яков Платонович мог собой заслуженно гордиться: сторожку Ермолая он нашёл быстро, без лишних блужданий по лесу, хоть и был столичным жителем, чащобами глухими не избалованный. Егерь был дома, сидел на грубо сколоченной лавке перед домом и чистил ружьё, время от времени что-то негромко приговаривая лежащему у ног верному псу. Именно Резвый гостей первым и заприметил, вскинул голову, жадно трепеща влажным носом, а потом вскочил на ноги, тявкнул коротко счастливо и побежал к Якову и Анне. Барышню пёс просто обнюхал, вежливо качнув пушистым хвостом, а вот Штольману, ставшего хорошим знакомым, положил лапы на плечи и принялся самым тщательным образом вылизывать, временами разражаясь звонким заливистым лаем, переходящим в лёгкое поскуливание. Яков Платонович честно попытался пса отстранить, но с тем же успехом можно было сосну или ель с пути сдвигать, Ермолай не скупился на харч для своего друга, и весил Резвый как крупный телёночек.
— Резвый, ко мне, — окрикнул пса егерь, выходя из-за деревьев и с лёгкой настороженностью глядя на гостей. — А-а-а, это Вы, Яков Платонович, да ещё и с Анной Викторовной, если мне глаза не изменяют. Резвый, кому сказал, ко мне, живо!
Пёс виновато прижал уши, вздохнул, глядя на Якова, мол, очень рад встрече и охотно ещё бы пообнимался, да хозяин зовёт, хвостом пушистым качнул и со всех ног к егерю бросился, ему лапы на плечи вскинул, да и принялся звонко заливисто новостями делиться.
— Не голоси, — Ермолай шлёпнул пса по боку, — лес шуму не любит.
— Здравствуйте, Ермолай Алексеевич, — Анна улыбнулась егерю, чувствуя себя под его внимательным, словно бы насквозь просвечивающим взглядом наивной девчонкой, а ведь замужняя дама уже!
— И Вам не хворать, Анна Викторовна, — поклонился егерь, разом заприметив и обручальные кольца, и то, что нежных чувств друг к другу гости и не думали скрывать. — Полагаю, вас поздравить можно?
Яков улыбнулся, привлёк жену к себе:
— Благодаря тебе, Ермолай.
Егерь усмехнулся, головой покачал:
— Это Вы, Яков Платонович, что-то путаете, не было ничего. Я всего лишь одно письмо Анне Викторовне принёс, а дальше Вы с ней уж сами сговаривались, без меня.
— Вы Якову жизнь спасли, — выпалила Анна, глядя на егеря лучистыми голубыми глазами.
Ермолай Алексеевич приподнял кустистые брови: