Штольман улыбнулся:
— А кто меня в скит раненого на своей спине принёс? Или не ты?
Егерь внимательно посмотрел на следователя, спросил негромко так, задушевно, трепля млеющего от ласк хозяина Резвого по ушам:
— А разве Вы, Яков Платонович, иначе бы поступили? Бросили бы раненого на погибель?
Штольман вспомнил безумца магнетизёра, величавшего себя магистром и дерзнувшего украсть Анну Викторовну, дабы с её помощью вызвать дьявола, и сказал, словно отрубил:
— От человека зависит.
— Так, ить, и я далеко не всем помогаю, — усмехнулся Ермолай. — Так что, Анна Викторовна, не надо на меня как на святого старца взирать, я человек земной, обычный и ничто земное мне не чуждо. И вообще, не стоит на пороге беседы вести, милости прошу в мой дом.
В сторожке егеря оказалось тепло и чисто, в кружевной салфетке на столе, букету первых весенних полевых цветов в щербатом кувшине и других, нетренированному взгляду неприметных, мелочах ощущалось присутствие заботливых женских рук. Ермолай, украдкой покосившись на гостей, сдёрнул с сиденья широкой лавки женский белый платок, хорошо знакомый Анне и Якову по делу о погибшем в лесу студенте, и поспешно засунул его себе за пазуху. Штольман сделал вид, что манёвра егеря не заметил, пусть его, они с Софьей Николаевной не дети малые, сами во всём разберутся, без советчиков.
Ермолай, изредка цыкая на вертящегося под ногами пса, споро накрыл на стол, опять-таки словно бы между делом задвинув подальше цветы и, чуть смущённо махнув рукой, провозгласил:
— Прошу за стол.
— А Алексей Елагин сюда часто заходит? — вопрос Якова Платоновича, заданный спокойным тоном, словно бы лишь для поддержания разговора, заставил егеря смутиться и плечом неопределённо повести:
— Да так, случается, заглядывает. Он же охоту любит, а какой же охотник к егерю не заскочит. Про дичь там узнать, али ещё чего.
— Как он, успокоился ли после смерти Дарьи? — Анна Викторовна с сочувствием посмотрела на егеря, тот рукой махнул с досадой:
— Да какое там… Словно приворожила его та змея, прости господи. О женитьбе и слышать ничего не хочет, хоть Софья… — Ермолай споткнулся, кашлянул, — Николаевна всё чаще и чаще наседает, что, мол, внуки ей нужны. Причём не абы какие, а в законном браке рождённые.
Штольман усмехнулся грустно и иронично одновременно:
— Да, законный брак многое прикрыть может, детей, не от мужа рождённых, тоже.
Ермолай нахмурился, посуровел:
— Это Вы сейчас о чём, Яков Платонович? Что-то я Вас не пойму.
— Да так, подумалось, что дети, рождённые от любимого мужчины, материнскому сердцу ближе и роднее тех, что родились от нелюбимого, пусть и законного мужа, — Яков выразительно посмотрел на егеря.
Ермолай крякнул, бороду пригладил, головой покачал:
— Ох, и умный же Вы, Яков Платонович, чисто бес, прости господи. Ничего от Вас не скроешь!
Анна притихла, навострив ушки, и стараясь ни единого слова из загадочного, лишь мужчинам понятного, разговора не пропустить.
— Алексей знает?
— Нет, — Ермолай отрицательно покачал головой, — ни к чему ему подобное знать, он и так после смерти этой змеи пришибленный ходит. Да и, ежели по совести рассудить, что ему сие знание принесёт, окромя лишней боли?
Штольман кивнул. Ему знание о том, что он плод страсти внебрачной, никакой радости не принёс, одну только горечь и отстранённость от семьи. Если бы не Анна, кто знает, смог бы он вернуть тёплые отношения с братьями и сестрой? Нет, наверное. Так что, прав Ермолай Алексеевич, не стоит Алексею Елагину знать, что он сын Ермолая, ни к чему подобные сведения ни ему, ни кому-либо другому.
— А Владимир где?
Егерь нахмурился:
— Да бог его знает. Алексей говорил, что писал сначала из Петербурга, потом вроде как из Москвы, а потом и вовсе куда-то на Волгу-матушку подался. Гонит его по жизни, словно лист сухой, никак себе покоя не найдёт, добро, что на Алексея больше не искушается.
— А как здоровье Софьи Николаевны? — спрашивая, Анна внимательно смотрела на егеря и приметила всё: засиявшие нежностью глаза, чуть приметную ласковую улыбку, прячущуюся в бороде, точно солнечный луч в чаще леса и даже разом потеплевший голос, в коем засквозила ласка, для сильного мужчины редкая, а потому и ценимая особо.
— Благодарение богу, здорова, — Ермолай кашлянул, укрывая от наблюдательных, пожалуй, даже излишне наблюдательных, гостей свою минутную слабость.
— Поклон ей передавайте, — Анна Викторовна улыбнулась и чинно, то-то бы Мария Тимофеевна порадовалась, поднялась из-за стола. — Благодарим за приют и угощение, Ермолай Алексеевич, теперь ждём к нам в гости с ответным визитом.
Егерь смутился, затормошил уши прижавшегося к ноге пса:
— Да не по чину мне в гости-то расхаживать.
— По чину, — тихо и серьёзно возразила Анна, — Вы Яше жизнь спасли.
Ермолай окончательно смутился, даже запыхтел, точно ёжик и дабы поскорее переменить тему, предложил прогулку по лесу. Яков и Анна согласились, благо, и погода позволяла, да и настроение было вполне подходящее. Ни егерь, ни Штольман с супругой даже не подозревали, что безоблачная прогулка — это начало нового расследования, полного семейных тайн, коварства и беспощадной жестокости.
***
Первым беду почуял Резвый, коего Ермолай, дабы не пугать садящихся в гнёзда птиц, держал строго подле себя, при каждой попытке бегства звучно шлёпая по боку. Пёс остановился, жадно принюхиваясь, вскинул уши, взъерошил шерсть на загривке и коротко рыкнул.
— Волка что ли почуял? — Ермолай поправил ремень, на котором висело охотничье ружьё и зорко огляделся по сторонам. — Так я их, паразитов, прошлой зимой отсюда шуганул.
— Может, оборотень опять объявился? — хмыкнул Штольман, насмешливо поглядев на Анну.
— Между прочим, легенда имела под собой реальную историю, — возмутилась Анна Викторовна. — А ты мне, как всегда, не верил!
Резвый ещё раз принюхался, а затем опустил морду к земле и длинно тоскливо завыл, а потом сорвался с места и мохнатой стрелой помчался куда-то прямо через кусты. В небо, с оглушительными криками, взмыли перепуганные птицы, на землю градом посыпались сухие веточки и прочий мелкий мусор, у ног Якова плюхнулось старое гнездо с кое-где торчащими из него перьями.
— Резвый, — крикнул Ермолай, звучно хлопнув себя ладонью по бедру, — а ну, назад! Назад, кому говорю! Вот шебутное создание, нет, он у меня дождётся, посажу его, паразита, на цепь!
Анна прижала ладошку к губам, вспомнив одну из примет тётушки Липы, коя была, как её папенька называл, буквально кладезем народной мудрости и в каждом чихе могла найти предзнаменование:
— Собака воет к покойнику.
— Думаю, нам стоит отправиться за Резвым, — Яков Платонович в приметы не верил, но прекрасно понимал, что просто так хорошо натренированный пёс срываться и убегать не станет. А значит, что-то случилось. И вряд ли это что-то хорошее.
Ермолай беззвучно шевельнул губами. Будь он один или хотя бы лишь с господином Штольманом, егерь не стал бы сдерживать раздражение и тревогу, осколком поселившуюся в душе, но присутствие Анны Викторовны вынуждало держать язык на привязи.
— Идёмте, — буркнул Ермолай, — только тихо, мало ли, что стряслось.
Егерь шёл по лесу быстро и уверенно, без труда находя еле заметные глазу тропинки и прислушиваясь к голосу Резвого, звучащему то ближе, то дальше, заходящемуся в вымораживающем душу вое или же срывающемуся на свирепый лай.
"И чего опять на месте той проклятой сторожки сделалось? — мрачно думал Ермолай, поправляя ружьё. — Ведь после смерти того студентика пришлого сожгла её Софья, ан нет, проклятое место опять беду принесло! Священника что ли позвать, чтобы он освятил там всё? Так-ить, может и не поехать, виданное ли дело, лес святить!"