Штольман вздохнул. Беда с этой физиогномикой, а пуще того, повальным увлечением оной! Увлекаясь изучением малейших движений лица, энтузиасты вроде Антона Андреевича начисто забывают о других аспектах: отпечатках обуви, небрежности в одежде, возможных следах борьбы в виде синяков и ссадин, а ведь они могут рассказать о виновности или же неповинности гораздо больше, чем самый честный взгляд и лучезарная улыбка.
— У обуви Андрея Александровича носок заужен, а каблуки ровные, без подковок. Здесь же явно отпечатались сапоги армейского образца, на размер больше того, коий носит граф Солнцев.
Антон Андреевич нахмурился, сведения обдумывая:
— Выходит, мы имеем дело с военным?
— Торопитесь с выводами, Антон Андреевич, — пока мы можем с уверенностью утверждать лишь одно: тут был мужчина в сапогах с подковками, он стоял в кустах за спиной жертвы.
— И вполне мог набросить платок и удушить несчастную, — воскликнул Коробейников, — а потом скрыться до того, как пришёл граф Солнцев! Так это что же получается, он знал о тайном свидании?
— Он мог выследить Катерину, — Анна так спешила поделиться результатами беседы с призраком, что споткнулась и чуть не упала, благо Яков Платонович подхватить успел. — Катерина сказала, что за завтраком господин Волков во всеуслышание назвал её самой достойной наследницей.
— Зачем?! — ахнул Антон Андреевич, не понаслышке знавший родственников богатого старика, с коими в одном городе проживал.
Анна пожала плечами:
— Не знаю, Катерина этого не говорила. А ещё она сказала, что ей, — барышня нахмурилась, дабы воспроизвести услышанное как можно более точно, — тётушка Варвара пузырёк дала с приворотным зельем, чтобы Андрея Александровича околдовать, соблазнить и после на себе женить.
— Какой кошмар, — ужаснулся Антоша Коробейников, на коего девицы если и смотрели, то как на младшего братишку, впрочем, не брезгуя использовать в своих корыстных целях.
— Нужно спросить у Александра Францевича не был ли обнаружен яд, — Яков Платонович в привороты не верил, а вот в то, что названную наследницу могли отравить — вполне.
— Неужели ты думаешь, что несчастная была и отравлена, и задушена? — Анна прижала ладошки к щекам. — Какой ужас.
— Рано пока ужасаться, — Яков Платонович привычно взял командование на себя. Граф, Вы можете быть свободны, только из города не уезжайте. И постарайтесь вспомнить, кто мог забрать у Вас платок. Антон Андреевич, Вы отправляйтесь к безутешным родственникам и постарайтесь разобраться, что там у них происходит. Ещё постарайтесь выяснить, кто носит сапоги армейского образца с подковками. А мы с Анной отправимся к доктору.
Александр Францевич подтвердил предположение Штольмана: несчастная девица действительно была отравлена и лишь потом задушена.
— Ума не приложу, кому понадобилось её душить, ведь она и так умирала от яда, — доктор растерянно вытирал голову платком, — через час, максимум два, часа у неё началась бы мучительная агония, а потом смерть.
— Что за яд? — Штольман невольно покосился на Анну, вспомнив, как та умирала от зелья куафёра Мишеля.
Александр Францевич взболтал в колбе тёмно-синюю жидкость, долил мутно-белой из небольшой бутылочки, опять взболтал и уверенно ответил:
— Настойка лисьего корня. Её используют для очищения серебра, она очень едкая и, увы, ядовитая.
— И где же её можно купить?
Анна махнула рукой:
— Чаще всего у коробейников берут, с запасом, чтобы подольше хватило. Но можно и самим сделать, Прасковья говорит, что это совсем несложно.
— Да, моя Варвара Яковлевна тоже сама готовит, — при упоминании супруги по губам доктора скользнула несколько застенчивая улыбка, — говорит, что покупное с самодельным никогда не сравнится. Офени-то разводят своё снадобье, чтобы продать побольше.
"Отравлена и задушена, — подумал Штольман, задумчиво крутя в реках трость, — похоже, в доме господина Волкова то ещё змеиное гнездо! Лишь бы Антон Андреевич не пострадал".
Дело Љ 3. Достойный наследник. Гнездо аспидов
В дом господина Волкова Антон Андреевич приехал не как сосед, Антошка Коробейников, коего почтенный старик, случалось, и хворостиной гонял, а как лицо официальное, потому в пролётке и даже с городовым для солидности и подстраховки. Слуга, коий дверь открыл, важностью визита проникся весьма, поклонился низко, по старинному обычаю коснувшись рукой земли, пригласил пройти в дом, а сам поспешил известить хозяина о посетителе. Поскольку время было уж послеобеденное, Тимофей Тимофеевич со всеми своими многочисленными чадами и домочадцами восседал в гостиной. Мужчины пили кофий и вели беседы о политике, погоде да столичных новостях, а дамы занимались рукоделием и чтением. До дорогого белоснежного рояля, гордо стоящего в углу допущена была лишь дальняя родственница Василиса, девица прелестная лицом и тихая, болезненно застенчивая, нравом. Васенька, как звали девушку родные, с ранних лет осталась сиротой, жила у родственников на положении не то прислуги, не то приживалы, а потому старалась занимать как можно места и доставлять как можно больше пользы, дабы родичи не огневались и из дома не прогнали. Василиса прекрасно понимала, что без денег, коли окажется на улице, пути у неё будет два: в прислуги к кому-нибудь или же в содержанки, причём первое отнюдь не исключает второе.
Когда слуга появился в гостиной, на него никто, кроме Василисы внимания и не обратил. Господин Волков задумчиво смотрел в окно, с невозмутимым видом выслушивая витиеватые рассуждения двоюродного племянника Никодима о службе армейской, да притеснениях, коим из-за зависти и происков врагов несчастный подвергался во время благородного и бескорыстного служения Отчизне. Другие кавалеры, равно как и большинство дам, не сочли нужным обращать внимания на какого-то слугу, раз уж Тимофей Тимофеевич его вниманием не удостоил. Василиса е прекратила играть, встала и юркнула в уголок потемнее, по сиротской привычке ожидая наихудшего.
— Барин, — слуга опять низко поклонился, мазнув кончиками пальцев по полу, — там до Вас полиция приехала. В пролётке, один городовой да с ним ещё барин молодой, Антон Андреевич Коробейников, коий ныноча начальником сыскного отдела служит.
— Коробейников, — протянул господин Волков нараспев, нахмуривая густые седые, точно у новогоднего старика, коий согласно легенде, приносит детям подарки, брови.
— Так точно-с, — слуга опять поклонился.
Тимофей Тимофеевич огладил короткую седую бороду, покачал головой, задумчиво побарабанил пальцами по подбородку:
— Нет, не припомню такого. Штольмана Якова Платоновича, коего в Затонск из Петербурга за дуэль сослали, того да, помню, а этого не знаю.
— Да полно, дядюшка, — вмешался в разговор грузный, густой копной тёмных волос и лохматой бородой, вечно топорщащейся в разные стороны похожий на лихого молодца из ватаги Стеньки Разина, мужчина, — это же Антошка Коробейников, Людмилы Архиповны сынок.
— Антошка? — презрительно переспросил господин Волков. — Это птенец, толком опериться не успевший? Тю, гоните его в шею, молод он больно мне без приглашения визиты наносить!
— Одумайтесь, дядюшка, — стройная, ещё не утратившая былой красоты дама в элегантном, хотя уже несколько заношенном платье, отложила книгу, поднялась из глубокого кресла и обняла старика за плечи, — Кондрат же сказал, Антон Андреевич с городовым прибыл. Значит, не из праздного любопытства, а по делу серьёзному, служебному.
— Я тоже полагаю, что господина Коробейникова стоит принять, — прощебетала пышногрудая рыжеволосая девица, битый час сидящая за пяльцами, но сделавшая от силы три стежка, — тем более, что он теперь человек серьёзный, при должности.
— При дурости он неизбывной, а не должности, — фыркнул господин Волков, однако всё же милостиво махнул рукой. — Ладно уж, сороки, уболтали, пусть войдёт, но не во имя его звания, а только ради свежих новостей о господине Штольмане. Вот тот человек серьёзный, достойный, супротив него Антошка Коробейников так, тьфу и растереть, не более.
— Фу, не красавец, — с неким пафосом, характерным для провинциальных актрис с претензией на талант, поддакнула худощавая брюнетка, то и дело бросающая огненные взгляды в сторону голубоглазого блондина, на лице коего даже самый снисходительный человек не углядел бы что-то более ценное, чем самолюбование и спесь.
— С лица воды не пить, — прогудел кряжистый мужчина, чьё широкое крестьянское лицо всё было изрыто оспинами. — Главное, что мужчина достойный и уважения весьма заслуживающий.
Вот эту-то фразу Антон Андреевич и услышал, в комнату входя, обрадовался, приняв сказанное на свой счёт, плечи расправил и голову горделиво приподнял, всем своим обликом демонстрируя достоинство и степенство, кои начальнику сыска полагаются.
— Чтой-то ты, Антошка, надулся, точно индюк перед цесаркой? — фыркнул Тимофей Тимофеевич и кивнул на стоящее подле себя кресло, в коем сидел голубоглазый блондин. — Садись, гостем будешь. А Степан подальше отсядет, а то от него так кёльнской водой разит, что дышать неможно и в носу с горлом першит.
— Что ж Вы меня, дядюшка, перед человеком сторонним конфузите? — обиделся Степан, но с кресла покорно встал, не решаясь спорить со спесивым и гневливым стариком, коий одним росчерком пера может как возвысить, так и ринуть в бездну нищеты и отчаяния.
— Кто сторонний, — мелким кудахтающим смехом зашёлся господин Волков, — уж не Антошка ли? Так его, пострелёнка, ещё голопузым сорванцом помню, коий на свинье катался и мало в колодец не сверзился.
Дамы с готовностью засмеялись, мужчины тоже не стали скрывать усмешек, опасно балансирующих на грани приличий.
— Тимофей Тимофеевич, я прибыл сюда как лицо официальное, — Коробейников героическим усилием воли заставил себя оставаться на месте и сохранять невозмутимость, но предательский румянец смущения и досады всё равно на щеках проступил, да и голос подрагивал, — так что попрошу относиться ко мне с уважением, в соответствии с занимаемой мной должностью.
Господин Волков прочистил мизинцем ухо, головой покрутил:
— Эка, завернул. Сам-то понял, что сказал?
Антон Андреевич посуровел, глазами опасно сверкнул, отчеканил холодно, уже без всякой дрожи в голосе:
— Убита Ваша наследница, Катерина, я пришёл сюда не шутки шутить, а изобличить погубителя, а возможно даже, — Коробейников вспомнил, что отравительницу ещё нужно вывести на чистую воду, а посему о ней лучше даже не упоминать, и резко замолчал.