Степан Владимирович трясущимися руками налил воды, осушил стакан и продолжил уже чуть тише и спокойнее:
— Когда меня кредиторы совсем зажали, я к Ольге бросился. Она меня частенько деньгами ссужала, в обмен на мелкие услуги.
— Какого рода?
Блондин нервно сглотнул, виновато отвёл глаза:
— Да так, благодетеля скомпрометировать, чтобы менее алчным стал, девице, нос слишком задирающую, голову вскружить и на тайное венчание склонить, а самому не приехать, вещицу какую-нибудь забрать, а в другом месте подбросить. Знаю, понимаю прекрасно, сие всё крайне безнравственно и достойно осуждения, но ведь жить же как-то надо!
— А на службу устроиться Вы не пробовали? — почти ласково спросил Яков Платонович. — Или хотя бы не играть, чтобы долгов не делать.
Степан Владимирович воззрился на следователя так, словно тот предложил раздеться, измазаться в смоле, изваляться в перьях и в таком виде предстать перед дамами:
— Да Вы что? Я же из благородного рода, служба для меня унизительна!
— А жить за счёт любовницы, ежечасно и ежесекундно преступая закон, не унизительно? — резко спросил Штольман.
Блондин передёрнул плечами:
— Все так делают.
Яков невольно вспомнил наивных доверчивых девиц, готовых отдать последнее таким вот красавцам, щедрым на обещания, но даже в самых страшных снах не помышляющих их исполнить, вспомнил потухшие глаза и смертельную бледность преданных и брошенных, не знающих, что им делать и куда идти, вспомнил звериный вой матерей, чьи дочери и сыновья предпочли смерть позору, на миг представил, как такой вот Степан кружит голову Анне Викторовне и судорожно стиснул трость. Блондин заприметил вспышку гнева в холодных глазах следователя, приглушённо охнул, метнулся в угол и завопил режущим уши фальцетом:
— Я не виноват! Это всё Ольга, это всё она, змея, придумала! Я не виноват! Это всё она, она!
Штольман резко выдернул из ящика стола чистый лист, со стуком придвинул чернильницу, коротко приказал:
— Пишите.
— Ч-что писать? — проблеял Степан Владимирович, не спеша покидать спасительный угол.
— Всё. Что задумывали сделать, что уже сделали, кто был организатором, всё пишите. Подробно, разборчиво и желательно без ошибок, — Яков Платонович подхватил саквояж и направился к выходу. — И не мешкайте.
Когда следователь ушёл, Степан рухнул на колени перед иконой и впервые за долгие годы, путаясь в словах и повторяясь, прочитал пылкую молитву в благодарность за спасение. Смерть была совсем рядом, но отступила, не тронув. Не стала преступать закон или просто побрезговала?
***
Поскольку комната Ольги располагалась сразу за покоями Степана, а кричал тот громко, первое, что сказала дама при встрече следователя:
— Я так понимаю, этот мозгляк во всём сознался?
— День добрый, сударыня, — Штольман коротко поклонился.
Ольга поправила платье, дабы пышная грудь стала ещё заметнее в декольте, соблазнительно улыбнулась:
— Ольга Макаровна я.
— Штольман, Яков Платонович.
— Знаю, — дама перешла на соблазнительно-хрипловатый приглушённый тон. — встряхнули Вы это сонное царство, ещё когда сосланы сюда за дуэль были. Да и сейчас не скучаете, едва приехали, сразу преступления начались. Невольно закрадывается подозрение: а не Вы ли…
Холодный тяжёлый, словно плита могильная, взгляд заставил рыжеволосую сирены поперхнуться и замолчать. По спине у дамы пробежали мурашки, виски и лоб покрыли мелкие бисеринки пота.
— Ольга Макаровна, Степан Владимирович сейчас чистосердечно описывает преступления, кои совершал либо же планировал, и поскольку Вы дама умная, Вам не составит труда догадаться, кого сей доблестный кавалер выставит главной злодейкой.
Ольга брезгливо поморщилась, с размаху опустилась на кривоногий короткий диванчик, обитый поросячье-розовым шёлком, вытерла тонким платочком лоб:
— Да уж, послал господь помощничка, с таким и врагов не надо. Когда мы со Стёпкой первый раз встретились, ещё в Москве, я, дура, подумала, вот он, моя мечта: красавец офицер, белокурый блондин, в постели тоже не промах. Возмечтала, курица, о соколиных полётах, разбежалась, да мимо. Утром после страстной ночи застукала его у шкатулки со своими сбережениями, — дама гадливо передёрнула плечами, взяла со стола длинный тонкий мундштук, вставила в него папироску, привычно чиркнула спичкой, закурила, выпустила облачко дыма и лишь после этого продолжила. — Так вот, я его буквально за руку поймала, он перепугался весь, за ножичек схватился, представляете? Только руки от страха ходуном ходили, я оружие у него выбила, к стенке Стёпушку прижала, лезвие к его лебединому горлышку приставила, ну и… — Ольга плечиком неопределённо повела, точным щелчком пепел в серебряную пепельницу сбрасывая, — так вот он и стал моим компаньоном. Что мы делали, я рассказывать не стану, он Вам всё в лицах и красках распишет, душонка трусливая, скажу лишь, что приехать сюда была моя идея. Я Тимофею Тимофеевичу сродственница дальняя, правда, ни он, ни я таковым родством не гордимся и друг о дружке не вспоминаем. Представьте же моё удивление, когда я от старика письмо получила. Приезжай, мол, наследницей сделаю.
— И Вы поехали?
Ольга Макаровна глубоко затянулась, струйку дыма, словно дракон выпустила и беззаботно плечиками пожала:
— Ну да, а что такого? Вы бы на моём месте от дармовых денег разве отказались бы? Хотя Вы бы, наверное, отказались, о Вашей принципиальности легенды ходят, причём не только в Затонске. А я вот согласилась, думала, поживу в тепле и холе, получу, что мне причитается, а если повезёт, то куплю себе домик с садом в Костроме или Ярославле и буду там богатой помещицей жить, лошадок але собачек разводить. Опять возмечтала, разбежалась и опять мимо.
Дама зло раздавила окурок в пепельнице:
— В первый же день по прибытию поняла, что собрал нас старик не по доброте душевной, а чтобы на нашу грызню полюбоваться. И всем нам будет шиш, а не деньги.
— Что же Вы не уехали? — циничная и расчётливая Ольга Макаровна была Якову Платоновичу менее неприятна, чем трусливый Степан Владимирович, дама по крайней мере не притворялась, имея смелость называть вещи своими именами. Конечно, выбора у неё как такового и не было, но далеко не все изобличённые злодеи начинали каяться, некоторые жаловались на судьбу и обвиняли других, не гнушаясь самой мерзкой клеветой, дабы утащить за собой как можно больше людей.
Ольга Макаровна взбила тонкими пальчиками локон, плечиком повела:
— А на кой мне уезжать-то? Кормят, поят, одевают, из дома не гонят, живи себе не всём готовом. Да и забавно за грызнёй-то этой понаблюдать, а то и поучаствовать. Кстати, по моим прикидкам, старик всё или байстрюку оставит, или блаженной Ваське, они единственные более-менее чистенькие остались.
— Вы причастны к убийствам?
— К убийствам точно нет, — Ольга лениво, с грацией хищной кошки, поднялась, прошествовала к столу, открыла ящик и вынута тонкую, перевязанную тесёмками синюю папку, — только шантаж и клевета. Вот, тут все бумаги, всё равно же во время обыска найдёте, да и Стёпушка о них молчать не станет, так что лучше я всё сама отдам.
— Записку от имени Катерины Андрею Александровичу тоже Вы писали? — Яков Платонович невольно улыбнулся, вспомнив другую, тоже синего цвета, папку.
— Да Катька ему сама прохода не давала вешалась на него, преследовала всюду. Один раз, перед самым его переездом в гостиницу, он её ночью из своей комнаты выгнал, выкинул, точно котёнка, она час сидела под дверью скулила, потом её… — Ольга Макаровна нахмурилась, висок потёрла, — Варвара увела. Или Демьян? Нет, тот вроде позже пришёл, ещё мою комнату со своей, пьян такая, перепутал, ломиться начал. Катька ещё от страха пищала, точно крыса придушенная. Значит, выходит, она ещё в коридоре была, и её Демьян забрал. Или всё-таки Варвара? Не помню, врать не буду, не до того мне было, чтобы запоминать, что, кого, куда и как, голова страшно болела, даже вырвало пару раз.
— Запишите всё, что сможете вспомнить о том вечере, — Яков Платонович придвинул даме чернильницу и протянул чистый лист, вытянутый из аккуратной надушенной перетянутой розовой ленточкой стопки, красующейся строго у правого края стола.
— Если ещё чего интересное вспомню, писать?
— Обязательно.
Ольга Макаровна прикусила ровными белыми зубками кончик пера, глазами блеснула, выдохнула томно:
— Мне сие сотрудничество со следствием зачтётся хотя бы?
— Непременно, — Яков Платонович коротко поклонился, — всего доброго.
"Эх, повезло его жене, — тоскливо вздохнула Ольга, провожая Штольмана взглядом, — такой от гнева господня свою любушку и то заслонит, себя не пожалеет. Если бы мне такой мужчина встретился, всё было бы иначе, не пришлось бы… Да, что теперь, прошлое не вернёшь".