***
Яков Платонович прекрасно знал, что для того, чтобы арестовать преступника, мало знать, что он виновен, вину его ещё доказать нужно, причём так убедительно, чтобы даже самый опытный адвокат ничего поделать не мог. Вот потому-то в покоях Варвары Тихоновны обыск был проведён со всем тщанием, только что плинтуса не отрывали и окна с дверью не вынимали из проёмов. Хозяйка к сообщению об обыске отнеслась спокойно, заметив, что такова служба следователя, коей препятствовать она ни в чём не намерена, раз надо, значит, надо. Единственное, испросила позволения посидеть в библиотеке с книгой, но услышав, что комнату покидать нельзя, спорить не стала, присела на низенькую скамеечку, вынула из сумки для рукоделия вязание и принялась ловко работать спицами, время от времени бросая по сторонам быстрые взгляды. Штольман, самым тщательным образом изучив содержимое письменного стола и небольшого книжного шкафа, отошёл к окну, простукал в поисках тайника подоконник, затем стены, но увы, ничего не обнаружил.
— Чаю не желаете ли? — с мягкой материнской улыбкой вопросила Варвара Тихоновна, не прекращая рукоделия.
— Нет, благодарю Вас, — принимать что-либо из рук отравительницы Яков Платонович не спешил.
— Может, поведаете, что Вы ищете? — женщина чуть склонила голову к плечу. — Коли я смогу, всенепременно помогу Вам в Ваших розысках.
Штольман помолчал, внимательно глядя на женщину. Умна, смела, осторожна, чем-то похожа на Нежинскую, такая же роковая, ради достижения цели готовая и по костям идти. Раскаяния с угрызениями совести от неё ждать бесполезно, такую нужно или на живца ловить, или же припирать неопровержимыми доказательствами, коих, увы, обнаружить не удалось. Вне всякого сомнения, Варвара Тихоновна могла и отравить, причём тщательно спланировав убийство и заранее озаботившись тем, чтобы обеспечить себе алиби. Вон, какие у неё руки ловкие, она вполне могла подсыпать яд в чашки, а потом подать их несчастным, ничего не подозревающим жертвам. Только это всё домыслы, фактов нет. Яд, если это он, вообще был обнаружен у Степана, у коего, без сомнения, мотив для устранения конкуренток на наследство имеется, да ещё какой. И что же делать? Остаётся одно: ловить на живца.
Яков Платонович поджал губы. Операции с привлечением добровольных (или добровольно-принудительных) помощников он не любил, за чужую-то жизнь спрос вдвойне, а то и втройне. А ну, как не успеют вовремя, как погибнет, согласившийся помочь, что тогда? Кстати, кого на роль приманки выбрать? Аня, вне всякого сомнения вызовется, но её жизнь драгоценна, а теперь и вовсе бесценна, ведь… Штольман чуть приметно улыбнулся, вспомнив о том, что супруга в тягости. Да, Анной рисковать нельзя, это совершенно точно, но тогда кем? Антоном Андреевичем? Не смешно, его никто в доме всерьёз не воспринимает. Андреем Александровичем? А что, вариант неплохой. Граф Солнцев не барышня, доверчивая да беззащитная, в случае угрозы постоять за себя сможет. Опять же умён, не трус, пожалуй, стоит с ним поговорить. Яков Платонович не знал, да и не мог знать, что Юлия Романовна, подруга детства, особа решительная и непоседливая, уже назначила себя на роль наживки и убедила в сей рисковой затее господина Волкова. И хорошо, что господин Штольман сего не знал, а то ругаться бы начал гораздо раньше, а так целых две минуты в спокойствии побыл, а потом дверь распахнулась, явив встревоженного Антона Андреевича, коий прямо с порога выпалил:
— Демьян Евграфович в своей комнате повесился.
— Какой ужас, — ахнула Варвара Тихоновна, откладывая рукоделие и поспешно поднимаясь. — Пойду, поддержу Тимофея Тимофеевича в сей скорбный час.
— Оставайтесь в комнате, — строго приказал Яков Платонович и вместе с Коробенийковым направился в покои Демьяна, где уже суетились городовые, один из коих был спешно послан за доктором.
— Ваше Высокоблагородие, вот, на столе нашли, — молодой городовой Макаров протянул Антону Андреевичу записку.
Коробейников развернул её и вчитался в неровные, написанные дрожащей рукой, скачущие то вверх, то вниз строки: "Не могу так более, грех свершённый камнем к земле тянет, вдохнуть не даёт. Я и только я повинен в их смерти. Прощайте, помолитесь за душу грешную, пропащую". Внизу стояла размашистая подпись, кою Яков Платонович первым делом сравнил с валяющимися в беспорядке на столе бумагами, среди коих обнаружились долговые расписки и счета, в основном, от купцов, поставляющих вина.
— Писал действительно Демьян Евграфович, его рука, — Штольман ещё раз перечитал послание, недоверчиво покачал головой.
— Так это что же получается, он отравитель? — ахнул Коробейников.
— Получается, что у ещё одного любящего родственника в шкафу скелет обнаружился, — вздохнул Яков Платонович. — И кто-то любезно сей скелет нам на показ выставил.
— Так что же делать, Яков Платонович? Труп есть, записка с признанием имеется, дело-то закрывать придётся, — Антон Андреевич досадливо нахмурился. — А Варвара и дальше будет родственников изводить?
— Не будет, — резко ответил Штольман, — не позволим.
Дело Љ 3. Достойный наследник. Ловля на живца
Анна Викторовна после беседы с душами Меланьи и Прасковьи пришла к схожему с супругом выводу: нужно непременно изобличать преступника посредством провокации, иначе никак. Анна даже охотно предложила себя на столь опасную роль приманки, но Яков Платонович вкупе с Антоном Андреевичем даже договорить ей не дали, сразу же категорически запретив участвовать в столь опасном предприятии.
— Даже думать о подобном безрассудстве не смейте, — выпалил Коробейников и отчаянно покраснел, смешался, под чуть ироничным взглядом господина Штольмана и возмущённо-удивлённым взором Анны Викторовны. — Простите, я хотел сказать…
— Вы совершенно правы, Антон Андреевич, не вижу причин для оправданий и извинений, — присоединившаяся к друзьям Юлия Романовна сияла так, словно они встретились на балу или пикнике, а не на месте преступления, — Аннушке совершенно точно не нужно рисковать своей бесценной жизнью…
— Юленька! — возмутилась Анна, в глубине души рассчитывающая на поддержку подруги.
Графиня Берестова даже бровью не повела, уютно расположилась в низеньком, обитом тёмным шёлком креслице, старательно расправила два ряда оборок на платье, взбила кружева, украшавшие квадратный вырез на груди и непринуждённо закончила:
— Потому как наживкой для душегуба буду я. Сегодня за ужином Тимофей Тимофеевич назовёт меня своей наследницей.
— Юлия Романовна, — ахнул Антон Андреевич, с ужасом думая о тех бедствиях с последствиями, что непременно обрушатся на Затонск, в том случае, если графиня пострадает или хотя бы просто испугается в процессе ловли преступника.
— Юленька, душа моя, если ты решила покинуть этот бренный мир, то так и скажи, я самолично сверну твою нежную шейку, — Яков Платонович готов был перейти от слов непосредственно к делу. Сущая беда с этими барышнями, так и норовят куда-нибудь залезть, предпочтительно во что-нибудь смертельно опасное! Аннушка, слава богу, после свадьбы хоть немного угомонилась (кхм-кхм, относительно, конечно), так теперь Юленька раздухарилась не на шутку, грозой отравительницы себя почувствовала! И ведь упрямая, если что в голову вбила, оспаривать бесполезно, уж сколько раз проверено.
Графиня Берестова лениво поднялась, подошла к господину Штольману и сладко улыбнулась, глядя прямо в сердито сверкающие глаза:
— Яков, mon sher ami, если бы я знала тебя чуть меньше, непременно поверила бы и устрашилась твоей угрозы. Но, увы, мы слишком хорошо знакомы, чтобы я хотя бы на миг могла поверить в то, что ты способен причинить вред даме. Но попытку устрашения я оценила, браво.
Юлия даже в ладоши пару раз хлопнула, но уловив в серых глазах Якова Платоновича стальной блеск, быстро сменила ироничный тон на деловой:
— Право слово, господа, я не понимаю, чем вы недовольны. У нас появился прекрасный шанс изобличить преступника…
— К Вашему сведению, дражайшая графиня, — процедил Штольман, который величал Юлию Романовну графиней лишь в пору крайнего возмущения и негодования, — совсем не факт, что на Вас будет искушаться ОДИН душегуб. Вполне возможно, их будет несколько, причём действовать они могут не как в романе, любезно дожидаясь своей очереди и давая сыщикам возможность переловить их поодиночке, а все сразу. Вы готовы к такому, сударыня?
Юленька непроизвольно передёрнула плечиками, тот факт, что на неё могут открыть самую настоящую охоту её немного, самую малость, разумеется, обеспокоил, но сдаваться барышня не собиралась. С Яковом Платоновичем же как? Один раз слабину покажешь, потом до конца своих дней из-за его широкой спины не высунешься, точнее, не выпустит, тиран! Папенька его, Платон Карлович, пусть душа его в благости и спокойствии пребывает, такой же был.
— О своих намерениях, Яков Платонович, я Вас уже имела честь известить, — Юлия Романовна проказливо улыбнулась и не утерпела, добавила задорно, разом перевоплотившись из великосветской графини в проказливую девчонку, — даже не надейся, не передумаю!
Штольман, пусть и с трудом, но всё же проглотил обидное высказывание о женском благоразумии, о котором, как о настоящей любви и духах, больше говорят, чем встречают в действительности. Обиду Юлии он, вне всякого сомнения, переживёт легко и безболезненно, но с Аннушкой ссориться не хотелось. А она у него, цветочек лазоревый, порывистая и ранимая. Следователь, уличив себя в неуместный в данный момент, да и вообще не особо приветствуемой у мужчин, сентиментальности, головой качнул и кашлянул, настраиваясь на служебный лад. Окружающие сей переход уловили, тоже построжели, Антон Андреевич книжку свою записную достал, готовый, если таковым будет приказ Штольмана, отправиться и в преисподнюю за котлом, Анна Викторовна же с Юлией Романовной за руки взялись, дабы вдвоём отстаивать право на участие в опасном деле. Право слово, ну нельзя же всю жизнь провести в безопасности, это же скучно до невозможности!
— Ну что ж, — Яков Платонович вздохнул, признавая своё поражение, — если Ваше намерение, сударыня, неизменно, не вижу причин, а точнее возможностей, вас останавливать.
— Благодарю Вас, Яков Платонович, — пропела Юленька тоном благовоспитанной особы, — надеюсь, Вы не оставите меня своей заботой?
Во взгляде Штольмана отчётливо читалось: "надо бы", но вслух господин следователь ничего подобного не сказал, кратко уверив госпожу графиню в том, что она может рассчитывать на его защиту. Большего Юлии Романовне и не надо было, она удовлетворённо кивнула и вместе с Анной направилась в свои покои, дабы за ужином выглядеть блистательно и сразить всех, особенно потенциальных искусителей, наповал.
— Опасно это, Яков Платонович, — вздохнул Антон Андреевич, когда дамы вышли, — а если не успеем?
Штольман согласно кивнул:
— Дело осложняется тем, что городовых придётся отпустить. Как Вы правильно заметили, у нас есть предсмертная записка с признательными показаниями, а значит, нам могут и не дать далее проводить следствие.
Коробейников сник. Одно дело предполагать что-либо и совсем иное, когда твои наихудшие гипотезы подтверждаются.
— И что же нам делать?
Яков Платонович помолчал, тщательно, словно во время покера с паном Гроховским, высчитывая каждую комбинацию:
— Вы можете остаться в доме как поклонник Василисы, насколько я понял из Вашего рассказа, господин Волков весьма благожелательно отнёсся к возникшей у Вас с барышней симпатии.
— Мне просто искренне жаль девушку, — пробурчал покрасневший Антон Андреевич, — её третируют здесь все, кому не лень!
Штольман мягко улыбнулся. Коробейников совершенно точно неравнодушен к Василисе, но при этом даже самому себе в нежных чувствах признаться не смеет. А давно ли и он сам, Яков Платонович, человек, как ему казалось, искушённый и многоопытный, с упрямством вставшего посреди моста осла не хотел признавать своих чувств к Анне Викторовне?! И какое счастье, что у неё хватило мудрости и терпения понять и простить его неверие, вспышки ревности, ядовитые шипы сарказма и отношения с Ниной Аркадьевной, подобные липким нитям паутины или же опийному дурману!
— Поверьте человеку семейному, Антон Андреевич, — Яков Платонович положил Коробейникову руку на плечо, — чем искреннее Вы будете в чувствах с тем, кто Вам дорог, тем быстрее обретёте счастие.
— А если, — голос Антона Андреевича дрогнул, — если чувства без взаимности? Если ко мне испытывают лишь благодарность?
— Об этом тоже лучше узнать сразу.