Андрей вздрогнул, словно его ударили, отстранился и голосом, которым можно было бы заморозить весь Затонск до основания, произнёс:
— Если я дал Вам хоть малейший намёк на корыстный, в отношении Вас, интерес, прошу меня простить. Дабы подобное недоразумение более не возникало, не стану навязывать Вам своё общество. Единственное, провожу до комнаты, дабы с вами дорогой ничего не произошло. Идёмте, сударыня, Вам осталось недолго терпеть моё присутствие.
Юленька готова была себе язык откусить, да слова обидные тем всё одно не вернёшь. Графиня попыталась объясниться, но её сбивчивый лепет натолкнулся на ледяную стену молчания, барышня досадливо вспыхнула и умолкла. Так в гробовой тишине до покоев Юлии Романовны и дошли, никого не встретив. На пороге комнаты граф Солнцев каблуками щёлкнул, руку даме почтительно поцеловал и ушёл, оставив Юленьку глотать горькие слёзы да губы кусать с досады.
"Да и пожалуйста, не больно-то он мне и нужен!" — возмущённо подумала барышня и решительно вошла к себе, звучно дверью бухнув.
Спать не хотелось совершенно, охранителей ни видно, ни слышно не было, досада и боль не давали и минуты спокойно посидеть, а потому стук в дверь Юлия Романовна восприняла едва ли не как благословение господня. Порывисто из кресла выскочила, дверь распахнула да так и застыла, недоверчиво глядя на мнущегося на пороге Юлия Наумовича:
— Что вам угодно, сударь?
Мужчина воровато по сторонам оглянулся, пригнулся, словно в каждый миг удара ждал и зашептал:
— Разговор у меня к Вам есть, графиня. Нижайше прошу выслушать.
"Вот оно, началось", — ёкнуло сердечко. Юлия Романовна по сторонам оглянулась, защитников к своей досаде не приметила, но страх и беспокойство показывать не стала, брови надменно вскинула:
— Слушаю Вас.
— Не здесь, если позволите, лучше в комнате. Беседа будет касаться человека Вам весьма близкого.
И хоть и понимала Юленька, что вряд ли об Андрее речь пойдёт, а всё одно зарумянилась и даже чуть улыбнулась, пропустила визитёра позднего:
— Входите.
— Только после Вас, — раболепно поклонился гость.
Барышня плечиком повела, спиной к мужчине повернулась, в комнату входя. Юлий Наумович быстро огляделся и молниеносно выхватил припрятанный нож, даже замахнуться успел, а потом на него из коридорного сумрака (скуповат Тимофей Тимофеевич, экономит на освещении) разом прыгнули Яков Платонович и Антон Андреевич. Юлий Наумович дрался ожесточённо, понимая, что не только свободу, самую жизнь спасает, однако с двумя совладать не смог. Мужчину скрутили и увели, а к бледной от волнения Юленьке прибежала Анна, для безопасности и поддержки. Искушавшегося на жизнь графини Берестовой взяли так тихо, что никто из обитателей дома даже не проснулся, а если и не спал, то ничем своего бодрствования не выдал.
Юлия Романовна, не сдерживая слёз, поведала подруге об очередной своей размолвке с графом Солнцевым.
— Ты представляешь, Аннушка, он сказал, что более докучать мне своим обществом не будет, — Юленька терзала промокший платочек, — так и сказал, представляешь? Обидела я его, сильно обидела, а ведь он мне нра-а-а-вится, — барышня уткнулась лицом в плечо Анны и разрыдалась в голос.
В дверь коротко постучали. Девушки переглянулись, Аннушка решительно подхватила канделябр, Юленька хлюпнула носом и взяла бронзовую фигурку, редкое страшилище, призванное то ли навевать ночные кошмары, то ли отгонять их. Направах хозяйки графиня Берестова первая шагнула к двери и, придав голосу сонной хрипотцы, спросила:
— Кто там?
Вместо ответа раздались шаги, кто-то спешил скрыться до того, как дверь откроется. Юлия Романовна поспешно распахнула дверь и успела-таки заприметить неясный силуэт в глубине коридора. Кто это? Мужчина или женщина?
— Кто здесь? — позвала Юленька, стараясь, чтобы голос звучал больше раздражённо, чем испуганно. — Немедленно прекратите глупые шутки, я слуг позову! И полицию!
Девушка осторожно сделала шаг вперёд и тут же наткнулась на исходящую парком чашку, поставленную прямо на порог комнаты. Вспомнив, как в Петербурге Якова Платоновича пытались приворожить с помощью такой вот уловки, девушка как следует размахнулась и пнула посуду. Чашка взмыла в воздух, а потом рухнула вниз, расколовшись на куски, чай, пахнущий корицей, волной выплеснулся, пачкая пол и светло-серый ковёр коридора. Юленька мстительно раздавила блюдечко и вернулась в комнату, опять бухнув дверью.
— Может, не стоило пинать чашку? — Анна блестящими от волнения глазами посмотрела на подругу.
Юлия Романовна запоздало вспомнила об уликах и досадливо прикусила губу. Да, пожалуй, вымещать гнев на чашке не стоило, достаточно было просто взять её и передать Якову.
— Ничего, там на дне осталось, я видела, — Юленька решительно распахнула дверь.
Раздалось характерное буханье, Варвара Тихоновна шлёпнулась на пол, потирая набухающую шишку и силясь улыбнуться.
— Что Вы делаете за моей дверью, сударыня? — холодно вопросила графиня Берестова. — Неужели, шпионите за мной?!
— Господь с Вами, — женщина всплеснула руками, сконфуженно потёрла шишку, — я просто увидела осколки и хотела убрать, чтобы Вы на них не наступили и не обрезались.
— А не Вы ли мне эту чашку принесли? — недобро прищурилась Юлия Романовна, даже руки на груди скрестила, точь-в-точь как яков Платонович.
Варвара выпрямилась, глазами сверкнула:
— А Вы меня видели, сударыня? Нет? А на нет, как известно, и суда нет. Крепких Вам снов, не смею более задерживать.
— Вот зараза, — прошипела Юленька, вернувшись в комнату. — И как нам её изловить? Она хитрая, кобра, голыми руками не возьмёшь.
Аннушка сочувственно покивала головой, от соперницы, подобной Варваре Тихоновне, можно было ожидать всего, кроме хорошего.
***
Ольгу Макаровну ещё в детстве величали бедовенькой, бабка та и вовсе, охая и крестясь, говорила, что внучка или рано помрёт, или пойдёт тропою каторжной в земли Сибирские. Уж больно шебутна да бесстрашна, таки только мужчины бывают, и то не все, а лишь те, кто в пору разгула нечисти рождается. Маленькая Оленька от слов бабушки, случалось, даже плакала, а повзрослев, решила: да, бедовенькая, так оно и к лучшему, куриц-то пугливых да ранимых и без неё хватает. Краткая беседа со следователем Штольманом затронула что-то сокровенное в душе Ольги Макаровны, словно мостик протянула к той прежней Оленьке. Барышня, сама над собой посмеиваясь, решила совершить деяние благородное, причём, о боже, как же низко она пала, исключительно на безвозмездной основе. Какой лучший способ изобличить преступника? Правильно, за руку его поймать, сиречь спровоцировать. Ольга Макаровна перед зеркалом крутанулась, на всякий случай поднос серебряный узкий вытянутый себе под халатик примотала, да и пошла к Варваре Тихоновне, для успокоения себе под нос негромко напевая. О задумке своей бедовенькая между делом сообщила Ваське шуганой, помня, что та с Коробейниковым хороводится и всенепременно всё сказанное ему передаст. А тот хоть и мальчишка, да не дурак, благую весть до Штольмана донесёт. Вот и выйдет, что на остановить Ольгу времени у господ полицейских не будет, а на спасти вполне хватит. А если повезёт, то Варвара Тихоновна на шантаж поведётся и заплатит, хотя это вряд ли, конечно, не такая она, чтобы платить. Да и денег у неё нет.
Варвара Тихоновна посетительницу позднюю встретила сердито, видать, не оправилась ещё от потрясения в связи с появлением новой наследницы. Присесть дама не предложила, да Оленьке сие было лишь на руку, с подносиком-то не шибко порассиживаешься, он же, зараза, неудобный, так и норовит вывалиться.
— Чем обязана? — холодно вопросила Варвара Тихоновна, и Ольга Макаровна как на духу ей всё и выложила. Что видела, мол, как она в чашки что-то Меланье да Парашке сыпала, как Катерине зелье выпить дала, якобы приворотное, ещё кое-какие моменты упомянула, не столько увиденные, сколько на ходу сочинённые.
— И за молчание и забвение всего, что Вы услышали, я прошу скромную сумму в… — Ольга прищурилась, быстро проводя расчёты, — пять тысяч рублей. Согласитесь, дражайшая родственница, это не такие уж и большие деньги в вашем-то положении.
— Вон, — свистящим напряжённым голосом прошептала Варвара Тихоновна и резко махнула рукой, — пошла вон, мерзавка!
— Как пожелаете, — пожала плечиками Оленька, — господин следователь меня выслушает с превеликим вниманием.
Долее сдерживаться Варвара Тихоновна уже не могла, сказалось напряжение последних дней, потребовавших от неё максимальной выдержки и спокойствия. Женщина хрипло зарычала, схватила подсвечник и собралась всей силой обрушить его на голову Ольги Макаровны. Резкий выстрел громом пролетел по всему дому, Варвара завыла раненой волчицей, прижимая к груди простреленную руку, боле не способную держать даже пёрышко.
— Можно было до стрельбы и не доводить, — Яков Платонович укоризненно посмотрел на Андрея Александровича.
— Скажите спасибо, что не в голову стрелял, — огрызнулся граф Солнцев, — она на Юлию Романовну покушалась.
— Так у вас же всё кончено, Вы сами говорили, — удивился Антон Андреевич, по младости лет ещё не освоивший до конца науки вовремя молчать и делать вид, что ничего не знаешь.
Андрей Александрович прожёг Коробейникова пламенным взглядом и вылетел из комнаты с такой скоростью, что мало дверь с петель не снёс.
— Как в таких случаях моя бабушка говорила: "Промолчал бы, так и за умного сошёл", — фыркнула Ольга Макаровна. — Ну что, господа следователи, надеюсь, историйка про достойного наследника к концу подходит. Всего доброго господа, отправлюсь в объятия Морфея, раз иного кавалера не нашлось, а может, нашлось?
Дама озорно блеснула глазами, но мужчины предпочли сделать вид, что намёка не поняли. Ольга Макаровна вздохнула, поднос сняла, на стол бросила и пошла к себе, снова и снова пытаясь решить, что же ей теперь делать и как жить. Как раньше? Не хочется. Новую жизнь начать? Боязно.
Дело Љ 3. Достойный наследник. Всё только начинается
Тимофей Тимофеевич известие об изобличении Варвары воспринял со спокойствием, Антону Андреевичу показавшимся даже оскорбительным. Право слово, ведь не чужого человека, с которым добро, если один раз случайно на улице встретились, арестовали по обвинению в отравлениях, а родственницу, пусть и не сильно любимую, но всё-таки! Возмущение Коробейникова было столь сильно, что невольно прорывалось даже через с детских лет привитое матушкой уважение к старшим. Антон Андреевич с каждой минутой становился всё более поход на поспевающий самовар, а господин Волков, словно нарочно, продолжал рассуждать о темах, к случившемуся в доме отношения ни капли не имеющим. Поинтересовался у Якова Платоновича столичными новостями, упомянул о своих польских знакомцах, с коими, вполне возможно, чета Штольманов встречалась, когда была в Варшаве, тонко похвалил отвагу Юлии Романовны, явив навыки настоящего сердцееда и даже втянул Анну Викторовну в спор о природе спиритических явлений и их практической пользе. Ольга Макаровна первая сдалась, чашку опустевшую со стуком на блюдечко поставила и сказала, что пора ей вещи собирать. Загостилась, мол, пора и честь знать. Тимофей Тимофеевич рукой властно взмахнул: