— Оно и немудрёно, господин следователь, не шибко ей с супругом-то повезло. Богат, спору нет, но у него опыта вдовства поболе будет. Чай, не первую девицу в сыру землю вгоняет.
Яков Платонович задал горничной ещё пару вопросов, но ничего более девица сказать не могла, а потому ей было велено дома не покидать, и разговор на том закончился.
Оставшись один, Штольман кликнул городовых, приказал ещё раз обыскать спальню и найти выпавшие из канделябра свечи, после чего уточнил, где можно найти Анну Викторовну, вдову и доктора и отправился в указанные покои. Там господина следователя ждали два неприятных, как говорят англичане, сюрприза. Первый заключался в том, что молодая вдова более походила на статую, чем на живого человека, ни на что не реагировала и только и могла, что глаза закрывать и открывать. Второй же неожиданностью стало присутствие в комнате графини Берестовой, распоряжавшейся слугами, а пуще того, городовыми так, словно они были её рабами. Стоит отметить, что дюжие городовые не сильно и роптали против произвола прелестной Юленьки.
— Юлия Романовна, смею напомнить, что посторонним здесь не место, — отчеканил Яков Платонович, приветствовав даму сухим поклоном.
Графиню Берестову, однако, сия эскапада ничуть не смутила:
— Осмелюсь напомнить, Яков Платонович, что Аглаша мне не посторонняя, мы вместе в гимназии учились, с тех пор и дружим. И присутствие близких людей в столь тягостный час будет Аглаше лишь на пользу. Ведь так, доктор?
Застигнутый врасплох Иван Герасимович, атлетического телосложения с пышными седыми гусарскими усами мужчина согласно кивнул и виновато развёл руками:
— Прошу прощения, Яков Платонович, но сие есть истинная правда. Аглая Ивановна находится в глубоком каталепсусе в результате тяжёлого душевного потрясения, а потому…
— А потому, Яков Платонович, ей нужны дружеские забота и участие, а не допросы, — решительно закончила Юленька. — Тем более, что на Ваши вопросы она всё одно отвечать не в состоянии.
Взгляд Штольмана заледенел, но графиня Берестоваслишколм давно и хорошо знала господина следователя, а потому и бояться его не собиралась. Право слово, в самом худшем случае, яков сорвётся и гадость какую-нибудь скажет, о чём сам же потом и будет сожалеть!
Анна поняла, что пришла пора вмешаться, пока два дорогих её сердцу упрямца не рассорились. Анна Викторовна нежно взяла мужа под руку:
— Если осмотр спальни завершён, то, может, мне стоит побеседовать с духом покойного? А после я попытаюсь позвать дух несчастной Аглаи, она сейчас почти как Элис, помнишь?
Штольман поморщился, сии воспоминания никакой радости не доставляли, но предложение было хорошим, а потому господин следователь согласился. Но только с одним условием: одну в спальне Анну он не оставит и это ни коим образом обсуждаться не будет. Анна Викторовна, коей и самой не хотелось быть одной в похожей на склеп комнате, с радостью согласилась. Конечно, Яков призраков не видит, но одно его присутствие способно ободрить и согреть, словно ясное солнышко.
Дело Љ 1. Сладострастникъ. Паучья сеть любви
По дороге в уже ставшую знакомой спальню, Яков обстоятельно рассказал Анне всё, что удалось узнать. У самого порога их догнал запыхавшийся городовой Прокофьев с сообщением, что в кустах у дома обнаружен канделябр, измазанный кровью. Штольман повернулся было к городовому, но замер, вспомнив о том, что Анна Викторовна собирается дух Боброва призывать, а посему оставлять её одну крайне нежелательно.
— Вы идите, Яков Платонович, — Анна мягко улыбнулась, ласково провела рукой по плечу супруга, — а я здесь немного одна побуду.
— Только не исчезните, как из комнаты господина инженера, — буркнул Яков Платонович, досадуя, что не может быть в двух местах сразу, — мне Вас тогда по всему городу пришлось искать.
— Так уж и по всему, — покраснела Анна Викторовна, — и, между прочим, я вам записку оставила.
— И даже в стихах, — воспоминание об инженере неизбежно повлекло за собой и воспоминания о приступе ревности, обуявшей Якова Платоновича, когда он узнал, что Анна приходила ночью в номер к неженатому мужчине, а потому настроение господина Штольмана резко ухудшилось. — Надеюсь, в этот раз, сударыня, я найду Вас там же, где и оставил. И Вы не отправитесь на поиски приключений в гордом одиночестве.
— Да что он себе позволяет, мальчишка?! — так и взвилась бабушка, для коей суровый тон в отношении обожаемой внучки был словно острый нож в сердце. — Ревнивец несчастный!
— Несчастным Якоб был, когда Анна Викторовна других привечала, — педантично заметил Платон Карлович.
— А нечего было вокруг да около ходить, — огрызнулась тётка Катерина, — да бедную девочку, точно гимназистку провинившуюся, отчитывать почём зря. Аннушка, бедолага, не знала, как к этому статую подойти, кругом одни колючки, да Нежинская эта, змеища!
— Ну зачем Вы так, — мягко укорила разбушевавшуюся женщину Марта Васильевна, — Нина Аркадьевна уже умерла…
— Можно подумать, мы живее всех живых, — фыркнула тётка Катерина.
— Дамы, я надеюсь, Вы помните, что Аннушка сейчас будет духа призывать? — напомнил Платон Карлович. — И ей совершенно точно потребуется наша помощь?
Анна Викторовна, вот уже несколько минут тщетно пытающаяся сосредоточиться и игнорировать гомон призрачных родственников, сердито нахмурилась и выпалила:
— Для начала мне потребуется тишина, иначе в таком гомоне Кирилл Владимирович меня не услышит!
— Милая, так оно и к лучшему, — бабушка ласково провела морщинистой рукой по голове внучки.
Ну вот, так всё хорошо начиналось, Яков в её способности поверил, родители смирились, казалось бы, живи да радуйся, так ведь нет, призрачные родственники воспитывать стали! Анна в сердцах даже ногой притопнула и почти крикнула:
— Я сама решу, что лучше, я уже не ребёнок!
— Ладно, не ребёнок, оставайся одна, раз такая взрослая, — ядовито процедила тётка Катерина, эффектно растворяясь в воздухе, — пойдём мы. Помощь потребуется, зови.
Все призрачные родственники, кто с мягким укором, кто с виноватой улыбкой, а кто и с видимой неохотой, растворились в воздухе. Анна облегчённо выдохнула, сжала виски руками и нараспев произнесла:
— Дух Кирилла Владимировича Боброва, явись! Дух…
Холодный, промораживающий насквозь порыв ветра взлохматил Анне Викторовне волосы, оборвал дыхание. В груди словно острый кусок льда стал проворачиваться, Анна прижалась к стене, тщетно пытаясь вдохнуть.
— Какая сладкая девочка, — проскрипел знакомый до мурашек по коже голос, и прямо перед Анной появился уже знакомый тощий старик с пронзительными, выцветшими от времени, сально поблёскивавшими глазами. — Мы с тобой зна-а-атно порезвимся!
Ледяная высохшая рука скользнула по щеке барышни, больно ущипнула за подбородок. Анна Викторовна попыталась отпрянуть, оттолкнуть руку, но опять, как в кошмаре, ноги приросли к полу, руки повисли безвольными плетьми, а горло перехватила невидимая петля. Барышня застонала, силясь вырваться или хотя бы позвать Якова, уж он-то точно спасёт, всегда спасает, но каждая попытка крикнуть заканчивалась лишь болью в груди и всё усиливающимся головокружением.
— Сладкая моя, — бормотал старик, склоняясь над Анной и ежеминутно облизывая тонкие морщинистые губы острым языком, — такая тёплая, такая живая. Не упрямься, впусти меня, уверен, ты не пожалеешь…
Пуговка на груди платья Анны Викторовны отлетела и со стуком ударилась в стену, затем ещё одна и ещё, обнажившейся груди коснулся ледяной ветерок.
— Нет, — прохрипела Анна, из последних сил стараясь не потерять сознание, — Яша… помоги…
Криволапое кресло со скрежетом сдвинулось к двери, блокируя выход. По щеке Анны Викторовны скользнула одинокая слезинка, Кирилл Владимирович с дребезжащим торжествующим смехом ногтем, царапая нежную девичью кожу подцепил слезу и демонстративно глядя на барышню облизал палец. Жадно облизнулся, почмокал губами:
— Сладкая и сильная. Очень хорошо.
Ещё одна пуговица отлетела, впечатавшись в стену, а потом… Потом началось самое настоящее, многократно обещанное, светопреставление. Кресло вместе с дверью с треском и грохотом отлетело прочь, от удара в стену развалившись на куски. Яков влетел в спальню, обхватил Анну, притиснул к себе, делясь теплом, защищая от чего-то невидимого, ощущавшегося тягучей холодной слизью. Анна Викторовна, не сдержавшись, разрыдалась в голос, уткнувшись лицом в грудь мужа.
— Да как посмел?! — взвыл призрак и потянулся к Штольману своими костлявыми руками, но проявившиеся вокруг родственники Якова и Анны окружили Боброва, не давая ему прорваться к Анне и Якову Платоновичу.
— Не смей их трогать, — рявкнул Платон Карлович, хватая Кирилла Владимировича за шиворот и встряхивая словно пыльный коврик. — Не смей даже смотреть на них, мерзавец!
— Я буду жаловаться, — прохрипел Бобров, тщетно пытаясь вырваться.
— А вот это сколько угодно, — огрызнулся Платон Карлович, став в этот миг удивительно похожим на Якова, коий частенько так отвечал на угрозы возможных жалоб начальству. В семействе Штольманов ябедников никогда в чести не держали.
— Пусти, — хрипел Кирилл Владимирович, извиваясь и пытаясь оттолкнуть крепко держащие его руки. — Не смей меня трогать!
— Платон Карлович, — басовито прогудел дальний Аннушкин предок, о коем в семье знали лишь то, что имел какое-то отношение к церкви и был то ли старовером, то ли экзорцистом. От него-то, согласно семейным преданиям, и унаследовала Анна свой дар медиума. — Платон Карлович, голубчик, не сочтите за труд, подержите сего презренного ещё немного, дабы мне за ним гоняться не пришлось. Сейчас мы его отправим туда, где ему самое место.
Бобров взвыл, отчаянно рванулся, но от Штольнанов, что призрачных, что телесных, освободиться было не так-то просто: