Я в отчаянии бьюсь в дверь, но она не поддаётся. Чувствую, как слабею. Перед глазами плывут очертания комнаты. Серый потолок, старая обшарпанная мебель, светлые обои в мелкий цветочек. Всё сливается в мутное пятно.
Боли почти нет, только в голове странный гул по нарастающей и ноги не держат. Чтобы не упасть, хватаюсь за ручку, висну на ней, и дверь со скрипом распахивается. Я вываливаюсь в коридор, цепляюсь за стену, стараясь удержаться. Надо дойти до лестницы. Надо. Я должна. Ради них. Я должна рассказать. Должна их спасти.
Не получается.
Сползаю на пол, шепчу как молитву:
— Майк… осторожно…
— Стив ещё спит! Представляешь? Ни на что не реагирует, — провозгласила Мишель, появляясь на кухне в пёстром халатике моей сестры. Как будто свой из дома взять трудно. Видимо, чужое ей нравится больше. — Не, ну надо же. Как-то вот даже обидно. Да.
— Пинать пробовала? — ухмыльнулся Майк, со стуком опуская на стол чашку. Кажется, такое вторжение ему тоже не понравилось.
— Пробовала, конечно. И пинала, и щипала, — Мишель возмущённо уставилась на меня. — Твой брат дрыхнет, как сурок, Стэйс!
— Что ты хочешь, чтоб я сделала? — Я исподлобья взглянула на неё. Спит Стив, ну и пусть спит. Зато когда проснется, ему придётся кое-что мне объяснить. Много чего.
— Ничего. Наверное. Просто жалуюсь. — Мишель потянулась. — Ладно. Будем тогда развлекаться по старинке, — она по-хозяйски открыла холодильник, но тут же захлопнула и виновато посмотрела на Майка. — Прости. Забылась. Жрать охота. Может, пиццу закажем?
— Есть в микроволновке. Вчерашняя, — лениво протянул он.
— Отлично, — оживилась Мишель. — Поищите что-нибудь по телику. Не в тишине же с бодуна сидеть. А я пока проверю, как там Стив. Вдруг уже проснулся.
— Хочешь, сходим куда-нибудь? Возьмём машину, съездим на каток или в боулинг? — предложил Майк, когда Мишель ушла. — Или в горы. Логана позовём с собой, развеемся. Давай?
Я не успела ответить, потому что на кухне снова возникла Мишель. На этот раз испуганная и бледная.
— Стэйс, — тихо позвала она таким голосом, что я моментально передумала язвить. — Стив не реагирует. Кажется, у него жар.
— Что?..
— Жар. И он не просыпается. Может, отцу позвонить? — Мишель, видимо, успела себя хорошенько накрутить. Что-что, а это она умела, особенно, когда речь шла о болячках.
Майк забрал из моих рук чашку с недопитым кофе, аккуратно отставил в сторону и поднялся.
— Пошли.
Брат лежал на животе, подмяв под себя подушку, а на его обнажённой пояснице уютно свернулся гигантским клубком Граф — огромный серый котяра, любимец Патрика.
— Давай только его мы поливать не будем. Раздерёт до костей. Потом, правда, придётся неотложку вызывать, — предупредил Майк, и я покорно опустила на тумбочку стакан с водой, которой намеревалась будить Стива. — Наглое ты животное, — громко сообщил он коту. Граф даже не пошевелился, только чуть дернулся кончик пушистого хвоста. — Согласен, сами виноваты. Дверь надо было закрывать, а они забыли.
Я тоже собралась прокомментировать откровенную звериную наглость, когда Мишель опустилась на край постели и приложила ко лбу брата ладонь.
— Точно температура, говорю вам.
— Сейчас принесу градусник, — Майк торопливо вышел из комнаты.
Я присела на корточки возле кровати. Осторожно прикоснулась к запястью брата и замерла. Действительно горячий. Как Логан, когда пришёл к нам после похорон родителей.
— Чувствуешь?
— Да.
— Может, у него инсульт? Я читала, при инсульте температура может доходить до тридцати девяти.
— Не истери! У него не инсульт. Цвет лица в порядке, дыхание, рвоты не было. Не было же?
— Не было вроде, — неуверенно промямлила Мишель. — Я бы заметила.
— Ты бы заметила! Так, — я выпрямилась. — Давай положим его на спину.
— Уверена, что можно? В смысле, двигать. Вдруг инсульт? Папа рассказывал…
— Прекрати.
Она виновато пожала плечами:
— Я боюсь, Стэйс. Что с ним? Я же проверяла. Разве температура могла так резко подскочить?
— Не знаю. — Мне тоже было страшно, но признаваться в этом Мишель не хотелось.
— Надо что-то делать! Он ведь не приходит в себя.
— Мы делаем.
Перевернуть Стива оказалось не так уж просто. Хорошо, что вернулся Майк и помог. Заодно принёс градусник и выдворил из комнаты кота.
— Майк, он не спит!.. Он без сознания. А если Стив в коме?! — Мишель вскочила, заметалась по комнате.
— Помолчи, пожалуйста. — Я дотронулась до запястья брата и попыталась сосчитать удары. Главное, не позволять Мишель развивать губительные теории. И самой не паниковать. Паника — плохой советчик. — Пульс вроде бы в норме.
Мишель остановилась, уставилась на меня:
— И что это значит?.. Это хорошо?
Я пожала плечами.
— Тридцать девять и семь, — нарушил молчание Майк. — Многовато.
— Я же вам говорила! Чёрт! Почему я такая тупая, слепая, безмозглая дура, — запричитала Мишель. — А если он отравился?
— Вы что-нибудь принимали? — мгновенно подскочила я. С этой идиотки станется! — Какую-нибудь наркоту?
— Нет! Ничего такого. Только травку, как всегда, — она растерянно переводила взгляд с меня на брата. — Слушайте, может, у него анафилактический шок.
— Какой ещё шок?! Не говори ерунды. — Майк хмуро посмотрел на меня. — Думаю, лучше вызвать скорую. Или отвезти в больницу самим.
Неужели всё так серьёзно? Не может быть. Это же Стив! Он ведь никогда не болел, даже ветрянкой. Я вдруг поняла, что всё ещё сжимаю руку брата в своей ладони и понятия не имею, что делать дальше.
— Нет, лучше позвоню отцу, — твёрдо заявила Мишель, покрутила головой. — Видите где-нибудь мою куртку?
Мне холодно. Ужасно холодно.
Это единственное ощущение, на котором удаётся сосредоточиться. Кажется, будто чьи-то тёплые сильные руки приподнимают на мгновение мою голову и осторожно опускают её обратно на мягкую подушку, заботливо убирают с лица щекочущие пряди, накрывают меня одеялом.
Я ничего не могу разглядеть. Не получается. Даже не понимаю, открыты ли у меня глаза или просто вокруг слишком темно. И снова проваливаюсь в чёрную пустоту.
Снегопад и не думал прекращаться даже к вечеру.
Зато в номере было тепло и уютно. Негромко потрескивал зажжённый камин и аппетитно пахло свежей сдобой и кофе. Круглый столик, уставленный маленькими тарелочками со всевозможными сырами, колбасами и закусками, буквально ломился от еды. Но есть не хотелось.
Я устроилась на коленях Майка в кресле и, прижавшись щекой к его макушке, наблюдала, как за окном в прощальном танце кружатся снежные хлопья.
— Скажи, у тебя когда-нибудь сбывались желания? — спросил Майк. — Например, что-нибудь простое. Чтобы ты захотела, а оно раз и случилось?
— Вот чтобы раз и случилось? Наверное, нет.
— А в детстве? Какой-нибудь подарок или желание? Такое случалось?
— Ты случился.
— А кроме меня?
Я нахмурилась, выпрямляясь и встречаясь с Майком взглядом.
— Не помню. Ты как-то слишком серьёзно спрашиваешь. Что-то произошло?
— Нет. Что у меня могло произойти? — улыбнулся он. — Только ты.
— Точно?
— Точно. — Майк нежно чмокнул меня в щеку. — На чём мы остановились?
— На том, что тебя что-то мучает. Мне начинать паниковать?
— Нет. Тем более, раз ты до сих пор не запаниковала, теперь уже поздно, — рассмеялся он.
— Это ещё почему?
— Потому что неизвестность страшнее всего. Хотя, — озорная улыбка сменилась задумчивой гримасой. — Иногда мне кажется, лучше не знать.
— Не знать чего? — настороженно уточнила я.
— Что нас всех ждёт впереди.
— Ты такой из-за отца, да?
Ненавистное пятнадцатое февраля. Мы могли убежать вдвоём хоть на край света, но расстояние ничего не изменит: куда бы ты не поехал, ты всё равно берёшь с собой себя.
Майк пару минут сосредоточенно смотрел в окно. А когда заговорил — глухо, печально, — ещё сильнее прижал меня к себе.
— Может, умереть молодым — не так уж плохо. Как мой отец. Или Логаны. Ты на пике. Вокруг бурлит жизнь, у тебя куча планов и желаний. А потом просто всё. Ты исчезаешь. Буквально. Был и больше нет. Раз, и пустота. Конец. — Он щёлкнул пальцами, и я от неожиданности вздрогнула. — Ты бы предпочла всего этого не слышать?
Я отвернулась, уставилась на огонь в камине.
— Я бы предпочла, чтобы у тебя никогда не было причин всё это говорить.
Прохладный воздух пахнет кедром и лимонами.
Силюсь разлепить веки — напрасно. Не выходит. Пошевелиться — тоже. Я даже пальцев не чувствую. Зато вместо опостылевшего гула начинаю различать звуки. Настоящие. Например, громкий повторяющийся писк сбоку от меня, как будто из микроволновки забыли вытащить разогретую еду. А ещё тихий шум кондиционера наверху.
Продолжаю неподвижно лежать, прислушиваясь. Где-то вдалеке по карнизу стучит дождь. Пытаюсь сообразить, где нахожусь. Ни единой мысли на этот счёт. Сосредоточиться не получается, вспомнить что-нибудь — тоже. Думать больно: голова тяжёлая, виски сдавило, а тело будто залили цементом. Стараюсь расслабиться и снова отключиться. Но сон не идёт.
Совсем рядом со мной тихо начинает играть забавная электронная полечка, резко обрывается, сменяясь чьим-то шёпотом. Не могу разобрать фразу, но голос кажется знакомым.
Шёпот приближается, я выхватываю несколько слов:
— …изменений… верить… позвоню…
Очень хочется пить. Мне просто нужно заставить себя проснуться и подняться с кровати. Или попросить кого-нибудь принести воды, но для начала неплохо хотя бы понять, где я и с кем. Первая попытка — неудачная. Вторая тоже. На третьей мне удаётся слегка приоткрыть веки и тут же сильно пожалеть об этом — яркий электрический свет на миг обжигает радужки, ослепляя. Больно так, что из пересохшего горла вырывается хрип. От этого становится ещё больнее — внутренности словно набиты стеклом. Каждое движение отдаётся в теле обжигающей резью, как будто сотни острых осколков впиваются в меня одновременно.
Вжимаюсь в постель, боюсь даже дышать. Господи, да что со мной такое?
К равномерному писку добавляются шорох и чьи-то торопливые шаги.
— Стэйс, милая! Слава Богу! — Кто-то касается моей руки, сжимает в горячих пальцах моё запястье. — Стэйс! Ты меня слышишь?
Я знаю этот голос.
— Ло… ган?
— Да, родная, да! Наконец-то. Сейчас, милая, не плачь, сейчас.
Разве я плачу?
— Сейчас, — повторяет он. Волнуется, я чувствую это по его дыханию. — Я позову врача. Всё будет хорошо, милая.
Значит, я в больнице.
Пытаюсь удержать его ладонь в своей. Осколки впиваются сильнее, терпеть невыносимо, но я заставляю себя задать вопрос:
— Майк… где?..
Логан замирает. Молчит. Молчит слишком долго.
— Нужно позвать врача, милая, — он аккуратно высвобождает свою руку. — Я мигом.
Логан уходит раньше, чем у меня получается выдавить из себя хоть что-нибудь, чтобы его остановить. Зачем мне врач? Мне нужен Майк. Я хочу видеть Майка. Врач может подождать.
Через мгновение тишина нарушается голосами. Их несколько — два мужских и один женский. Какие-то люди негромко переговариваются. Я их не знаю. Наверное, доктора. Не могу разобрать ни слова из их болтовни и почти ничего не вижу — мне всё ещё тяжело смотреть на свет, а его становится только больше. Как и суеты вокруг — ко мне прикасается сразу десяток рук. Они держат, тянут, зачем-то задирают одеяло и мою одежду. Тело отзывается невыносимой болью. Пытаюсь сопротивляться, но так только больнее. И я смиряюсь, позволяя им делать, что пожелают.
Может, так они быстрее закончат? Пусть уже закончат. Я не хочу их видеть. Не хочу, чтобы меня трогали. Я хочу к Майку. Почему его нет? Он должен быть здесь со мной.
Постепенно боль уходит. Затихает вместе с голосами. Веки тяжелеют, слипаются.
— Тебе надо поспать, Стэйс. — Снова Логан. — Я никуда не уйду, милая. Я всё время буду рядом. Ничего бойся.
С чего он взял, что я боюсь?
— Пусть при… дёт Майк.
Слышу, как он прерывисто вздыхает.
— Майк не придёт, милая.
— По… чему?
— Майк… Он погиб. Он… Прости, — еле слышно шепчет Логан.
Темнота перед глазами становится осязаемой. Вязкой, липкой.
***
Я просыпаюсь. Несколько секунд тупо смотрю в потолок, прислушиваясь к дождю за окном. А потом возвращаются воспоминания. Все и разом. Наваливаются, накрывают с головой, утаскивают за собой на самое дно.
Кажется, что задыхаюсь.
Цепляюсь за поручни кровати, судорожно хватаю ртом воздух, хочу кричать, но не в состоянии издать ни звука.
Это сон, просто сон. Кошмарный сон, который обязательно сейчас закончится. Майк не мог умереть, не мог. Этого не может быть! Не Майк! Только не Майк!
Пытаюсь сесть, но путаюсь в подключенных ко мне проводах. Их много, они — везде. Как паутина. А ещё дурацкая капельница воткнута в кисть и ужасно мешает.
Больно. Меня мутит, горло сдавливают рвотные спазмы, перед глазами всё расплывается. Но мне всё равно.
Я должна уйти отсюда. Немедленно. Сейчас же!
Я должна найти Майка.
Снова пытаюсь сесть, тянусь вперёд, чтобы свесить ноги и опустить мешающий поручень. С силой дёргаю за него — не поддаётся. Дёргаю ещё раз. Ещё. Ещё! Бесполезно.
Что-то с грохотом падает за спиной, дверь распахивается, и в палату вбегает мама.
— Стэйс, родная. Что ты делаешь? С ума сошла? — Она хватает меня за плечи, силой укладывает обратно на подушку. — Ты должна лежать. У тебя же швы! Ты…
— Где Майк, мам?
— Стэйси, милая.
— Это ведь неправда?! Скажи, что это неправда! Пожалуйста, скажи мне, что это неправда, мам!
Она замолкает, бледнеет, отводит заплаканные глаза. Сжимает мою руку в своих ладонях. Они почему-то дрожат.
— Майк и Ридж погибли, куколка.
Это правда.
Правда.
Мой мир разбивается вдребезги.
— Нет… Нет… Нет… — трясу головой. Отказываюсь в это верить, отказываюсь принимать. Не желаю, не могу. Не стану.
***
Время остановилось. Умерло. И я тоже хочу умереть. Больше всего на свете.
Понятия не имею, сколько лежу вот так — уставившись в потолок невидящим взглядом. В комнате полумрак — жалюзи подняты, но за стеклом, испещрённым каплями, хмурится серое небо и льёт слёзы. Совсем как я.
Врач советует выговориться, но не могу. Не готова. Какой в этом смысл? Разве разговоры вернут мне Майка и Риджа?
С их смертью всё закончилось. Моя жизнь тоже. Они погибли из-за меня.
Патрик прав — это я их убила. Мой брат, Мишель, Ридж и Майк остались бы в живых, если бы не я. Если бы не уехала в Торонто, если бы доверяла семье, если бы никогда сюда не возвращалась. Проклятые, неумолимые «если». Вот и всё, что мне осталось. Гадать, как могло бы сложиться. Сожалеть о том, как всё случилось. Перебирать воспоминания, нанизывать их как бусинки на нитку времени. Пытаться понять. Если сумею когда-нибудь.
А пока я даже не знаю, зачем выжила. Дважды.
Клэр права — лучше бы я погибла тогда в аварии.
***
На улице с самого утра не прекращается ливень. Из постели я вижу, не поднимая головы, как ветер беспощадно треплет зелёные макушки берёз. Там сыро и холодно, но в палате светло и тепло. Холод внутри.
Со мной постоянно кто-нибудь находится. Родители, сестры, Логан, даже Лиам. Наверное, боятся, что я что-нибудь с собой сделаю. Пытаются казаться сильными, утешают меня, поддерживают. Думают, я ничего не замечаю. Но я вижу. Я чувствую. Я знаю. Нам всем плохо. Мы все теперь — живые трупы.
Не представляю, как они держатся. Зачем? У меня не получается найти ни одной причины цепляться за свою жизнь.
А потом мой самый большой кошмар становится явью: меня навещает Ирэн. Что я могу сказать женщине, чей сын погиб из-за меня?
Папа отводит её в сторону, они долго шепчутся у окна, обнявшись. Затем он выходит, оставляя нас наедине.
Я хочу исчезнуть. Хочу раствориться в воздухе, рассыпаться на атомы, лишь бы не видеть её, лишь бы ни о чём не говорить с ней. Но мать Майка здесь и уходить не собирается.
Она придвигает стул к моей кровати. Металлические ножки противно скрипят по линолеуму.
— Не возражаешь, если мы с тобой побеседуем?
Нервно передёргиваю плечами. Как на девичнике Эми: это максимум, на что я способна в данный момент.
— Мне необходимо выговориться. Я устала держать в себе… это, — Ирэн сглатывает, молчит. Несколько секунд буравит взглядом больничное одеяло. Поднимает на меня глаза, в которых застыли слёзы: — Думаю, ты тоже. Только так мы сможем жить дальше.
— Зачем?
— Зачем жить дальше? — она грустно улыбается. Просто отвечает: — Потому что мы живы. И жизнь продолжается, хотим мы этого или нет.
— Это легко исправить. В моём случае даже нужно.
— Ты заблуждаешься, милая. Потому что считаешь, что виновата.
— Потому что я виновата! Из-за меня всё. Из-за меня Майк… и Ридж.
Она придвигается ко мне, наклоняется. Ласково гладит меня по голове, но в голосе звенит металл:
— Это неправда. Во всём виноват Патрик. Только Патрик.
— Этого не случилось бы, если бы я не…
— Если бы не ты, мы могли никогда не узнать правду, — перебивает Ирэн. — Думаешь, так было бы лучше? Вряд ли. Думаешь, мы все не виним себя? Конечно, виним. Я, твои родители, родители Мишель. Что не заметили, не поняли, упустили. Что потеряли их, чуть не потеряли тебя. Мы две недели сходили с ума, молили всех святых, чтобы ты выкарабкалась. А ты очнулась и хочешь умереть?
— Только не надо просить, чтобы я была сильной.
Она крепко обнимает меня, прижимая к себе.
— Ты и так сильная. Думаешь, у меня не было таких же мыслей, как у тебя? Поверь, были. Даже хуже. Ведь если бы я вышла замуж за него, никто бы не погиб. Райан остался бы в живых, и Роберт с Джеки тоже. Твой брат, Мишель, мой сын.
— И Ридж.
— И Ридж. Если уж искать виноватых, начинать надо с меня. Но это не так. Виноват только Патрик. Мы не должны брать на себя вину за чужие ошибки. Не имеем права. Выжившие продолжают жить. А причина, чтобы жить, всегда найдётся.
Мне нечего возразить, но я вовсе не такая сильная, как Ирэн. Поэтому плачу, уткнувшись в её плечо.
— Без Майка… нет смысла. Он всё, что у меня было. Я не знаю, как… Как теперь жить, когда его больше нет.
— Ты найдёшь новый смысл, Стэйси. Не сразу, но обязательно найдёшь. Поверь мне. Так устроена жизнь. Всё так, как должно быть.
***
Я внимательно наблюдаю, как сестра собирается домой, надевает плащ, достаёт зонт и смотрит на часы. Она измотана, и мне стыдно, что я продолжаю доставлять ей столько хлопот.
— Ты вовсе не обязана торчать со мной по ночам, Эми. Это же больница. Я никуда не денусь.
— Я торчу с тобой по ночам, Стэйс, не потому что ты куда-то денешься. Может, мне больше нечем заняться.
Сестра пытается шутить, но за напускным весельем спрятано слишком много горя. Его столько, что хватит на весь город.
Мы все будем расхлёбывать последствия ещё долго. Может быть, до конца жизни.
— От Скотта по-прежнему никаких новостей? — решаюсь спросить я.
— Нет. Лиам ездил к нему вчера, но… Он даже не захотел с ним говорить. Мои звонки тоже сбрасывает. — Эми передёргивает плечами. — Наверное, надо было давно ему всё рассказать.
— О чём?
Сестра отвечает не сразу. Смотрит задумчиво в окно, покусывая нижнюю губу.
— Я ведь всё знала про них. Про Патрика и Мишель.
— Откуда? Ты видела их вместе?
Эми мотает головой.
— Мишель рассказала. Здесь, в больнице. В тот день, когда потеряла ребёнка.
Я не удивлена. Они всегда были близки, с самого детства. И особенно потом, когда Стив начал встречаться с Мишель. В каком-то смысле Эми заменила ей меня. И раз уж она призналась даже мне, что Майк — не отец, то, конечно же, рассказала всё сестре. Жаль, я не подумала об этом раньше.
— Мишель твердила, что выкидыш — наказание за её обман. Что она всё сделала неправильно. Поддалась минутной слабости, связалась с Патриком, использовала Майка, убедила Лиама молчать. Что очень сильно хотела этого ребёнка. Собиралась назвать его Стивом. Что на чужом несчастье новую жизнь не построишь.
Горько усмехаюсь. Мы с Мишель похожи гораздо больше, чем я думала. Только мне повезло, что моей минутной слабостью оказался Логан, а не какой-нибудь Патрик. И рядом всегда был Ридж.
— Ты согласилась молчать?
— Мишель не просила молчать. Наоборот, хотела всё рассказать Майку. Её мучило, что он так убивается, хотя даже не отец. Это я убедила её не говорить. Раз она всё равно потеряла ребёнка и собирается развестись. Я подумала… Кому от этого знания станет легче? Всё только запутается, а это ни к чему, ведь меньше через полгода наша со Скоттом свадьба. — Сестра оборачивается и виновато смотрит на меня. — Я круто облажалась, Стэйс.
— Мы все облажались, Эми. Ты не больше других.
— Знаешь, что Скотт сказал мне, когда уходил? Что у меня профессия такая: находить людским порокам оправдание и выставлять их в выгодном свете. Что он не хочет, чтобы я пыталась провернуть такое с ним и его отцом, потому что у меня может получиться. А он этого не заслуживает.
— И что ты собираешься делать?
Вижу, как она подбирается — вытягивается по струнке, словно оловянный солдатик. Даже становится чуть-чуть выше.
— Собираюсь уважать его решение. Я ведь не могу заставить Скотта вернуться ко мне, правда?
Неизвестно, кому из нас сейчас труднее. Мне, потерявшей Майка и Риджа навсегда, или сестре, оставшейся вдовой при живом муже. Но и Скотта винить сложно. Понятия не имею, как бы поступила я сама, если бы это мой отец перебил моих родных и близких. Я ведь бросила Майка и удрала из города подальше от всех при куда менее тяжких обстоятельствах.
— Я могу как-то помочь?
— Помоги себе и этим поможешь всем нам. Договорились? А вот и твоя сиделка, — Эми оборачивается к вошедшему в палату Логану. Приветливо кивает ему, забирая из его рук пластиковый стакан с кофе. — Спасибо.
— Как ты заказывала: с соевым молоком и без сахара.
— А говорят, рыцарей больше нет.
— Тебе я тоже принёс подарок. Держи! — Логан выуживает из кармана кожаной куртки продолговатую коробочку из белого картона и протягивает мне. — В наше время нельзя без айфона.
Они стараются вести себя обычно. Словно ничего не случилось. Не потому что им легче сейчас, чем мне. Я знаю, уверена, что нет.
Может, так и надо? Может, так правильно? Может, Ирэн права? Выжившие продолжают жить. Должны.