- Мне бы очень хотелось этого. Но у меня крайне плотное расписание. Вечером я улетаю в Париж. Потом, через день, во Франкфурт и в Майнц. На следующий день или к утру возвращаюсь в Амстердам. - Ему страшно не хотелось покидать новую знакомую. - Анжела, то, что вы сообщили мне... это именно то, что мне было необходимо... такое будет очень полезно для всех нас, а так же обеспечит вашему отцу ту репутацию, которую он заслуживает. Но я обязательно должен встретиться с вами еще раз. У меня есть предложение. Так уж случилось, что мне предоставили открытый бюджет. Я могу принять на работу кого захочу. И я могу принять вас консультантом с гонораром и с возмещением всех расходов. Вы сможете приехать в Амстердам?
Чудные карминовые губы сложились в улыбку.
- А я все думаю, зададите вы мне этот вопрос?
- Вот я его и задал.
- А я вам отвечаю. Когда вы хотите, чтобы я туда прибыла?
- Тогда же, когда там буду и я. Через три дня. А что касается вашего гонорара, Анжела...
- Не нужно мне никакого гонорара. Я люблю Амстердам. И я желаю помочь доброму имени своего отца. Я хочу, чтобы этот Новый Завет смог прочитать каждый. И...
Ренделл ждал, сдерживая себя, но потом спросил:
- И что же еще?
- E voglio essere con te, Stefano, i basta.
- И что это значит?
- И... Я хочу быть с тобой, Стив. И все.
* * *
СТИВ РЕНДЕЛЛ ПРИБЫЛ в Париж из Милана ранним вечером того же дня после полета, занятого воспоминаниями о себе и Анжеле Монти, равно как и удивляясь тому, как он мог быть столь увлечься девушкой, которую только-только встретил и практически не знал. Он зарегистрировался в оживленной гостинице "Л'Отель", находившейся на улице Изящных Искусств, что на Левом Берегу. В одно из прошлых посещений Парижа, когда он бесцельно прогуливался по кварталам, эта гостиница привлекла его небольшой вывеской перед входом, гласившей, что здесь проживал в последний раз и именно здесь в 1900 году умер Оскар Уайльд.
Поскольку и внутренний дворик, и находившийся в полуподвале ресторан были слишком шумными, переполненными звуками джазовой музыки и молодежью, а настроение было совершенно иным, Ренделл прошелся до "Ле Драгстор", напротив кафе "Флора" на бульваре Сен-Жермен с видом на площадь Сен-Жермен-де-Пре, нашел для себя столик наверху; хотя и здесь помещение было переполнено джазовыми ритмами и молодыми людьми, Ренделла это уже не волновало. Он наслаждался жареным мясом avec oeuf о cheval и розовым вином и фантазировал о том, как встретится с Анжелой в Амстердаме.
Образ Анжелы оставался в его мыслях до тех самых пор, как он вернулся в свой отдельный номер и открыл папку с материалами на профессора Анри Обера, уважаемого директора Отдела радиоуглеродного датирования при France's Centre National de la Recherche Scientifique.
Было утро. Полчаса назад Ренделл взял такси, чтобы прибыть к новому каменному зданию на улице Ульм, где и размещался Национальный центр научных исследований, раскиданный по пяти блокам, всего лишь на один блок дальше от Института Радия, основанного супругами Кюри.
Расплатившись с шофером, подвезшим его прямо к зданию Института, в прохладном, искрящемся парижском утреннем воздухе Ренделл испытал какое-то предчувствие. Анжела Монти, непрофессионал в археологии, была одно дело. Профессор Обер, ученый, который должен рассказать ему о подтверждении подлинности папирусов и пергамента из Остиа Антика, может быть совершенно иным. Хотя Ренделл совершенно не разбирался в методе датирования с помощью углерода-14, но в других науках какое-то понятие имел, поэтому надеялся на то, что Обер отнесется к нему с терпением, как относятся к расспросам настырного ребенка.
Все его подозрения, как оказалось, не имели под собой никаких оснований. После первых десяти минут общения профессор Анри Обер и вправду отнесся к нему так же, как мог относиться к расспрашивающему ребенку.
Хотя поначалу француз вызвал у Ренделла чувство опасения. Это был довольно высокий, пропорционально сложенный мужчина сорока с лишним лет в изящном костюме. Его прическа представляла собой напомаженный помпадур; у него было вытянутое галльское лицо, когда он не мог точно выразить свою мысль по-английски, глаза у него суживались, а жесты становились неловкими. Но фасад аристократической отстраненности быстро исчез, когда профессор почувствовал неподдельную заинтересованность Ренделла к своей работе. Для Обера его работа была смыслом существования. Все остальное было лишним, тем, что можно было отбросить в сторону. Убедившись, что гость из Америки по-настоящему заинтересовался, Обер сразу же сделался более легким в общении и более очаровательным.
Сразу же после извинений в том, что его супруга, Габриэлла, считающая себя художником-декоратором, превратила утилитарный, оборудованный металлической мебелью директорский кабинет в витрину для мебели и вещиц в стиле Людовика XVI, ученый провел Ренделла вверх по коридору в ближайшую лабораторию Отделения радиоуглеродной датировки.
По пути Ренделл включил свой диктофон, и Обер в самых простых выражениях начал объяснять ему суть способа датирования с помощью углерода-14.
- Метод был открыт доктором Уильямом Либби, американским профессором, который получил за это открытие Нобелевскую Премию по химии в 1960 году. С помощью этого исключительного прибора впервые появилась возможность датировать древние кости, деревянные фрагменты и куски папирусов по времени их появления до шестидесяти тысяч лет назад. Было известно, что как только на земле зародилась жизнь, все живые организмы - от человеческого до животных и растений - бомбардируется космическими лучами. В результате этого, атомы азота превращаются в атомы радиоактивного углерода-14. И все живое, тем или иным образом, в течение своей жизни, до самой смерти, поглощает эти атомы.
- После смерти, смерти человека, животного или растения, атомы углерода в тканях начинают распадаться, исчезать, причем, со скоростью, которую можно предсказать. Было известно, что после смерти органического объекта, содержание углерода-14 в нем уменьшается наполовину за период в 5568 лет. Зная все это, доктор Либби выдвинул теорию, что если мы сможем каким-то образом измерить содержание распавшихся продуктов в мертвом организме, тогда, voilб, можно рассчитать и количество распавшегося и исчезнувшего углерода. Узнав это, вычислив количество потерь, можно узнать, когда же данный объект поглощал радиоактивный углерод в последний раз, то есть, когда он был живым. И это, мсье Ренделл, позволяет нам узнать, сколько времени прошло с момента смерти объекта, после чего можно установить дату смерти и возраст объекта.
Ренделла осенило чувство понимания процесса.
- И доктор Либби изобрел средства, чтобы провести измерения подобного рода?
- Oui. Он создал так называемые часы "Углерод-14", устройство на основе счетчика Гейгера, которое устанавливает, сколько углерода было потеряно объектом после завершения его жизни. Это дало науке ту систему датировки, в которой она так нуждалась. Теперь мы можем узнать, окончательно, год рождения кусочка древесного угля, горевшего в костре пещерного человека, либо же, когда ископаемое было полноценным живым организмом, либо же возраст старинного здания по куску взятой оттуда деревянной балки. Мне рассказывали, что доктор Либби исследовал десять тысяч объектов. Однажды с помощью его процесса было доказано, что пара индейских сандалий, найденных в орегонской пещере, имеют возраст девять тысяч лет. Крупная щепка от похоронной ладьи, найденной в захоронении египетского фараона, доказала, что сам фараон умер около 2000 года до нашей эры. Кусочек льняной повязки от свитков Мертвого Моря, обнаруженных в пещерах Кумрана, доказали, что свиток был написан между 168 годом до нашей эры и 233 годом уже нашей эры, скорее всего - где-то около 100 года до нашей эры. С другой стороны, кости Питлдонского человека, обнаруженного в гравийном карьере в Уэссекских торфяниках, считались принадлежащими доисторическому обитателю, до тех пор, пока тесты на содержание фтора, проведенные доктором Кеннетом Окли, не показали, и это впоследствии было подтверждено методами углерод-14, что Питлдонский человек вовсе не был доисторическим, а современным, и что эти останки, скорее всего было подделкой или же мистификацией.
Теперь они находились в лаборатории, где горелки на столах подогревали многочисленные колбы, и где звучал равномерный стук счетчика Гейгера.
- И теперь, мсье Ренделл, - сказал профессор Обер, - вы уже знаете, с помощью каких средств мы доказали возраст Пергамента Петрония и Евангелия от Иакова из Остиа Антика. Позвольте мне показать, вкратце, как это было сделано.
Он подвел Ренделла к двум металлическим аппаратам, стоящим перед рядом книжных шкафов. Аппараты, один из которых превышал другой раза в два, были соединены друг с другом. Ренделлу они напомнили пару металлических несгораемых сейфов, со всех боков наежившихся непонятными, если не таинственными, приспособлениями. У металлического шкафа, что был поменьше, сверху имелась панель управления и полочка снизу, с двумя циферблатами. Из этого шкафа выходили трубы, связывая его с шкафом пошире, который был в центре открыт, и где стоял сложный счетчик Гейгера.
- Это и есть аппарат радиоуглеродного датирования, на котором мы испытывали находки профессора Монти, - сообщил французский химик. - Когда пять или шесть лет назад профессор Монти прибыл сюда, чтобы попросить произвести окончательные опыты, ему уже сообщили, что он должен передать мне очень маленькие кусочки пергамента и папирусов, раскопанных им. Доктору Либби требовалось около тридцати грамм - около унции - льняного волокна из находок Мертвого Моря, чтобы установить датировку. Наш процесс с тех времен сделался более сложным и умным. В оригинале доктор Либби использовал твердый уголь, который он растирал внутри цилиндра, как будто покрывая краской. Такой как у него метод требовал приличного количества бесценного древнего материала. Теперь же, как я уже сказал, мы улучшили саму процедуру, и исследуемого материала нам нужно гораздо меньше.
- Скажите пожалуйста, какое количество пергамента и папируса понадобилось вам взять у профессора Монти?
Французский профессор одарил гостя улыбкой.
- К счастью, очень-очень мало, поскольку нам нужно было сжечь его. Сомневаюсь, чтобы профессор Монти отдал бы нам больше. Что касается древесного угля, то я могу работать с тремя граммами. Для дерева мне уже нужно около десяти граммов. Чтобы испытать находку профессора Монти, мне понадобилось пятнадцать граммов - около половины унции - пергамента и по двенадцать граммов от каждого папируса.
- И вы сожгли их? - спросил Ренделл, поднося свой диктофон поближе к ученому.
- Не сразу, - ответил на это Обер. - Для начала, каждый образец должен быть очищен, освобожден, химически и физически, от всяких следов внешнего углерода, который мог бы загрязнить образцы после того, как клетки оригинального вещества умерли.
- Вы имеете в виду загрязнения или заражения радиацией от испытаний атомных или водородных бомб?
- Нет, они не влияют на уже мертвую материю, - ответил на это Обер. Я взял каждый из предоставленных профессором Монти образцов и тщательно очистил их, чтобы исключить чужеродные элементы, такие как корни, следы любых иных отложений, которые могли загрязнит их и повлиять на испытание. Сделав это, я сжег каждый образец пергамента и папируса в потоке кислорода, пока тот не превратился в золу. Угольная кислота, полученная из продуктов сгорания была очищена, высушена и введена в этот измерительный счетчик Гейгера. Счетчик имеет объем в один литр...
- Менее двух пинт?
- Правильно, - сказал профессор Обер. - Помимо всего, как вы уже могли заключить из того, как аппарат сделан, мы должны защититься от любой внешней радиации, которая может помешать исследованиям и дать неправильный отсчет, а следовательно - неправильную дату. Voil(... Мы поместили золу папируса и пергамента, предоставленного профессором Монти, в пробирки и начали наши испытания.
Увлеченный предметом исследований, профессор Обер пустился в подробнейшее описание процесса испытаний. Он говорил об усилительной цепочке, окружающей ртутный цилиндр, о том, как импульсы счетчика Гейгера смешиваются в противофазе с импульсами пропорционального счетчика, о космических лучах и о рентгеновском излучении...
Ренделл совершенно потерялся во всем этом, но слова Обера записывались на магнитной ленте, и Ренделл пообещал себе, что как только Лори Кук переведет их на бумагу, он сможет найти кого-нибудь в Амстердаме, кто объяснит их ему поподробнее.
- Ага, понимаю, - пробормотал он. - И как долго шли все испытания, профессор?
- Две недели. Но это все происходило почти шесть лет назад. Сейчас у нас имеется удивительно улучшенный счетчик, с помощью которого испытания можно было бы провести за один день. Тесты Монти же заняли две недели.
- И что же вы в конце концов узнали?
- Что мы можем датировать эти граммы пергамента и папирусов в диапазоне двадцати пяти лет от времени, их создания, когда ими воспользовались.
- И что же это были за даты?
- К счастью, я имел возможность сообщить профессору Монти, что измерения, проведенные на нашем аппарате, никак не отрицают датировку Пергамента Петрония на 30 год нашей эры, а Евангелия от Иакова - на 62 год нашей эры. Короче, я мог убедить профессора Монти, что наиболее современная аппаратура двадцатого века подтвердила факт - отметьте себе, мсье, факт того, что пергамент мог происходить из того периода, когда Понтий Пилат вынес свой приговор Иисусу Христу, а папирусы могли происходить из времени, когда брат Иисуса еще был жив, чтобы иметь возможность записать истинную историю Мессии. Находки из Остиа Антика были по-настоящему аутентичными.
- Так что относительно них не осталось никаких вопросов? удостоверился Ренделл.