Из всех существующих на свете животных я предпочитаю собакам кошек, а могучим львам ехидных гиен. Одни нравятся мне своим родством со мной, ибо кто, как не танцовщица в вульгарном баре знает, что такое кошачья грация и пластика дикой кошки, но по своей натуре, я так же сравниваю себя с хитрой, но очень властной гиеной. В последнее время, я все чаще ловлю себя на мысли, что каждый человек олицетворяет собой какое-то животное. Во всяком случае, на этой мысли я поймала себя, когда, застав ситуацию с одной знакомой парой, услышала фразу по отношению к мужчине конечно же: «Ты ведешь себя, как животное.» А почему именно так? Да потому что его хищный интерес к своей женщине делал его возбужденным. Нет…не похотливой обезьяной, а именно массивным, заинтересованным хищником. Как по мне, такую крепкую хватку могут иметь только аллигаторы. В конце концов, это ведь тоже своего рода признание, когда твой мужчина готов рвать тебя в клочья, и такую привилегию ты сама расставляешь в своей иерархии интимных отношений. Ведь в любой паре возникает вопрос «а кто будет сегодня сверху?», и никто не виноват, что раздвигать ноги в нижней позиции у тебя просто получается лучше, чем повелевать на жезле власти в какой-то степени принадлежащим тебе.
За свою недолгую жизнь, а именно за двадцать три года (пять из которых работаю в стриптиз-баре), я успела насмотреться на разных персонажей, и собственно разных зверей. Если бы не моя привычка сомневаться, то я могла бы давно поставить галочку в списке достижений, что все эти люди приходят поглазеть на меня, на мое тело, а не выпить втридорога стопку коньяка, чтобы после в знак какой-то (может быть) солидарности, засунуть мне за лямку трусиков пару сотен. Самые ярые поклонники всегда садятся возле сцены, чтобы лучше вкусить своими похотливыми взглядами всю меня, а по уходу они оказываются самыми щедрыми и номинал с двух сотен возрастает до пяти, а то и больше, но их главное отличие от зевак — по уходу они достаточно хищно клацают зубами. Этот звук невозможно спутать и в какой-то мере, но он согревает уже унывающую самооценку. В такие моменты я думаю, что будь я чуть более простоватой, то могла бы подрабатывать и зарабатывать больше. Ведь если бы хотя бы раз в жизни, я остановила одного из этих парней, что суют мне купюры не за лямку трусиков, а прикасаясь к лобку, и просто предложила бы сопроводить меня до гримерной, то не получила бы отказа. И эту наглую морду не остановили бы не семья, не дети, впрочем, его не остановило бы даже наличие четырех любовниц. Просто натура такая. Ведь беспородному кабелю все равно сколько случек у него произошло за день.
И ведь я уверенна, что даже в виденье зверей люди очень сильно ошибаются, и именно из-за этого портится всякое восприятие другого человека. Для меня он сын обычной бродячей суки, а для какой-нибудь робкой канарейки окажется крокодилом с острыми зубами. Впрочем, для кого-то и я могу оказаться жалкой сукой, а не ласковой кошечкой, и вот это тоже меня роднит с кошачьими. Разве кошки оборачиваются, услышав не свое имя, а какую-то липкую гадость?
Бар в котором я работаю полон своих липких легенд, но за все время своего существования он не потерял былой славы, а скорее наоборот, расширяет границы разума зевак и приманивает своей старой, неоновой вывеской. «Silver» переливается своим серебряным светом до нежно-голубого и мерцает блеском самого приманивающего цвета. Популярность этого бара удивительна, ведь располагаясь вдалеке от большого города, но остается на ровне с местными барами, куда вход строго 18+, и никак не раньше. Исключение составляет только одна ситуация: в нашем баре такую ситуацию называют «Клубничное шампанское». Это тот самый момент, когда на пороге бара появляется великовозрастный извращенец с сигареткой во рту, пронимающий взбалмошную девчонку лет шестнадцати, что ловит открытым ртом клубки выпускаемого дыма. Такие парочки строго ассоциируются в моей голове, как хитрый лис и самодовольная змейка. Такая скользкая, самоуверенная, и как вкусно наблюдать моменты, когда эта змея кусает саму себя по собственной глупости.
Посетители сменяли один другого, и самые мною обожаемые уже занимали свои места у сцены. Эти хитрые лица я уже хорошо знала. Вот взять, например, Диму. Что заставляет этого славного мужчину с весьма симпатичной внешностью и чутким характером изменять любимой жене с которой прожил уже более десяти лет? Какой бы ранний брак не был, но это ведь не повод строить из себя человека из рода собачьего? Хотя нужно дать ему должное, ибо, не смотря на все заигрывания со мной, он не позволял себе лишнего. Никогда. Черты его лица схожи с чертами скуластого добермана, как и его поджарое тело могло свести с ума любительниц сторожевых псов. Он бегло осматривал зал постепенно наполнявшийся людьми и пытался увидеть меня, но все было бесполезно. Подтянув ткань брюк с колен, он по свойственной ему манере заказал себе коктейль, и принялся ждать. Покорно ждать ту, что подарит ему три минуты распутного счастья.
— Эля… — шептал голос Макса крепко сжимающего в своих крепких руках мою талию. — ты сводишь меня с ума. — прикусив зубами нежную шейку, он грубо прижал меня грудью к холодной стене коридора, что редко освещается светом.
Грубые проникновения разрывали меня изнутри, и поскуливая в его ладонь, я просто терпела акт нашей с ним несправедливой любви. Почему несправедливой? Да потому что в сексе друг другу мы не подходили. Он хотел страсти, грубости и моего унижения, а я была плохой актрисой, знающей себе цену. Пока Макс представлял меня жертвой изнасилования, я мысленно раздвигала ноги перед лицом этого женатого поклонника, что припадает своими тонкими губами к набухшим от возбуждения моим. Толчок, и еще толчок, мое тело покорно в руках Макса, и тем обиднее чувствует себя душа, что не чувствует влечение к этому мужчину, что готов рвать пасти любому псу, что только смеет капать слюнями в мою сторону. И хотя встречаемся мы уже несколько месяцев, да и работаем пять (он здешний вышибала, забыла сказать), я, к своему стыду, никогда не хотела его, как мужчину. Он хороший, добрый по отношению ко мне, и такой внимательный, но только секс с ним…мне стыдно, но ничего поделать не могу. Я даю ему удовольствием взамен на его понимание. Чем тогда я не проститутка? Торгую телом за понимание.
— Эля… — шепчет дрожащий голос.
Запуская ладонь в мои волосы, он грубо наматывает их на руку и прижимает меня спинкой к своему крепкому торсу. Движения быстрые, выбивающие из меня все соки, заставляющие ноги подкашиваться, а грудь быстро колыхаться. Его вторая ладонь придерживает меня за живот, и блуждает от груди до лобка, и возвращается назад. Его член пульсирует внутри моего лоно, и еще несколько секунду до долгожданного рычания, впивания пальцев в кожу и грубого шлепка. Он шепчет мое имя все секунды своего оргазма, а после позволяет снять наполненный семенем презерватив. Бык. В моих глазах, он предсказуемый бык. Обычно принято сравнивать вышибал с медведями, гориллами, но для меня он бык. Простой, упертый и иногда бесцеремонный.
Максим старожил этого бара по меркам времени своей работы. Я говорила, что работаем мы вместе с самого начала? Так это имелось в виду с самого начала моей работы, а сколько он здесь работает? А черт его знает. Ему тридцать пять лет. Крепкий мужчина крепок во всем, но ко всей своей натуре он терпеть не может разные драки, да и в целом-то всегда сохраняет спокойствие, но стоит какому-нибудь парню неправильно начать дышать возле меня, как он начинает беситься. Как говорит моя мама, он просто ревнует и скорее всего не уверен в себе, если позволяет эмоциям брать вверх. «Ты же и так с ним. Что ему еще не хватает?»-спрашивает мама каждый раз, когда я делюсь с ней своими мыслями по поводу Максима. Все знают, что в порыве гнева он страшен, и именно поэтому персонал знает, что доводить его до кипения — мысль плохая.
Конечно, секреты были и у меня. Под сценическим образом «Эльвира» скрывалась я. «Эля», как любит называть меня Макс не имеет со мной ничего общего, ибо мама при рождении дала имя Веста. Веста. Так была названа римская богиня — покровительница семейного очага и хранительница жертвенного огня. В ее честь существовал целый культ в Италии, поддерживаемый жрицами храма весталками. Но все течет, все изменяется. Время прошло, культ развенчали. И теперь Вестой зовут стриптизершу в баре «Silver». Вот тебе и семейный очаг, вот тебе и хранительница жертвенного огня.
— Эля, — произнес Максим застегивая ширинку брюк. — ты неотразима, как всегда, девочка моя.
— Спасибо. — скромно улыбнувшись, я подняла с пола кружевные трусики. — ты тоже был класс.
— Можно просьбу? — он улыбнулся, нежно обвив ладонью мой локоть. — не заставляй меня ревновать.
— Я танцую стриптиз. Ты не забыл? — засмеявшись, я поправила бюстгальтер, а затем высокие ажурные чулки. — я не пай девочка с детского утренника, что танцует в розовом платье танец маленьких утят. Я оголяюсь за деньги и дарю удовольствие. Пора бы тебе уже привыкнуть.
— Ты оголяешься перед этими парнями у сцены. — голос его захрипел. — ты делаешь это так, словно тебе самой это нравится.
— Так, парень, — вытянув руку вперед, я уперлась кистью о крепкий живот. — хватит.
— Может быть, я что-то не знаю? Может быть, ты вообще трахаешься с одним из них и поэтому так задорно несешься на сцену? — прошипел Макс грубо сжимаю мое запястье.
— Ты делаешь мне больно. — ответила уверенно я.
Свист с зала подзывал меня на сцену. Я дернулась в сторону сцены, но Максим не отпускал меня. Недовольство клиентов становилось громче, и я видела, как вены на шеи Макса пульсировали от злости и того самого ревнивого скотства, что пронизывали тонкими иголками недоверия его душу. «Пусти меня»-прошептала я, чувствуя, как сжатие становится только сильнее. Макс не сводил с меня своего почерневшего взгляда. Не отступала и я. Его откровенно бесила моя уверенность, смелость и он сдался, высвободив мою руку. «Не смей ко мне приближаться»-прошептала потирая запястье я.
Нежные нотки света загорелись разными прожекторами от кона сцены, и доходили до яркого света к основанию шесту, где можно было увидеть мой силуэт. Свист сидящих у сцены мужчин становился громче, и Дима бросил к моим ногам цветы алых роз. Я склонилась и подняла один из цветков. Колючие шипы касались кожи шеи, груди и живота, и вдыхая их сладкий запах, я подмигнула их хозяину. Разноцветные огни света замелькали быстрыми, короткими сияниями и зал наполнился музыкой саксофона, играющего современный свинг. Своим кошачьим шагом я подошла к краю сцены, где расположился еще один шест. Мое чувственное тело скрыто за полупрозрачным костюмом. Черный топ плотно облегал мою грудь позволяя при особо ярком свете разглядеть отвердевшие соски, соединялся золотой цепочкой по пупку к обтягивающим, черным трусикам, что в свою очередь не скрывали бугорка Венеры и позволяли увидеть вьющиеся волосы по лобку.
Ступая по своему подиуму, как по Бродвею, я чувствовала ту переполняющую меня самоуверенность, и в некоторой степени надменность. Обхватив ладонями шест, я прижалась к нему спиной, ягодицами. Медленно спускаясь на корточки, и двигая плечиками, я заставляла медленно колыхаться грудь нежно ударяясь друг о дружку в этом тесном топе. Голос…чарующий, чуть с хрипотцой эротичный женский голос заполнил стены зала. Изящная лань заведения «Silver»…Шантель…она же Шэйла…она же Маша. Ей двадцать один год, и поет она совсем недавно. Появилась в стенах Сильвера где-то с год, но за этот год мы сдружили так сильно, что сейчас я плохо представляю, как вообще жила без нее. Ее роскошные, пепельно-русые волосы собраны в высокий хвост, что своим кончиками щекочет ее поясницу. Изящно сложена, с этим великолепным изгибом талии, что делает ее схожей с Джессикой из фильма «Кто подставил кролика Роджера?». Полная грудь подпрыгивает при быстрой ходьбе, что делает ее идеальным персонажем порнографического нуара.
«Как вышло так? Ты со мною стал жесток: уходишь прочь, и горький мне даешь урок. Гляжу тебе во след, больно на душе. Туше, финал, прощальный сей жест…
Не остановлю, ведь больше не наивна.» — пропела своим сладким голосом Шантель, и мужчины, что сидели возле сцены чуть ринулись вперед. Все…кроме Димы. Ему нравилось прожигать меня своим взглядом заставляя чувствовать стыд. Обхватив ладонями шест, я медленно начала двигать бедрами в такт урчащего голоса напарницы. Резкий переход, и вот я обнимаю ножкой холодную опору. Взрывной припев срывается сладкой негой куплета, и вот я уже скольжу до самого основания вниз.
В этом номере я не раздеваюсь, но завораживаю не меньше. Прозрачная сеточка на лакомом кусочке трусиков, что мечтают сорвать многие мужчины так и заставляло их дыхание становится частым, тяжелым, словно они прикасаются ко мне руками. Я знала, что Дмитрию нравится такая игра света и тени, порока и невинности. Почему я думаю о нем, когда танцую? Просто это единственное, что заставляет меня быть сейчас лучше. Доставить моральное удовольствие зрительного возбуждения, но не дать ни кусочка своего тела. Это вверх извращенного искусства нашего современного мира, какое я только смогла познать на пике фривольного танца.
«Ну же, честным будь с самим собой! И движений море ты открой! Давай играть мелодию конца, «Танцевать» любовь, что мы искали так давно!»-пропела Шейла, и вот я ступаю на самый первый от стены столик. Игривые движения бедрами, резкие приседания, ритмичные в такт саксофона шевеления ягодицами, и вот я одарена настоящим восторгом. Шаг еще шаг. Оказываюсь на столике. Не Димы…нет. Я не позволила бы себе такой жестокости по отношению к нему. Дразнить голодную собаку лакомой кость — вверх жестокости, а я добрая, хоть и своенравная, кошка. Нежно, плавно, я протянула ступню к сильным, крепким плечам Кирилла. «Обещание твоё одна игра: докажи любовь!» — прошептала в микрофон Шейла, и я плавно, двигая бедрами спустилась на его пах заставляя сердце бешено биться.
Кирилл…он заместитель хозяйки, но только забывает об этом каждый вечер, и считает, что полномочий у него больше, чем есть на самом деле. Он взял на себя слишком много ответственности, когда женился на женщине с дочерью-подростком, которая переживает разрыв отношений родителей сильнее чем что-либо. Кто по натуре он? Я склоняюсь к хищным птицам. Если вцепиться когтями, то живым от него уйти просто не получится. Его отношение я всегда чувствовала, или же он никогда его не скрывал. Хотя жену свою считает королевой, да только почему же ты, король ее сердца, позволяешь себе прикасаться к моему телу так, словно оно принадлежит тебе? Песня подходила к концу, и я вернулась на столик, чтобы шагая по столешницам дойти до сцены.
«Красивых слов ты мне много говорил, тем самым был ко мне несправедлив. Ты пообещал, я тебе доверилась, в объятиях так было тепло. Называл меня личною своей судьбою. Если любишь, будь со мною — не смей больше убегать!». Далее следует только страстный саксофон, под который меня трогают за щиколотки грубые мужские ладони. Пора. Словно стремящийся за жертвой хищник, я скрываюсь за кулисы под звуки чистейшего восторга. Аплодисменты.