Ты скандальный…ты знаменитый на весь город бар «Белая лошадь», но только почему-то я не в силах раскусить тебя, как самый твердый из орешков, что попадается с богатого плодами дерева, а я, как маленькая девочка, подбирающая упавшие на землю незрелые орехи, спрятанные за своей зеленой скорлупой. Помню, как в детстве обожала фильм «Разборки в маленьком Токио», как восхищалась главными персонажами, как любила актера Дольфа Лундгрена за его красоту, крепкий торс и такой крутой нрав. Ведь у каждой девочки в детстве есть свой кумир? Так и я ничем не отличалась от сверстниц, и только мой кумир был старомоден уже по тем меркам, но мне было все равно. Я не хотела узнавать актера по его другим ролям, ибо моей любимой была именно из этого фильма. Детектив Кеннер был моей самой большой любовью, над которой так хохотала мама, когда я, будучи подростком прилипала к экрану телевизора, и впритык, как мне тогда казалось, смотрела в его бездонные глаза. Помню, как тогда ненавидела свою жизнь за то, что она такая серая. Такая отличающаяся от жизни героев фильма. Ненавидела себя за ту слабость с которой была не в силах бороться. Мама все утешала и говорила, что актеры такие же люди за спиной которых такая же простая жизнь, как у меня. Глупая…
Красная помада мягко легла на мои пухлые губы, и склонив голову на бок, я посмотрела на свою отражение сквозь туалетное зеркало бара. Женщины сменяли одна за другой, отражаясь в глади, и только я, словно проститутка, что долго думает перед своим выходом к клиенту о чем-то думаю, глядя на то ничтожество, что смотрит своим сладким взглядом, об который только и мечтаешь затушить окурок. Впрочем, если бы я была мужчиной, что наделен криминальной, безнаказанной властью, то с удовольствием бы затушила сигарету об такую нежную, бледно-розовую, практически невинную щеку. Рядом со мной остановилась девушка. Она вынула из сумочки блестящий блеск для губ, и толстым слоем обвела свои тонкие губы. Мы встретились взглядом, и она игриво подмигнула. И я решилась…
Заказав приватный танец одной из дорогостоящих по прайсу танцовщиц с пикантным позывным «Мисти», я приготовилась к яркому шоу, которое должно было окупить те три тысячи за три минуты трясогузки. «Интимная ласка» — название услуги этой Мисти звучало достаточно двусмысленно, чтобы познать это. На входе в комнату мне завязали глаза черной, бархатной тканью, и одна из секьюрити провела меня внутрь не прекращая придерживать за руку, чтобы я не упала. Я явно ощутила ладонями перед собой стол, и ткань было разрешено снять только тогда, когда в комнате заиграла музыка из «Кто подставил кролика Роджера?», но без слов. Над столом висит одна единственная лампочка, что придает всему этому какую-то тюремную атмосферу, что свойственна зарубежными сериалам. Вдруг, мои руки крепко прижали к спинке стула, и звук защелкивающихся наручников заставили меня вздрогнуть. В темноте постепенно появился статный, женский силуэт. Зрелая женщина лет сорока полностью обнаженная, приблизилась ко мне с характерным цокотом высоких каблуков. Ее короткий Боб рассыпался острой челкой по столу, как только она резко прогнулась назад, прикасаясь макушкой практически столешницы.
— Я предалась танцу, — женщина плавно перекатилась и обвила ладонями острые углы стола. — когда мне исполнилось пятнадцать. — плавными движениями прикоснулась своих плеч спускаясь медленно, сладко к груди, мягкому животу. — тогда-то я захотела, чтобы на меня смотрели… — разрезая между пальцами лобковые, вьющиеся в кудряшку волосы, она закусила губу и словно послушная кобра начала извиваться в такт заливистой музыки. — я хотела, чтобы все могли хотеть меня, но не получить.
Танцовщица протянула ко мне свою ласковую ладонь спрятанную за тканью латексных, длинных перчаток и обвела очертание подбородка, моих дрожащих губ. Ее манящая улыбка сладких, нежно-розовых губ могла пленить любого, и я подалась этой женщине. Я позволила ей открыться, и она, как танцовщица, это почувствовала. Словно ядовитая змея, она подползла ко мне оседлав колени, и прижимаясь чувственным, возбужденным телом к напряженному моему, она нежно провела языком по уголкам моих губ. Приятный, малиновый аромат исходящий из ее уст пленил меня с каждым вдохом сильнее. На секунду мне показалось, что я не выдержу этого напряжение и мои нервы лопнут. Женская дерзость напоминает дорогой алкоголь, что раздирает горячностью нутро, обжигая глотку и оседая чувство настоящего опьянения на дне твоего живота. Чувственные ладони обвивали мою шею словно кольца змеи. Двигая промежностью по моих тесно сжатым ногам, она срывалась на хриплый стон и запрокидывая голову назад, позволяла мне видеть в тусклом свете нагую, зрелую плоть. Ореолы напоминающие блюдца с клубничным киселем возбуждали той нежной незрелостью, какая не должна быть знакома взрослой женщине, но почему-то я хотела вкусить эту деталь несовершенного тела.
От мокрых поцелуем дрожало тело, но только я не могла прекратить подставлять под эти поцелуи губы. Сладкие прикосновения женщины заставляло меня млеть перед лицом незнакомой мне ранее страсти. Поцелуи…эти гладкие скольжения по бедрам…оставался шаг до крика моего морального оргазма. Покрывая бархатную кожу моих ключиц своими прикосновениями мягких, чувственных губ Мисти оставляла мокрые дорожки…свои метки. Смелость женщины способна свести с ума…способна дать то изнывающее чувство страсти, настоящее возбуждение. Стыдливый скулеж…я не понимаю, что со мной происходит, но только слезы наворачиваются на глаза от прикосновений, от дрожи, что она дарует мне, как награду за ее дозволенность. Раздевая глазами и без того раздетую деву, я заставила задрожать ее мягкий животик.
— Что же ты… — простонала Мисти опуская свою ладонь к промежности. — млеешь перед женщиной, как перед властным самцом?
Мисти остановилась. На ее личике заиграла хищная улыбка гиены. Сжав со всей силы своих чувственных ладоней мои скулы, она провела языком по губам слизывая помаду оставляя влажную дорожку. Несколько раз шлепнув меня по щеке, она облизнулась.
— Малышка… — прошептала женщина, и уйдя так же изящно в темноту, она оставила за собой шлейф терпких цветов, что еще долгое время будет витать в этой комнате, и оставленный на моей одежде запах будет заставлять испытывать возбуждения от одних воспоминаний о той неподдельной чувственности, какой она наградила меня. Мои глаза словно обволокла бархатная ткань, а тугие наручники освободили замлевшие запястья.
Мне нужно было успокоиться. Я снова забежала в уборную. Переворачивая дрожащими ладонями сумочку, я высыпала содержимое в раковину, и несколько секунд перебирала пальцами предметы. Все валилось из рук, и я не понимала, что заставляет сердце биться в этом приступе неизвестных мне чувств. Неужели, если женщина способна так вскружить голову, то и у меня получается нечто подобное? Мысли сменялись в голове хаотичным темпом и в какую-то секунду, я просто потеряла контроль. Все расплывалось в глазах, и только непонятные мазки вокруг. Такие грубые, небрежные. Холодное прикосновение нежной ладони заставили меня тяжело задышать. Испуг. Испуг смог перебить похотливое вожделение. Перед мной оказалась миловидная девушка лет двадцати шести. Уборщица.
— Может быть, тебе помочь? — девушка улыбнулась. — ты вся бледная. Тебе плохо?
— Мне просто нужно успокоиться. Знаешь, кажется это нервное потрясение. — вздох. — впервые увидела женский стриптиз и все такое. Ты ведь знаешь, как это бывает, да? — я попыталась наладить с ней телесный контакт, как это делают мужчины, и легонько толкнула собеседницу сжатым слабым кулачком в плечико.
— Ты ведь неместная, правда? — девушка облокотилась о швабру. — ты не из круга нашей владелицы.
— Как ты это поняла? — я начала складывать в сумку лишние вещи. — или это…
— Типа того. — девушка улыбнулась. — считай это наблюдательностью или проницательностью. Если не секрет, то ты от того следователя, что присылает к нам своих засланных? Все вы капаете не из того. Думаете, что все очевидное и на поверхности, но только все намного глубже.
— Значит, здесь всё-таки промышляют проституцией? — воодушевилась я остановив нанесение помады.
— Опять ты про это. — девушка открыла шкафчик, и засунула швабру. — я говорю о том, что действительно важно, а не про эти вот наживки для полиции. Заглотив такую мелкую рыбу они довольные, как наглый кошки, покидают бар оставив настоящую акулу плавать в море продолжая пожирать рыб.
— Слушай, если тебе есть что сказать, то говори… — пробурчала я. — не люблю загадки.
— Если бы ты не любила загадки, то не согласилась бы никогда на такую работенку. Что заставляет тебя подставлять под удар голову? Глупость, любопытство или жажда обычной наживы?
— А что заставляет тебя работать полотёркой? — я ухмыльнулась. — или твоя работа не заканчивается вылизыванием одного только пола?
— Может и не заканчивается. — не растерявшись ответила мне девушка, и вильнув бедром она покинула уборную.
В зале царила атмосфера нависающей угрозы. Почему-то я буквально чувствовала, как все вокруг провожают меня недоверчивым взглядом. С одной стороны, если уборщица права, то все давно уже поняли, что я здесь чужая, но с другой стороны, почему нужно отрицать факт собственной сексуальности? Двери, ведущие в тот злосчастный зал к Мисти, раскрылись, и танцовщица вышла из него, но только не такая, какой она предстала передо мной. Совершенно иная. Я посмотрела на Мисти и от восхищения не могла сдержать писка. Подкидывая высоко в воздух яблоко, женщина ловит спелый, ярко-красный плод и сжимает длинными, черными коготками так, что плод сочится липким, приторным соком. На изящной шейке у нее набит японский иероглиф, значение которого мне неизвестно. Танцовщица остановилась у одной из вышибал, и облокотившись о крепкое женское плечо улыбнулась. Боже, да она напоминала мне фривольную девицу, но в этом круговороте гендерных ролей, она словно забыла, что должна соблазнять мужчину, но все-таки в этой неправильной игре было что-то притягательное.
— Это Дракон, киса. — улыбнулась барменша. — а это, — резко, но не пролив ни капли она подвинула мне небольшую стопку заполненную нежно-розовой жидкостью. — за счет заведения, киска.
— Дракон? — удивленно переспросила я. — спасибо большое, но может быть, все же заплатить?
— Не говори чепухи. — девушка глубоко ввела сжатую полотенцем кисть и протерла узкое горлышко. — у Мисти на шейке.
— И почему вы здесь зовете ее Мисти? — отпив глоток я почувствовала, как с виду нежный напиток обжег горло.
— А тебе я смотрю хотелось бы знать ее имя? — девушка засмеялась. — Мисти это…
— Мисти это сценический псевдоним, дорогая. — танцовщица резко забросила на сидушку высокого стула свой небольшой рюкзак. — или звучит не так красиво, как Эля? Сделай мне, как всегда. — танцовщица облизнулась подмигивая своей напарнице по бару. — не бойся, — Мисти склонилась к моему уху одновременно обвивая тонкой кистью мою талию. — мне совершенно все равно, что ты здесь вынюхиваешь, маленькая, полицейская ищейка… — прошептала женщина поймав на резком скольжение высокий фужер. — твое здоровье, киса. Кстати, Лиз, а ты слышала новости?
— Смотря какие. — барменша снова начала до блеска натирая стаканы. — тебе ли не знать, что через мои уши здесь проходит поток сомнительной информации.
— До меня дошли слухи, что одна особа вынюхивает для полиции подробности… — женщина отпила глоток. — поговаривают, что кто-то взболтнул о царившей в стенах бара горячей проституции.
— Оу, — барменша улыбнулась. — удачи тому, кто пытается здесь кого-то снять.
Двое подошедших мужчин отвлекли барменшу своим заказом, и девушку метнулась в их сторону. Они о чем-то шутили, болтали, и только я чувствовала взгляд танцовщицу, что медленно пьет джин. В каждом моем вздохе отражалась та похоть, какой она наградила меня путем своего танца. Я была пленницей, заложницей собственных чувств, что подставляли предательскую подножку каждый раз, как только я старалась казаться смелее. Мисти допила напиток, и громко поставила фужер на стол. В ее темно-зеленых глазах находило отражение мое восхищенное вожделение. Она знала это, а вернее чувствовала, как никто лучше.
— Хочешь покататься с ветерком? — улыбнулась Мисти.
— Покататься? — я удивилась. — в смысле на машине?
— Лучше. — прошептала подмигнув танцовщица.