Как не безотрадно это звучит, но утро я встретила в объятьях чуждого мне мужчины.
Было уже светло. Наверно, часов десять. Немудрено, что мы проспали так долго. Легли поздно, а потом еще… Господи, лучше не вспоминать, что было потом.
Матвей спал, а я лежала и рассматривала его осторожно, готовая в любой момент зажмурить глаза.
Мы уже были знакомы не первый месяц, но я никогда не задавалась целью разглядеть цвет его глаз, форму носа, высоту лба, губы… Всегда бросала поверхностный взгляд. Почти никогда наши глаза не встречались. Только русый цвет прямых волос стал для меня знакомым и, наверно, если бы я увидела Матвея издали без шапки, только по одним волосам узнала его.
Высокий лоб с тонкими, едва заметными бороздками морщин. Когда он будет старше, они проступят глубокими полосками. Прямой нос, темный цвет подглазиц…
Я снова закрыла глаза.
Эта ночь повернула мою жизнь в совсем другом направлении.
Что же теперь будет? Стану его женой? Или останусь любовницей? Как мне привыкать к нему, без любви? А может, просто забыть сегодняшнюю ночь? Сейчас такая свобода нравов, что мое падение будет незаметным.
Как странно я рассуждаю. И внутри меня все спокойно. И ни капли стыда. Почему? Душа превратилась в камень?
Я подавила вздох. Вдруг вспомнилось, как я ехала к тете прошлой осенью в поезде и думала о своей взрослости. А теперь что же? Теперь я уже как старуха: все перевидала, все испытала. И страх, и ужас смерти, и голод, и холод. А сейчас еще и полную потерю стыда?
Потом вдруг вспомнила вчерашнее обещание Матвея. Ведь после этого ко мне вернулась надежда! Может быть, и правда, когда-нибудь я приеду к своей семье. И тогда уж точно забудется эта ночь, а также этот мужчина. Сейчас же просто надо потерпеть. Если ради встречи со своими близкими я должна стать женой Матвея, стану. Мама поймет. Да и папа, наверно… Кого я потеряю навсегда, так это Алексея. Хотя… был ли он когда-нибудь моим?..
А вдруг Матвей обманул меня? И совсем не собирается мне помогать. И вообще, все переменится, когда он проснется: его обещания, его отношение ко мне, всё!
Я распахнула глаза, вздрогнув от внезапного ужаса, охватившего меня.
И одновременно со мной глаза открыл Матвей. Я затрепетала от неожиданности. Зажмурилась. Но поняла: он успел заметить, что я проснулась.
Осторожно приоткрыла один глаз. И увидела, как губы Матвея растянулись в широкой счастливой улыбке. Он блаженно потянулся, поцеловал меня в нос, крепко прижал к себе и прошептал:
– Как с тобой хорошо! У меня от счастья прямо дух захватывает.
У него дух захватывает! Я с трудом спрятала вздох несчастливой женщины. А потом выдавила из себя улыбку, вспомнив об обещании Матвея.
Буду хорошей. Не буду с ним ссориться…
Матвей решил не терять времени. Забыв о завтраке, стал торопить меня:
– Саша, нам нужно срочно идти в городскую управу.
Я сразу не поняла, зачем. Потом, сообразив, испугалась: не думала, что это случится так скоро.
– Матвей, надо бы пригласить тетушку и Гертруду.
– Какой смысл, Саша? Там только запишут наши имена в книгу, и – всё! Потом мы сразу пойдем к твоим и расскажем… Или… ты уже не хочешь? – голос его дрогнул.
Конечно же, не хочу!
Нет, вслух я это не сказала. Однако уточнить, не обманывал ли меня вчера Матвей, все-таки решилась:
– А ты и вправду поможешь мне найти мою семью?
Матвей нервно моргнул. Легкая тень пробежала по его лицу. Он сглотнул и твердо произнес:
– Я сделаю всё, что в моих силах. Но это случится не завтра, Саша. Ты должна это понимать.
– Да, конечно.
Я действительно понимала это. В стране хаос, и пока все не придет в норму, уехать не получится.
Матвей напряженно ждал, что я скажу. Не торопил, не давил. Я посмотрела на него, и впервые наши глаза встретились надолго. Мне хотелось понять, о чём он думает. Матвей, кажется, хотел бы знать то же самое.
«Что я теряю? – думала я. – Сейчас каждый день может стать последним. Все свелось к простому выживанию. Так пусть что будет, то будет. По крайней мере, может, потом он действительно мне поможет»…
Нынешняя городская управа не поменяла свое место с приходом красных. Только у входа теперь стоял вооруженный красноармеец – мужик лет пятидесяти. Он махнул Матвею, узнав его, с интересом поглядел на меня. Матвей кивнул ему и обернулся, пропуская меня вперед.
В коридорах бегали люди, все вооружены. С кем-то Матвей здоровался, кому-то кивал. Здесь на меня уже внимания почти не обращали. Поднявшись на второй этаж, мы остановились у закрытой двери, на которой простой гвоздь держал листок бумаги. Печатными буквами было написано:
НАЧОТ по РАЗВОП
НАЧОТОБРАЗ
ЗАГС
«Что это значит?» – хотела спросить я, но не успела, потому что дверь распахнулась, и из кабинета выскочил заросший, как баран, бородатый мужик. Он обернулся назад, засунул голову в открытый проем и заорал:
– Ты не имеешь права! Ни для того мы революцию делали!
В следующее мгновение он уже бежал по коридору, удирая от выскочившего из кабинета военного с пистолетом в руке.
– Я тебе покажу «права». Что б больше я тебя тут не видел!
Тут военный заметил Матвея. Улыбнулся, показав в улыбке желтые зубы:
– Привет, Матюха!..
– Здрасте, Петр Кузьмич!.. Что, опять Карпыч правду приходил искать? – усмехаясь, спросил Матвей.
– Да ну его. Говорит: хочу ворчливую жену заменить на новую. Дайте мне какую-нибудь получше…
Хотел еще что-то сказать, но заметил меня.
– Здравствуйте! – робко произнесла я, прячась за спину Матвея..
– Что, Матвей, знакомь меня со своей подругой! – бодро предложил Петр Кузьмич.
– Невестой, Кузьмич, невестой.
– Неужели? – и я почувствовала нотки разочарования в голосе военного. – Некогда сейчас, Матвей, семьей обзаводиться. Не всех врагов революции прикончили!
Матвей отнесся к его словам спокойно.
– Она будет не просто женой. Саша – моя боевая подруга. Она уже мне во всем помогает. Кузьмич, это – учительница, ну, ты знаешь.
– Она, что же, из бывших?
– Ее родители сочувствовали нашим и были расстреляны белыми…
У меня в горле запершило от его слов, хотя уже и слышала эту «сказку»…
– Ну, хорошо, твое дело… Пойдемте в кабинет…
Петр Кузьмич пошел к своему столу, заваленному бумагами, порылся и извлек из-под бумаг большую амбарную книгу. Открыл почти в начале.
«Не много желающих», – подумала я с горькой усмешкой.
– Не так много желающих, – хмыкнув, повторил мою мысль Кузьмич. – Ну да ладно, Матвей, создавай ячейку нового общества. Заводи детей и расти их настоящими большевиками!
«Господи! Что я делаю?» – в ужасе подумала я.
Петр Кузьмич склонился над книгой, написал номер 36 и подвинул ее Матвею:
– Пиши свое имя полностью.
Заглядывая парню через плечо, добавил:
– И год рождения напиши, и место рождения… Теперь вы, сударыня…
В слове «сударыня» мне послышалась некоторая издевка. Дрожащими пальцами я написала свое имя, год рождения и название родного приморского городка.
– Теперь распишитесь… Тут и тут… Ну, вот и все. Вы теперь – новая семья. Поздравляю!
Он пожал руку Матвею, слегка сжал мои пальцы и заглянул мне в лицо.
– Что-то твоя невеста… то есть жена – очень бледная… Корми ее лучше.
Матвей кивнул.
– Ну, ладно, ребятки, бегите. Некогда мне.
И он проводил нас до двери…
Матвей привел меня обратно в свою комнату-класс. Уходила я отсюда свободным человеком, а вернулась его женой. И хотя, наверно, нельзя было признать этот брак действительным (ведь мы не венчались в церкви), но по новым законам страны я теперь была в законном с ним супружестве. Могла ли я считать себя таковой? Или для меня это было вроде тайного сговора с самой собой: он хотел, чтобы я стала его женой, и я стала; теперь его очередь – исполнить обещанное и помочь мне соединиться с семьей. Что ж, буду терпеть и ждать.
Только мы зашли в комнату, и дверь за нами закрылась, Матвей бросился ко мне с поцелуями. Я покорно подставляла лоб, щеки, губы. Он шептал мне слова любви. Но я ничего не испытывала. Вроде как все эти признания пролетали мимо моих ушей, а к сердцу не проникали.
Помню: что-то подобное любил повторять учитель по арифметике в гимназии, в которой я училась.
– Барышни! – говорил он. – У меня сильное чувство, что во время урока все мои объяснения опять пролетели мимо ваших прелестных ушек и не попытались даже заглянуть внутрь.
На это все мы весело хихикали…
– Матвей, подожди! – попыталась остановить я своего … хм… мужа (трудно привыкнуть к этому слову). – Ты ведь не забыл о своем обещании?
– Нет, Сашенька, конечно, – остановился он и перевел дыхание. – Но я же говорил тебе, что не сейчас.
– Да, понимаю, – я вздохнула.
В дверь громко застучали. Так как мы все еще стояли на пороге, Матвею понадобилось лишь протянуть руку, чтобы толкнуть ее. А также он отпустил меня.
За дверью стоял солдат.
– Здрасте! – сказал тот, с любопытством посмотрев в мою сторону.
– Заходи, Прохор! – пригласил Матвей; и тут же не замедлил представить меня пришедшему: – Это моя жена.
Я почувствовала в его голосе гордость.
– Ты что пришел? Случилось что-то? – продолжал между тем Матвей.
– Да! – Он придвинулся к уху Матвея и зашептал что-то.
Но так как я стояла близко, то обрывки фраз долетели до моих ушей. Услышала: «уже рядом… километров тридцать… их много…»
Матвей нахмурился и бросил в мою сторону тревожный взгляд.
– Хорошо, Прохор! Ты беги, дальше оповещай всех. Я отведу жену к родственникам и приду в штаб.
Прохор еще раз смерил меня любопытным взглядом и скрылся за дверью…
Через пять минут мы уже шагали к тетиному дому. Матвей думал о своем, хмурился, молчал, на меня не смотрел.
Полянск ожил, но это оживление не было праздничным. По улицам нам навстречу потоком двигались люди с оружием. Мрачные серые лица, угрюмые взгляды… Похоже, они собирались или покинуть город, или бороться до конца, чтобы не дать отвоевать занятую ими территорию.
– Что-то случилось? – осторожно спросила я.
Матвей не ответил, а только еще больше помрачнел.
Хотя было понятно, ЧТО случилось, и всё же хотелось получить подтверждение от самого Матвея, чтобы точно убедиться в моих домыслах. Те подслушанные слова, которые солдат шептал на ухо парню: «уже рядом… километров тридцать… их много…» позволяли предположить, что к городу идут белые. По тому, как засуетились красные, силы не равны. Тех, кто охраняет подступы к городу, а также внутренних сил, недостаточно. Вот и объявлена тревога: большевики готовятся к бою. Или отступлению.
Мы, жители Полянска, практически ничего не знали, что происходит за пределами города. Красные скрывали правду от людей. Любопытство же нынче было очень опасным. Особенно в среде «бывших». Ведь любой разговор в поддержку белых или даже просто показ интереса – и ты уже враг революции. А это грозит расстрелом. Поэтому, если кто-то что-то и слышал случайно, притворялся, что ничего не знает.
Получается, вполне даже вероятно, что вскоре Полянск будет избавлен от большевиков? Значит, и я, и тетя, и Гертруда – все мы окажемся свободны? Всё вернется назад: порядок, мир, старая власть… Тогда у нас появится возможность поехать к моей семье. Или они вернутся обратно…
Ох, как радостно забилось от этих мыслей сердце!
Матвей неожиданно остановился. Посмотрел на меня хмуро, спросил:
– Саша, если со мной что-то случится, ты ведь будешь рада?
Я вздрогнула от его вопроса. Замерла в оцепенении.
– Отвечай! – резко потребовал он.
Мы стояли на середине улицы. Кто-то невольно толкал нас, кто-то ругался. А мы застыли, глядя друг на друга, не обращая внимания на тех, кто проходил мимо. Я не могла отвести в сторону своего взгляда, потому что видела в глазах Матвея боль.
Не всегда душа становится равнодушной к чужим злосчастьям, если их вокруг слишком много. Да, я никогда не пыталась относиться с пониманием к своему неожиданному поклоннику, а теперь и мужу. Но тут вдруг почувствовала, что творится в его душе. Он ждал от меня не только взаимности, понимания, но и элементарного сочувствия… Да, и сочувствия тоже! Вон какое время сейчас! В любой момент могут убить. И очень хочется в такое тревожное время знать, что ты кому-то нужен, что кто-то переживает за тебя, ждет, что кому-то не безразлична твоя судьба. Если задуматься, я для него – единственный близкий человек.
И мне стало искренне его жалко. В горле запершило, глаза наполнились слезами. В порыве чувств шагнула к нему, положила голову на широкое плечо, проговорила хриплым голосом:
– Нет, Матвей, я не буду рада!
Это было правдой.
Да и разве можно радоваться чужой смерти, несчастью, боли? А радость моя – в том случае, если придется расстаться с ним, – совсем другого характера. Я просто хочу жить со своей семьей. И еще с тем, кого люблю.
Матвей неожиданно расчувствовался: порывисто обхватил меня своими сильными ручищами и прижал к своей груди.
– Спасибо! – прошептал он, и голос его дрогнул.
С нежностью заглянул в мои глаза. Но, почти сразу вернулся в реальность и выдохнул тяжело:
– Пойдем. Нужно спешить.
Он проводил меня до тетиного дома, но внутрь не пошел. Сказал:
– Саша, очень тебя прошу. На улицу не выходите. И у окон не стойте. Возможно, будет стрельба. Будьте осторожны!
Да, он без притворства переживал за нас: и за меня, и за мою нынешнюю семью – здесь не было ни капли фальши.
Матвей наклонился ко мне, поцеловал в губы, шепнул «Люблю» и торопливо зашагал прочь. Я смотрела ему вслед, ждала, что он обернется и помашет рукой, но он не сделал этого. А вскоре уже скрылся за поворотом. Те смешанные чувства, которые бродили в моей душе, были настолько противоречивы, что я почувствовала себя абсолютно растерянной. С одной стороны, мне жаль Матвея, с другой – я хочу жить своей жизнью, не связанной с ним, поэтому поневоле рада приближению белых.
Я зашла в дом.
Мои мысли тут же вернулись к предстоящему трудному разговору с тётей и Гертрудой: как-то мягко надо сообщить им о своем неожиданном замужестве…
Я постояла минутку на пороге, перед дверью в комнату, собираясь с мыслями и настраиваясь на непринужденное «как-обычное» поведение…
Тетя и Гертруда обрадовались моему приходу, сразу засуетились, забегали.
– Как ты себя чувствуешь, Сашенька? – наперебой задавали они один и тот же вопрос.
– Хорошо, – успокоила я их.
Гертруда почти силой усадила меня в кресло, заботливо укрыла пледом, приговаривая:
– Тебе еще рано много двигаться. Сиди.
В другой бы раз они бы встретились с бурей моего негодования от такой чрезмерной опеки, но сейчас… в голове крутилась только одна мысль: как сказать им, что я теперь замужем за Матвеем? Для них новость будет настоящим ударом. А набожная Гертруда с ума сойдет, когда узнает подробности: странный брак – без церкви, батюшки, благословения родственников…
А может, пока не говорить? Если белые займут город, Матвей, возможно, не вернется сюда – отправится дальше, вместе со своей красной братией. Жизнь снова войдет в свое русло. Тогда можно будет забыть и о минувшей ночи, и об этом немного странном, торопливом замужестве: без наряда невесты, цветов, близких людей.
Пожалуй, промолчу пока…
– Саша, ты где? – услышала я голос тети рядом и подняла на нее взгляд. – Я тебя третий раз спрашиваю: что Матвей? Не упрекал тебя за наш несостоявшийся побег?
Да, не буду ничего говорить…
А вот о другом…
– Тетя! Гертруда! – зашептала я. – Я кое-что знаю. Только тихо! Идите ко мне поближе.
И поведала им новость о приближении к Полянску белых.
– Ты уверена? – расширив глаза в радостном изумлении, переспросила тетя.
И получив вместо ответа мой кивок, женщины тут же ударились в мечты. Шепотом говорили о том, что если это случится, нужно немедленно снова попробовать выехать из города и по территории, занятой белыми, перебраться к границе.
Я оставила их строить планы, а сама встала с кресла и подошла к картинам Алексея, которые снова вернулись на свои привычные места. Откуда-то из совсем другого мира на меня смотрел Никитка, гладивший Ветерка. Где ты сейчас, мой милый братишка? Где вы, дорогие мои, мамочка и папочка? Может, Бог даст, и мы скоро встретимся? Мельком посмотрела я и на свой портрет. Те заботы, которые одолевали меня в тот день, когда я позировала Алексею, теперь казались маленькими и незначительными.
Тут же голова наполнилась думами о нём. Где он сейчас? Жив ли? Надеюсь, у него все хорошо…
Мое сердце сжалось от мысли: если раньше я вспоминала его каждый день да не по разу, то теперь вспоминаю его редко…
За окном стал слышен топот сапог и крики. Я осторожно выглянула в окошко. Да, похоже на то, что красные отступали. Среди бежавших людей я попыталась разглядеть Матвея.
– Саша, немедленно отойди от окна! – тут же зашептала из глубины комнаты тетя.
Она, конечно, была права. Опасно…
Всю ночь за окном была стрельба. Мы, хотя и легли в постели с приходом темноты, но одежду не сняли – вдруг придется выскакивать на улицу. Да и разве можно уснуть от тревожных вспышек и выстрелов снаружи? Вот и лежали тихо, прислушивались, перешептывались.
Сначала звуки стрельбы перекатывались на расстоянии. Потом – прямо рядом с нашим домом. Где-то совсем близко лопнуло, рассыпалось оконное стекло. С ужасом мы ожидали, что шальная пуля залетит и к нам. Но обошлось…
Вскоре выстрелы стали тише: видимо, бой переместился на соседнюю улицу…
Под самое утро я задремала. Увидела во сне Матвея и Алешу. Они бежали, каждый с ружьем в руках. Вдруг встретились, остановились, замерли от неожиданности… Смотрят в глаза друг другу и медленно направляют оружие: Алексей – на Матвея, Матвей – на Алексея.
Я страшно напугана. Пытаюсь кричать им:
– Остановитесь!
Но вместо крика изо рта вырывается шепот. Я осознаю: они меня не слышат… Боюсь финала и, хотя понимаю, что сплю, всё равно страшно. Заставляю себя открыть глаза. Лежу, прислушиваюсь. Где-то, уже совсем далеко, слабые звуки стрельбы. Рядом – неровное дыхание тети. Чуть поодаль – ворочается Гертруда: может, спит, а может, нет. У меня нет сил проснуться окончательно, и я снова погружаюсь в полудрёму. Но, слава Богу, больше не вижу никаких сновидений…
В городе установилась новая власть, точнее, уже забытая старая.
Сначала мы были этому рады. Надеялись, что все вернется на круги своя. И хотя наши освободители – заросшие, грязные, неухоженные, с хмурыми лицами – абсолютно не походили на бравых довоенных офицеров, однако они казались нам ангелами-спасителями.
Но через пару дней, в окошко, я увидела, как людей снова ведут на расстрел, и сердце мое тревожно заныло. Опять террор, убийства… Нет конца насилию!
…Шли третьи сутки с тех пор, как белые заняли город.
Тётя в течение этого времени искала возможность выехать из города в направлении к ближайшему порту: ходила в городскую управу, с кем-то разговаривала, о чём-то просила… Наконец, получив категорический отказ, как-то сразу поникла, приуныла, постарела.
На четвертый день и я наконец-то вышла из дома. Тете после неудач было не до меня, и ее согласия не потребовалось. А Гертруда, которая уже ходила накануне на рынок, сказала, что вроде бы в городе более-менее спокойно. К тому же, она твердо верила в большую безопасность сейчас, чем до недавнего времени, с большевиками.
…На улицах города за эти дни мало что изменилось. Та же грязь и неухоженность, та же нищета прохожих, те же серые, мрачные лица… Добавилось несколько разбитых окон, только и всего. А еще по улицам теперь ходили военные в другой форме.
Решила: сделаю круг и пройду мимо гимназии – посмотрю, цела ли она. Ведь во время уличных боев могло случиться все, что угодно.
Только я закрыла за собой входную дверь, сразу же кто-то меня окликнул. Обернулась. На противоположной стороне улицы стоял военный в обветшалом, грязном мундире, со щетиной на лице, впалыми щеками, темными кругами под глазами, с потрескавшимися губами. Я не узнала его, и растерянно наблюдала, как он устремился ко мне через дорогу.
Когда военный подошел ближе, то воскликнул знакомым голосом:
– Сашенька, это же я, Антон!
Я была поражена настолько, что еще минуту не могла ничего произнести.
Да, это был Антон Кончаловский, тот самый «жених», от которого я сбежала к тете. От его пухлого телосложения не осталось и следа. Он заметно повзрослел. Передо мной как будто стоял другой человек.
– Антон? – вымолвила я, пытаясь спрятать удивление и выйти из охватившего меня оцепенения.
– Что, сильно изменился? – с ноткой грусти спросил он. – Да, война – это не увеселительная прогулка.
– Я очень рада тебя видеть!
– Как ты? – спросил он с явным любопытством. – Изменилась… Похудела… Но все равно та же прелестная Сашенька, – он улыбался и, я заметила, с удовольствием разглядывал меня.
– Спасибо, – ответила; и засмеялась: от его смешной откровенности и от чувства, что все возвращается в прежнее русло – комплименты, намеки, старые ухажеры…
– Ты, кажется, живешь с тетей? А твои родители? Слышала что-нибудь о них?
– Родители уехали за границу. К сожалению, я больше года ничего не слышала о них, – голос мой дрогнул.
– Как же ты ТУТ осталась, Саша?
– Так вышло, – и в горле отчаянно запершило.
Чтобы не случилось неожиданных слез, я торопливо переключилась на своего бывшего жениха и стала задавать ему вопросы.
– А ты? Как ты? Как твои родители?
– Папа где-то воюет. Ничего не слышал о нем… с тех пор, как расстались в начале восемнадцатого… Мама осталась в нашем городе. Я не видел ее уже несколько месяцев. И тоже ничего о ней не знаю… А ты, замуж не вышла? – вдруг спросил он.
Я смутилась от неожиданного вопроса. Обманывать у меня никогда не получалось. Если не хотела говорить неправду, предпочитала отмалчиваться. Самое плохое было, если спрашивали в упор, как сейчас.
Но Антон, похоже, не мог даже предположить, что я могла в такое время выйти замуж. Поэтому он, сам того не ведая, спас меня от вранья:
– Я ведь буду надеяться на ответные чувства, Саша, и когда война закончится, снова попрошу твоей руки.
Я улыбнулась, мысленно поблагодарив его за то, что помог мне не придумывать ложь.
– Ну, ладно, пора мне, – грустно произнес Антон. – Хотелось бы подольше с тобой поговорить, да идти надо. Ты в этом доме живешь?
Я молча кивнула.
– Можно мне зайти как-нибудь? Если получится…
Я опять кивнула.
Он медленно взял мою руку в свою и, поднеся ее к губам, поцеловал сквозь старенькую потертую варежку, чем страшно смутил меня. Заметил это и постарался успокоить:
– После войны, Сашенька, моим первым тебе подарком будут красивые кожаные перчатки. Так что жди меня, ни за кого замуж не выходи!
После этого заявления он вдруг отдал честь, щелкнув каблуками своих сильно поношенных сапог, и, перебежав на другую сторону улицы, скоро исчез из виду.
«После войны», – сказал он. Встретимся ли мы с ним после войны? Столько людей погибает каждый день! Доживем ли?.. Как страшно!
Я с грустью смотрела ему вслед до тех пор, пока он не скрылся за углом…
Не знаем мы своего будущего. Не дано нам это. Но всегда у нас есть выбор принять какое-то решение. Интересно, что бы было сейчас со мной и с ним, если бы я послушалась родителей и вышла за него замуж?
Неисповедимы пути Господни…
В эту минуту я еще не знала того, что мне не придется дожидаться окончания войны, чтобы встретиться с Антоном. Наша встреча уже предугадана и спланирована небесами. Встреча, которая произойдет очень скоро!..
Я не спеша гуляла по городу. Конец марта, однако по-прежнему было прохладно.
Дошла до дома Алексея. Здание казалось необитаемым. Темнели зашторенные окна, на воротах висел замок.
"Странно, – подумала я. – Вроде бы сюда кого-то поселили. Почему никого не видно? А где сейчас Алексей? Власть в городе сменилась. Может, вернется обратно, в свой дом?"
На рынке, несмотря на перемены в городе, как обычно царило оживление. Шныряли беспризорники. Неужели с приходом в город белых бездомных детей выгнали на улицу, как когда-то большевики также бесцеремонно закрыли тетину гимназию?.. Я пыталась разглядеть среди детей знакомые лица, тех, кого совсем недавно пыталась зарегистрировать в приемнике, в помещении бывшей картинной галереи. Нет, кажется, мальчишки не те. Хотя разве я могла запомнить всех?
Тревожно вздохнув, пошла дальше.
Пожалуй, дойду до гимназии, решила…
На первый взгляд, со зданием всё было в порядке. Даже окна выглядели целыми. По крайней мере, со стороны улицы. У ступенек, перед входом, стоял автомобиль – очень редкое явление в Полянске. Ватага ребятишек облепила его со всех сторон, трогая, гладя, заглядывая под низ кузова и внутрь, где за рулем сидел шоффер и со снисходительной улыбкой поглядывал на ребятню.
Я, умерив свое любопытство, повернула, чтобы идти домой. И тут неожиданно нос к носу столкнулась с соседом Матвея – бывшим моряком. Кажется, его звали Прокофий.
– Здравствуйте! – поздоровалась.
Он, избежав формальностей, связанных с приветствиями, тут же стал выкладывать последние новости:
– У нас двух офицериков поселили. Прям в Матвея комнату. И еще Чалковых подвинули… А Матвея твоего уже дня четыре нет. Прятается где-то. Ну, это понятно. Вчерась шестерых расстреляли на территории кирпички (я поняла, что он имеет в виду кирпичный завод). Власть сменилася, новая метла выметает старое… Вот так-то. Так што не ходи пока туды. Кто их знает, что удумают.
– Спасибо, – объяснять ему, что я «туды» и не собиралась, не стала. – До свидания.
– И я лучша дома посижу. Живее буду, – себе или мне сообщил Прокофий и заковылял в сапогах с привязанными ко дну подошвами к двери гимназии.
Я повернула к дому.
Что же теперь получается? У большевиков я могла бы стать врагом революции и народа, потому что из «бывших». Сейчас меня тоже могут записать во враги, правда, уже не народа. Ведь я работала в рабоче-крестьянской школе учителем, учила людей читать слова «революция», «Ленин», «свобода». А если найдут в городской управе книгу, в которой наша с Матвеем запись о гражданской регистрации, точно врагом стану. Лучше мне, как и Прокофию, эти дни из дома не высовываться. Пусть все успокоится. А там видно будет.
Я торопливо зашагала по тротуару, свернула на соседнюю улицу и тут увидела то, от чего тревожно забилось сердце и засосало в желудке.
Вели людей под конвоем. Они шли по двое, и их было только четверо. Оборванные, грязные, с синяками и кровоподтеками на лицах. Босые и без верхней одежды! – а ведь на улице, хоть и последние дни марта, всё еще холодно! У того, который шел с краю, на грязном бинте, небрежно забинтованном на голове, (даже не бинте, а просто тряпке) темнели темно-бурые пятна.
Я испуганно прижалась к стене, пропуская мимо себя эту страшную процессию.
Вдруг среди них увидела Матвея. На его лице темнела засохшая кровью царапина. Обуви на ногах не было, рукав рубашки был оторван. Он хмурился, покусывал губы. Я замерла, сдерживая внутри пытавшийся вырваться крик.
Наши взгляды встретились. И мне показалось, что я вижу только его глаза. Все остальное исчезло. Я вижу его черные зрачки, они расширяются. А там, внутри зрачков, забор… И тела людей, сваленные в кучу. И запах смерти…
Мы смотрели друг на друга мгновение, не больше. Хотя показалось, что снова прошел перед моим сознанием от начала до конца тот поздний вечер, когда я вместе с тётой Тамарой и Гертрудой пыталась сбежать из города…
Матвей быстро отвел взгляд в сторону. Почему? Боялся подвести меня? Или ему было страшно увидеть в моих глазах радость от грядущей свободы от него, то, чего он совсем недавно боялся и о чем мне говорил?
Но мне этого мгновения – воспоминания о невинно убитых у каменной ограды бывшего Емельяновского купеческого дома – хватило.
Я почувствовала, как онемели и стали безвольными мои руки. Потом исчезла сила из ног. Закружилась голова, и я прислонилась к стене дома, боясь упасть на грязный тротуар.
Арестанты медленно прошли мимо, и в момент, когда туман стал заволакивать мир вокруг меня, я заметила их конвоира – им оказался Антон Кончаловский!
Он тоже меня увидел, и до меня донеслись его слова:
– Видишь, Сашенька, чем приходится заниматься. Людей не хватает!
Потом он закричал, повернувшись к арестованным.
– Эй, остановились!
Я попыталась выдавить улыбку и одновременно ногтями удержаться, цепляясь за стену, из последних сил стремясь преодолеть всё нараставшую слабость. Но потемнело в глазах…
Последнее, что я услышала, было восклицание Антона:
– Саша, что с тобой?
И все. Снова мелькнул забор в темноте, одинокий фонарь, лежавшая на земле Лайла в красивой кружевной юбке…
Затем наступила ночь, черная ночь…
Сознание ко мне возвращалось медленно. Как будто издалека, я услышала знакомые голоса:
– К сожалению, это уже с ней не в первый раз. Не знаю, что и подумать. Несколько дней назад она увидела расстрелянных и тоже упала в обморок, – звучал голос тети.
– Ой, деточка наша! – причитала Гертруда.
– Да, – протянул голос Антона, и я остро почувствовала, как ему тяжело сейчас. Как будто камень лежит на душе моего бывшего жениха.
«Неужели он так искренне за меня переживает?» – мой мозг с трудом сформулировал мысль.
Я с трудом открыла глаза – веки были тяжелыми и не хотели подниматься.
– Она очнулась! – радостно известила Гертруда.
Тут я увидела сразу три головы, склонившиеся надо мной. Так как круг моего зрения был еще узок, головы напоминали Змея Горыныча – всё, что дальше – шеи, туловища, – находились в тумане. Все три головы мне были хорошо знакомы. Поэтому я счастливо улыбнулась.
– Девочка моя, как ты себя чувствуешь? – спросила тетя.
– По-видимому, не так плохо, раз улыбается, – ответил за меня Антон, и в голосе его почувствовалась горчинка.
Похоже было, что он не только переживал, но еще и злился на меня. За что?
Но в следующий момент я вспомнила: Антон с винтовкой, красноармейцы, Матвей…
Мне захотелось все объяснить, но, к счастью, я не смогла вымолвить ни слова. Почему "к счастью"? Да потому, что через несколько минут узнала следующее. Когда я потеряла сознание и начала падать, Антон бросился ко мне, чтобы не дать свалиться и разбить голову о каменную мостовую. А все его пленники тут же разбежались. Руки у них связаны не были – они просто держали их за спиной. Так что им не составило труда удрать…
Поневоле, но мой обморок спас Матвея от расстрела. Надеюсь, что спас…
Между тем, Антон наклонился ко мне. Я увидела, как он бледен и очень взволнован. Он прошептал:
– Саша, ты не нарочно упала?
– Ну, что вы такое говорите, Антон? – возмутилась тетя.
Антон выпрямился.
– Простите. Просто меня ждут большие неприятности… Я пойду, пожалуй.
Он исчез из моей зоны видимости, я услышала тихое «до свидания», а потом звук отрывшейся и закрывшейся двери.
– Тетя, я хочу пить, – попросила я, почувствовав, что в горле сухо, как во время знойного дня.
– Сейчас, дорогая.
– Я сама, – опередила ее Гертруда.
Было слышно, как забренчала посуда.
– Что случилось, тетя?
– Ты опять упала в обморок. Что ты такое увидела?
– Там Матвея вели, на расстрел. И мне стало страшно. Я, как наяву, увидела снова Лайлу… Ты помнишь?… В той ее красивой юбке с кружевами…
Я прижала ладони к вискам, которые больно отреагировали на ярко нахлынувшие воспоминания.
Тетя вздохнула.
– Теперь я понимаю, почему твой Антон был белее снега. Похоже, он бросился к тебе, и все разбежались.
– Ты это точно знаешь?!
– Нет. Просто предполагаю. Ведь почему-то Антон расстроен…
Я попыталась сесть, тетя помогла мне. Тут и Гертруда принесла воду.
– Узнаем ли мы когда-нибудь, как всё закончилось? – задумчиво произнесла я. – Как я устала от этой войны! Как мне хочется к мамочке, папочке, Никитке! – и я зашмыгала носом.
Гертруда торопливо сунула мне воду в чашке. Я стала пить, и зубы начали выстукивать дробь о фаянсовые края.
Тетя вдруг произнесла очень серьезно:
– Саша! Никогда никому не говори, что ты видела среди тех людей Матвея. Это очень опасно!
– Не волнуйся, тетя. Я это понимаю, – и прижалась к ней.
Она обхватила меня за плечи. И мы замерли на несколько минут: я по-прежнему сидела на кровати, тетя стояла рядом, крепко обнимая меня.
Подошла Гертруда. Обхватила одной рукой тетины плечи, другой – мои, тихо всхлипнула, и этим как будто дала команду и нам. Мы все бесшумно заплакали от безысходности, которая случилась в нашей жизни и в жизни страны. Как плохая сказка: много испытаний у героев, а конец все равно несчастливый…
Вечером мы втроем уселись на кровать и долго шептались. Вслух по-прежнему опасались говорить. Кто знает этих соседей: вчера они были за красных, а сегодня – может, за белых.
– Я-то думала: пойду завтра, еще раз схожу в местное управление. Слышала: туда прибыл полковник Стариков. Мы с ним знакомы с юности. Думала: вдруг он нам поможет? Но вот, видите, как обернулось. После этого случая с Антоном, опасаюсь, что со мной и разговаривать не захотят.
– Давайте выждем несколько дней, – предложила Гертруда. – Посмотрим, что будет.
Да, как бы было здорово, если бы нам помогли добраться до границы! Тогда, через пару месяцев, все плохое осталось бы в прошлом…
Но сейчас…
– Не ходи, тётя! – попросила я.
Внутри меня скребло тревожное опасение: они могли найти амбарную книгу с регистрацией брака – моего и большевика Матвея – и заподозрить, что упала я в обморок не случайно. Тогда все пропало! Нам не только не дадут покинуть Полянск, так и еще объявят врагами!
– А вдруг сейчас придут и нас арестуют? – я поежилась от пришедшей в голову мысли.
Тетя и Гертруда не ответили, но я видела, что и им не по себе от того варианта развертывания событий, который вполне мог произойти.
Может, по причине, что мы ждали незваных гостей, вечер тянулся долго. Гертруда ушла в угол и не переставая молилась, чтобы все обошлось… Никто не пришел, так что она уверилась, что все обойдется и дальше…
А к вечеру в городе снова началась стрельба. Мы опять лежали всю ночь в одежде и прислушивались к звукам на улице.
…Утром город был захвачен красными…
О том, что Полянск снова принадлежит большевикам, мы узнали от соседей. Гертруда почти бегом вернулась в комнату из кухни и привычным в последнее время шепотом заявила:
– Красные вернулись!.. Значит, Тамара Александровна, никуда мы не поедем, – и она шмыгнула носом…
А я стала ждать прихода Матвея и думать, как бы всё-таки поаккуратнее рассказать тете о нашей с ним регистрации.
К вечеру в дверь постучали, и вместе с этим стуком бешено заколотилось сердце в моей груди. Я схватилась за вязание, которое лежало на комоде. Схватилась, как за спасательный круг. И плюхнулась в кресло, торопливо устраиваясь, чтобы начать работу.
Матвей вошел в комнату с улыбкой от уха до уха. Тут же посмотрел на меня светящимися от счастья глазами. Я кивнула ему и уткнулась в вязание.
Матвей поздоровался с тетей и Гертрудой.
– Как ты, Матвеюшка? – спросила тётя.
– Нормально. А вы?
И, не дожидаясь ответа, шагнул ко мне. Выковыривая спицами петли, я делала вид, что никак не могу посмотреть на Матвея.
Он подвинул табуретку, подсел рядышком.
– Саш, как ты? – спросил тихонько.
Я быстро взглянула на него, слабо улыбнулась и снова уткнулась в вязание.
– Хорошо, – все-таки после паузы ответила на вопрос.
– Не очень-то хорошо! – встряла Гертруда. – У Сашеньки опять был обморок.
Я вскинула глаза на Матвея. Он подмигнул понимающе.
Оказывается, тётя наблюдала за нами и заметила знаки, исходившие от Матвея.
– Это было не специально, – тихо, но твёрдо произнесла она. – И мы очень волнуемся за Сашеньку. Уже дважды с ней случался обморок.
Матвей быстро взглянул на тётю, потом посмотрел мне в глаза.
– Это правда? Ты не притворялась?
Я неопределенно пожала плечами, потом подумала: он не поймет, что я хотела сказать молчаливым движением, поэтому поспешила пояснить:
– Я сама от себя не ожидала. Увидела тебя там и… испугалась.
– Не беспокойтесь, Тамара Александровна, – серьезно проговорил Матвей, обратившись к тете. – Я буду заботиться о Саше… К тому же, сейчас мы…
Я отбросила спицы, схватила Матвея за руку и сжала с силой.
Он замолчал, удивлённо уставившись на меня. Я прижала палец к губам, усиленно подавая ему знаки замолчать.
Глаза парня округлились.
Тетя между тем отвечала:
– Спасибо, Матвей. Да мы и сами постараемся оберегать ее от неприятных ситуаций, вы не беспокойтесь.
– Ну, и я помогу, чем могу, – упрямо повторил парень. – Вот сейчас, например, Саше обязательно нужно на свежий воздух. Ведь она сегодня, я уверен, целый день дома просидела. Ведь так? – с нажимом спросил он меня, и я поняла: он, конечно же, догадался о том, что я ничего не рассказала о нас своим домашним.
– Ну, прогуляйтесь, – благосклонно согласилась тётя. – Когда она с тобой, я спокойна.
У меня не было никакой причины, чтобы отвертеться. Скажи я, что не могу, так как неважно себя чувствую, меня бы взашей выгнали прогуляться. Поэтому пришлось идти с Матвеем. И, разумеется, как только мы оказались на улице, первое, что он спросил, было гневное:
– Почему ты ничего не рассказала тете?
Я залепетала:
– Ну, просто не знала, как начать… Понимаешь, раньше венчались в церкви, родители благословляли… Белое платье, гости, подарки… А у нас что с тобой получилось? В какую-то книжку записали, и – все. Как объяснить все это тете? А Гертруде? Да они с ума сойдут!
– Хочешь, я им скажу?
– Ни в коем случае, Матвей! Они так много нервничали в последнее время: и белые, и я со своим обмороком… Если я еще скажу, что вышла замуж без их благословения… Давай подождем несколько дней. Я сама им все объясню. Надо только выбрать подходящий момент… Ты меня понимаешь?
Матвей хмуро вздохнул, качнул головой, показав, что все это ему не очень нравится, но… согласился. Потом вдруг вспомнил что-то, обхватил меня за плечи, прижал к себе и взволнованно заговорил:
– Ты ведь спасла меня, Саша. Я в долгу перед тобой. И обязательно помогу тебе в том, в чем обещал. Еще не знаю, как, но помогу…
– Ты тоже многое для нас сделал, Матвей, – смущенно забормотала я.
Матвей притянул меня к себе и потянулся своими губами к моим.
– Тут люди, – смущённо попыталась я отстраниться.
Не получилось. И мы застыли на несколько секунд в поцелуе…
Весь следующий день я мысленно подыскивала слова, чтобы объяснить тете, а заодно и Гертруде, мое внезапное замужество. И чем больше представляла этот неприятный разговор, тем больше его избегала…
Днём тетя и Гертруда пошли на рынок. Я осталась дома. Через пять минут услышала шаги в коридоре и стук в нашу дверь. Открыла: Матвей пришёл. Стоит, улыбается.
– Я соскучился, – прошептал он, едва прикрыв за собой дверь. И тут же полез целоваться.
– Матвей, мои могут вернуться, – попыталась я отстранить его.
– Я только что их видел. Они же пошли на рынок?.. Ну, это часа на два, не меньше… Пока туда, пока сюда, потом еще там… Я закрыл дверь.
– Дело не в этом, Матвей.
– Что не так? Мы сейчас – муж и жена.
– За стенкой соседи… Я не могу… Все случилось так быстро и неожиданно. Я еще не чувствую себя твоей …женой, – я с трудом произнесла последнее слово.
– Ты так ничего им не сказала?! – догадался он. – Ага, значит, стесняешься меня? Ну, конечно, я ведь не франт какой-нибудь.
– При чём здесь франт? – хмуро буркнула я, глядя в сторону.
Он постоял, видно, в надежде, что я начну оправдываться, а он попытается убедить меня. Не дождался. Повернулся и вышел из комнаты.
Из груди моей вырвался вздох. Как все сложно!
Матвей обиделся и не приходил к нам целую неделю. И что странно, я ждала его появления каждый вечер. Вот сейчас я услышу шаги в коридоре, потом – стук дверь, и вот он уже стоит на пороге и ловит мой взгляд. Я сама не могла понять, почему жду его: боюсь разоблачения или… Ну уж, точно, не любовь!.. Любовь – она не такая…
Я вспомнила Алексея. Грустной песней вздохнуло моё многострадальное сердце. Вздохнуло и замолчало. Я даже испугалась. Как же так? Почему нет того, прежнего желания, увидеть его? С такой жизнью, какая сейчас, даже любовь притупляется. Но ведь так быть не должно! Любовь – это вечное. Иначе всё теряет смысл. Нет, нет, я люблю его. Я по-прежнему люблю Алексея.
Я так напряглась внутренне, пытаясь доказать себя то, что должно было быть очевидным, – даже из глаз брызнули слёзы.
Где же сейчас моя несбывшаяся любовь, я не знала, а тот, которому была нужна, исчез. Даже в школу вечерами перестал ходить. Хотя одни мы с тётей домой не возвращались: нас всегда сопровождал кто-нибудь из мужчин-учеников. Уверена, без Матвея здесь не обошлось… Ишь, обиделся, а все равно беспокоится…
Тетя в один из вечеров прямо спросила меня:
– Саша, ты наконец объяснишь нам, что происходит между тобой и Матвеем? Он ведет себя странно. Да и ты тоже.
И хотя я уже готовилась к этому разговору больше двух недель, в горле запершило – обычный предвестник моих слёз.
– Я слушаю, – строго повторила тетя.
– Мы поженились! – выдохнула я и тут же пустилась в оправдания: – Но наш брак не скреплен на небесах. Это только роспись в какой-то книге… Я не знаю, как это случилось… Он обещал помочь мне найти семью… Я поверила… И…
Тут, конечно, я захлюпала носом, слезы хлынули из глаз. Тетя как будто ждала этого: тут же обхватила меня за плечи и прижала к своей груди.
– Бедная моя девочка! – тихо прошептала она. – Эти испытания никогда не закончатся!
– Я теперь не знаю, тетя, что делать. Он хочет, чтобы я жила с ним. Но я не хочуууууу! – и я зарыдала с еще большей силой.
– Тише-тише, моя дорогая! Не стоит радовать соседей нашими проблемами.
Я посмотрела на тетю с надеждой. Ведь она такая мудрая, она обязательно найдет выход:
– А что мне теперь делать?
Но тетя вдруг безжалостно разбила мои надежды.
– Жить с ним! – тихо и грустно отозвалась она без единой секунды раздумий. – Он – тот, с кем ты будешь жить как за каменной стеной, Саша. Время сейчас трудное. И если ты хочешь дожить до встречи с семьей, держись его. К тому же, он тебя любит.
– Я не хочуууу! А как же мои чувства, тетя?
– Стерпится – слюбится! – вздохнула она, и я поняла, что тётушка, если и понимает меня, но всё равно не поддержит.
Зато Гертруда душой была со мной, хотя противоречить тете и не собиралась. Я услышала, как она ночью плакала в подушку и, вздыхая, шептала:
– Бедная Сашенька! Так я и знала, что этим все закончится…
Когда Матвей пришел в следующий раз (пришел все-таки, не выдержал!), тетя встретила его как родного: посадила на лучшее место – в кресло около камина, напоила чаем. А потом объявила:
– Матвей! Саша нам рассказала о том, что вы теперь семья. Мы с Гертрудой рады этому. Ты – хороший человек, и мы надеемся, что ты не будешь обижать Сашеньку, будешь ее любить и беречь. А так как родители Саши далеко, я даю вам благословение. Живите счастливо!
После ее слов я тихонечко заплакала. Матвей, который уже засиял как начищенный чайник от приветливых тетиных слов, тревожно взглянул на меня. А тетя шепотом, стараясь, чтобы я не услышала, отгородила ладошкой свой рот и пояснила ему причину моих слез:
– Это она из-за своих родителей и брата. Скучает сильно.
Я услышала эти слова, но спорить и отрицать их не стала…