Наступило утро.
Быстро позавтракав, я начала собираться якобы в служебную командировку. В свою (не в мамину гигантскую) сумочку положила пару бутербродов с докторский колбасой и банан. Мне ведь предстояло сидеть в засаде неопределенное количество времени. Подумав об этом, добавила еще один банан и пару конфет.
Выйдя из подъезда, я пересекла стоянку для машин и детскую площадку. Шла независимо, не оборачиваясь. Так, как будто я действительно намерена уйти далеко и надолго. Мне уже казалось, что кто-то наблюдает за мной. Я прямо ощущала это каждой порой своей кожи. Хотя, каждый знает: когда думаешь, что кто-то за тобой следит, обязательно чувствуешь на своей спине тяжелый взгляд.
Когда зашла за угол соседнего дома, остановилась и, спрятавшись, оглядела свой двор. Ничего подозрительного вроде бы не было. Никто не пробирался за мной, прячась за деревья… Тогда, подождав пару минут – так, на всякий случай, – короткими перебежками я вернулась к детскому домику и, скрючившись в три погибели, на коленках протиснулась в узкую дверь.
Внутри домика была лавочка. Правда, очень низкая. И все равно, это было лучше, чем ничего. Я присела на нее, вытянув ноги. И почувствовала себя дядей Степой – ноги только что из окон не торчали – заняли пол в домике целиком.
Сквозь маленькое окошко мне хорошо была видна дверь в наш подъезд: как раз то, что мне нужно.
Сначала народ активно выходил из подъезда. Входили реже. И это понятно: люди шли на работу. Потом наступило затишье. Примерно с одиннадцати до двенадцати дверь открылась только дважды, выпуская пенсионеров в магазин.
Для меня самое главное время наступит с двух до трех – как раз у нас в музее обеденный перерыв. И, если мои предположения верны, кто-то из моих коллег может появиться здесь, у моего подъезда. Конечно, этот «кто-то» может прийти и раньше. Рискнуть, так сказать. Впрочем, думаю, вряд ли. Все работники музея находятся в данный момент под подозрением, и товарищ следователь Бегунов-Прыгунов может спросить, глядя на тебя взглядом человека, видящего насквозь: «Где вы были между…?»
…Время тянулось долго. Мои ноги начали затекать. О «пятой точке» вообще лучше не говорить. Сесть как-то по-другому в этом домике совершенно было невозможно. Самое большее, что я могла сделать – это сгибать и разгибать ноги в коленях. Чтоб ыони совсем уж у меня не затекли.
Находясь, как вы понимаете, в стрессовом состоянии, я как-то незаметно слопала все свои запасы уже к двенадцати часам. Теперь мне совершенно нечего было делать. Единственным занятием оставалось безотрывное созерцание двери собственного подъезда.
Наконец короткая стрелка часов указала на два, и я приготовилась к «сюрпризам».
Но первым был не тот «сюрприз», который я ожидала увидеть.
В окно домика неожиданно просунулась мужская голова со спутанными волосами и небритыми щеками. Голова спросила:
– А чё ты тут сидишь?
Я сначала растерялась и даже слегка испугалась. Но потом узнала местного пьянчужку по прозвищу Бутылек.
– В засаде сижу, не видишь что ли? Не мешай! – нагло ответила я ему.
– Аааа, – понимающе протянул он, и голова исчезла.
Я снова посмотрела на «объект» своего наблюдения – дверь, и увидела, как она… закрывается. Кто-то вышел или вошел (скорее всего, второе), а я это пропустила! Хватило какой-то минуты, чтобы все мое мучительное время сидения в этом кукольном домике оказалось напрасным! Кто знает, может, тот, кто мне был нужен, уже сделал свое дело.
Ох, Бутылёк- Бутылёк! Провалил мне операцию!
Или нет? Может, есть еще шанс?
«Подожду еще полчаса! – (наречие) решила я. – А потом пойду домой!»
Моя «вахта» наконец закончилась, и я свернула свою «кампанию». Выползла из домика. Ноги настолько затекли, что я не могла ни идти, ни даже подняться. Пять минут я стояла на коленях, держась за крышу домика. Со стороны наверно, я выглядела не лучше, чем наш Бутылек после своего удачного «рабочего» дня. Наконец, почувствовав прилив сил в ногах, прихрамывая, медленно потащила свое бренное тело к нашему подъезду.
Пока находилась в засаде, сломался лифт. Подтягивая себя на перилах, я с трудом поднималась наверх, автоматически считая ступени, количество которых знала точно, потому что прожила в этом доме всю мою жизнь. Когда достигла тридцать третьей ступени и повернулась на лестничной площадке для преодоления последнего пролета к моей квартире, я остолбенела, увидев невообразимое: у нашей двери стояла маленькая старушонка и копошилась с моим замком…
…Я онемела: смотрела на гангстершу снизу вверх и не могла ничего сказать.
Старушка была маленькая, чистенькая, аккуратненькая, седенькая. Такую – на обложки детских журналов с надписью внизу «Добрая фея из сказки». А она стоит и пытается взломать чужую дверь.
Я кашлянула и сказала с язвинкой в голосе:
– Здравствуйте вам!
Она вздрогнула от неожиданности, уронила связку с ключами и испуганно воззрилась на меня.
– Вообще-то, это МОЯ квартира! – произнесла я медленно с нажимом на слове «моя».
Старушка виновато улыбнулась:
– Да я просто хотела…
– Что вы хотели?! – мой голос вдруг стал писклявым – верный признак того, что я нервничаю или злюсь. В данном случае, было и то, и другое.
– Вы не волнуйтесь, милая леди! Я вам сейчас все объясню!.. Мы можем поговорить у вас дома?
Я поднялась на лестничную площадку.
Мне не показалось: старушка действительно была маленького роста – ниже моего плеча. Теперь она смотрела на меня снизу вверх и просительно-виновато улыбалась.
Какое-то время мы изучали друг друга глаза в глаза. Я думала о том, что она действительно похожа больше на волшебницу, чем на взломщицу. Мне даже пришла в голову мысль, что увиденное мной две минуты назад – как она пыталась открыть нашу дверь – показалось.
– Ну что ж, – неуверенно произнесла я, – давайте поговорим…
… Когда мы зашли в коридор, я вспомнила о выставленных в зале картинах. И хотя я уже не сомневалась, что она пришла именно за ними, все-таки пригласила ее не в зал, а на кухню. Предложила сесть, потом налила воду в чайник. Включила его. Делала это в молчании. Наконец я села с противоположной стороны стола и посмотрела на мою нежданную гостью. (Она, между прочим, за это время тоже не обмолвилась ни словом).
Но встретившись со мной взглядом, тут же приветливо улыбнулась.
– Так что же вы хотели в нашей квартире? – не отвечая на улыбку, спросила я.
– Я просто хотела забрать то, что оставила здесь несколько дней назад.
Конечно же, я знала, ЧТО она имеет в виду. Меня захлестнуло возмущение. Еще бы! Я тут в последние дни, не переставая, тряслась от страха, прыгала из окошка, ползала по кустам, сидела, скрючившись, в детском домике… А эта бабулька так преспокойненько мне заявляет, что пришла забрать то, что оставила.
Видно, буря эмоций ярко отразилась на моем лице, потому что старушкина улыбка из приветливой опять преобразилась в виноватую.
– Вы волновались? – спросила она заботливо.
Я закипела одновременно с чайником:
– Вы что, издеваетесь? – прошипела я, потому что голос мой почему-то исчез.
– Ой, нет, что вы, дорогая! – заволновалась «гангстерша». – Я вам сейчас все объясню. Только успокойтесь, пожалуйста. Но сначала… Сначала я хочу посмотреть на НИХ… Где они?! – и не спрашивая разрешения, торопливо устремилась в зал.
– Гражданочка! – возмущенно завопила я. – Вы куда?
И хотелп бежать за ней. Но чайник кипел – пришлось задержаться, чтобы выключить его (он у нас со сломанной кнопочкой выключения).
Когда я заскочила в зал, бабушка стояла в центре и, не отрываясь, смотрела на картины.
– Господи! Какая красота!
Я тоже воззрилась на эту создавшую мне проблемы «красоту»: художественную и историческую.
– Я так рада, что они здесь: в целости, сохранности и безопасности! – прижав руки к сердцу, с чувством сказала старушка.
– Да?! – задохнулась я от возбуждения. – Это почему же?
Странная посетительница посмотрела на меня своими ангельскими глазами и нежно произнесла:
– Милая моя, дорогая девочка! Я вам сейчас все объясню!
– Да уж… извольте… пожалуйста! – с сарказмом протянула я. – Уж очень хочется… Как я понимаю сейчас, эти картины здесь появились здесь не без вашего участия?
– Вы правы! Давайте присядем! – и она по-свойски уселась на диван. Ну, а я присела на краешек, как в гостях.
Вдруг старушка снова вскочила, подбежала к картинам и начала внимательно их осматривать, близоруко щурясь. Она осторожно трогала рамки…
– Вы ищете дневники? – спросила я. – Я нашла их.
Она вздрогнула от этих слов и медленно обернулась. Я увидела, каким взволнованным стало ее лицо.
– Где он? – спросила она тихо.
– Сначала объясните мне, пожалуйста, кто вы и что все это значит: вы – в моем доме, знаете об этих картинах, и вообще… как хоть вас зовут?
Она слабо улыбнулась и подняла руку, поправляя волосы. Я заметила, как дрожат ее пальцы.
– Меня зовут Мария Матвеевна Снегирёва. Это действительно я принесла картины в вашу квартиру… А вы читали дневники?
– Да. Интересно, как они туда попали? И кто эта девушка – их автор?
– Это моя мама…
– Да, это моя мама, – повторила старушка и грустно посмотрела на портрет девушки.
Мой гнев мгновенно улетучился. От него не осталось и следа.
Передо мной стояла женщина, которая для меня тут же стала чем-то особенным и важным. Та юная Сашенька, рассказывавшая о себе на страницах своего дневника, стала мне как подружка. Она поделилась со мной самым сокровенным, рассказала о своих радостях и горестях. Мне было жалко ее, потерянную и несчастную. Мне было жалко и Матвея, влюбленного и в нее, и в идею коммунизма. Трагедия того времени.
– А где Саша… то есть ваша мама… сейчас? Что с ней стало?
– Я так понимаю, что ты прочитала дневник? – спросила Мария Матвеевна.
Я смущенно кивнула:
– Извините, но так получилось… Я нашла тетради внутри рамки, начала читать… А потом просто не могла оторваться.
– Могу я взглянуть?.. А ты пока… вот…
Она достала из своей сумки толстую старую затрепанную тетрадку и протянула ее мне.
– Это тоже дневник моей мамы. Возможно, продолжение первого. Мама говорила, что старый дневник навсегда потерялся в России вместе с картинами. Но я нашла их! – и Мария Матвеевна гордо улыбнулась.
И вот мы уже обе погрузились в чтение: она читала ту часть дневника, которую нашла я. А у меня было продолжение именно с того момента, где я рассталась с Сашей, читая вчера ее историю жизни…