– Какая грустная история! – сказала я, дочитав тетрадь до конца. – Значит, это ваша мама? Но здесь опять не всё. Что же с ней дальше случилось?
Старушка оторвала глаза от страницы и приложила палец к губам:
– Позволь и мне дочитать, – попросила она, и я увидела слёзы в бороздках ее глубоких морщин на лице.
И снова квартира погрузилась в тишину, только листочки дневника шуршали, когда Мария Матвеевна перелистывала их.
Я, предоставленная себе, задумалась. А почему она Мария? Ведь дочку Саши звали Еленой. Но она «Матвеевна». Значит, все-таки дочь Матвея… Ладно, спрошу позднее.
Я посмотрела на «Девушку у окна». Похожа ли Мария на свою мать? Перевела взгляд на старушку. Лицо покрыто морщинами, красные от слез щеки, седые волосы… Очень трудно понять. Старость полностью меняет внешность человека.
Сколько у меня вопросов – не сосчитать! Ох, как трудно дождаться возможности начать задавать их.
…Наконец Мария Матвеевна подняла голову. Поглядев на портрет молодой матери, тяжело вздохнула каким-то своим мыслям. Потом перевела взгляд на меня. По ее туманному взору было понятно, что она все еще думами там, в двадцатом веке, когда её мама Саша была молодой. Я не стала торопить старушку, понимая, что она чувствует…
Она заговорила первой:
– Моя мама как-то рассказала историю о картинах, подаренных ей в молодости. Она не объясняла, кто их подарил. Просто поведала, что там, в России, остался ее дневник в рамке картины. Я начала расспрашивать маму. Понадобилось немало времени, чтобы выудить из нее хотя бы часть информации…
Мария Матвеевна вздохнула:
– Это произошло так давно! Я была молодой, энергичной… Мне во что бы то ни стало захотелось найти дневник и узнать все мамины тайны… Но на это ушли годы!.. И вот я нашла и картины, и дневники. Я так счастлива!
Меня очень подмывало спросить: как она украла картины и что собирается с ними делать? Но начала я с более тактичного вопроса:
– Мария Матвеевна! А что вы собираетесь делать с картинами?
Она посмотрела на меня своими ясными честными глазами, улыбнулась легкой мечтательной улыбкой и ответила:
– Отвезу их домой, в Швейцарию!
– Но как?!
Этот вопрос включал в себя несколько подвопросов, которые я тут же выдала:
– В Швейцарию? Вы там живете? А как же вы собираетесь пересекать границу? С ворованными картинами… Забыли о таможне?
Но Мария Матвеевна все еще была в своем мире грез.
На мои вопросы ответила легко, нисколько не задумываясь:
– На машине… Я на машине сюда приехала.
Ничего себе бабуля! Ворует картины, ездит за рулем. Прямо Джеймс Бонд в юбке. Только с седыми волосами и с морщинистым лицом. Ох, как бы мне хотелось в старческом возрасте иметь такой же характер!
– Но если вы в не курсе… картины разыскивает полиция! Я понимаю, что для вас эти картины – семейная реликвия. Но для полиции данное происшествие – без вариантов – называется воровством. Тем более, что картины пропали из музея. Ну, а то, что хранится в музее, является исторической или художественной ценностью и принадлежит государству.
– Я понимаю, дорогая моя! Но они – часть истории нашей семьи. Да, мой отец в порыве чувств отнёс их однажды в музей и оставил в коридоре. Вы же читали об этом. Но они всё равно по праву принадлежат нам… Вот только эту картину я не возьму, – она ткнула пальцем в автопортрет художника. – Пусть остаётся в музее. Дарю!
«Кто, интересно, ее туда отнесёт?» – нервно подумала я, вспомнив свои недавние злоключения.
Резко зазвонил телефон, и мы обе вздрогнули…
Я взяла трубку.
– Алло!
– Сенечка! Это – Матрена Ивановна!.. Ты не забыла о свидании? Через час мой сын ждет тебя в кафе «Сюрприз»… Ну, пока. Потом поболтаем. Мне некогда.
И она тут же отключилась.
Все произошло слишком быстро. Я даже сначала не сразу сообразила: какая Матрена Ивановна, с каким сыном она договорилась (в моей голове в данный момент были необычная бабулька и украденные ею картины). Потом вспомнила. Глеб!.. (Или не Глеб?)
Как я могла вообще подумать, что Глеб – участник преступления! Конечно же, нет! Все это – глупая и неприятная ошибка! А виновница всего – вот эта старушка-одуванчик, которая сидит на нашем диване и выжидательно, с улыбкой, смотрит в мою сторону… Странно, но меня это больше не злит…
– Я – сейчас! – сказала я и помчалась в ванную.
Мне нужно было хотя бы пять минут побыть одной, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию.
Итак, виновница найдена. Что с ней делать теперь – ума не приложу. И что делать с картинами, которые, как не крути, музейные экспонаты, тоже не знаю. Ладно, сейчас я пойду на свидание. Оставить мне бабульку в нашей квартире или нет? А почему бы и нет? Честно сказать, я бы уже с удовольствием свернула эту приключенческую эпопею. Всем известно, пусть редко, но иногда случается, что проблемы решаются самостоятельно, без нашего участия. Вдруг за время моего отсутствия исчезнут и картины, и старушка. А дальше пусть полиция делает свою работу – то есть ищет преступников. Ну, просто идеальное решение созрело в моей голове!
Я, окрыленная, вылетела из ванны.
– Мария Матвеевна! Мне нужно отбежать на час или два… А может, на три… Вы тут располагайтесь, не стесняйтесь.
– А вы куда, дорогая? – приветливо улыбаясь, спросила она.
(Ох, уж это старое поколение! «Вы»… Но как приятно звучит!)
– Мне нужно встретиться с одним человеком.
– Свидание с мужчиной?
Я слегка смутилась:
– Ну, вроде того.
– По твоей реакции вижу, что он тебе нравится…
Я убежала в спальню переодеваться, оставив бабушку сидеть на диване в зале.
Если тот, к кому я иду на свидание, – Глеб, мне абсолютно не все равно, как я буду выглядеть.
Начала примерять все мои лучшие платья. После пятой примерки наконец определилась. Достала также новые босоножки.
Вышла из спальни к большому зеркалу в зале. Бабушка Мария Матвеевна с любопытством посмотрела на меня, преобразившуюся. Так как спросить было больше некого, я обратилась к ней:
– Как вы думаете: не очень бледно?
– ТВОЙ мужчина заметит тебя любой: и бледной, и яркой. Ему важно другое.
«Много вы понимаете! – с досадой подумала я. – Времена изменились. Сейчас мужчины обращают внимание только на ярких. Если перед их носом не помахать красной тряпкой, они даже не заметят».
Но вслух, разумеется, ничего не сказала…
Как я была потрясена – можете себе представить? – когда за столиком в кафе «Сюрприз» я действительно обнаружила Глеба. Он сидел, нервно постукивая ложечкой по столу, и читал меню. Я замерла у двери в зал, рассматривая издали его красивый профиль, его темные прямые волосы, знакомую до боли осанку. Я пыталась унять волнение: совсем не хотелось, чтобы он увидел меня трясущейся осинкой с бледными щеками и дрожащими руками.
Наконец, немного уняв сердцебиение, я направилась к столику. Тут еще обнаружила, что у меня и колени дрожат. Так и шла с внутренним звоном на своих полусогнутых.
Глеб почувствовал, что я остановилась у стола, и, оторвавшись от чтения, с любопытством оглядел мою персону, насколько ему позволял стол, прикрывавший меня от пояса и ниже. Я поняла: он меня не вспомнил. Может, и к лучшему? Знакомство с нуля предпочтительнее, чем воспоминания о прыщавой девчонке подросткового возраста: вдруг в его воспоминаниях я – хуже, чем мне кажется?
– Садитесь! – предложил он, обволакивая меня своей обаятельной улыбкой. Но не встал навстречу мне.
Я присела на самый краешек стула напротив него. Мне было неловко рядом с ним. Я боялась сделать или сказать что-то не то.
– Значит, вы – Арсения? – спросил он. – Моя мама вас давно рекламирует. Говорит: в музее у нас работает очень хорошая девушка. Вот мы наконец-то и встретились… Маме уж очень хочется, чтобы я был обязательно женат.
И вдруг он захохотал, откинув голову назад. Это был так обворожительно. И… Догадались, кого я вспомнила в тот же момент? Конечно, Алексея, предмет любви Сашеньки. Наверно, и она в какой-то момент не устояла вот перед таким приемом завлекать глупых юных барышень.
Я выжала из себя улыбку, опуская глаза.
О чем с ним говорить, я совершенно не знала. Надо было по дороге сюда не трястись от страха, а подумать о темах для разговора. Теперь он решит, что я – глупая, и разговаривать со мной абсолютно не о чем.
Вот и сейчас он смотрит на меня в ожидании моей реакции на его слова. А я, правда, не знаю, что сказать!
– Вы разговаривать умеете? – вдруг спросил он, и хотя улыбка по-прежнему была на его лице, в глазах промелькнуло разочарование. Или раздражение? Я не успела понять, какое из этих чувств.
– Да, – наконец вымолвила я свое первое слово.
– Ну, слава Богу! – он картинно облегченно вздохнул и вытер предполагаемый пот со лба.
После этого я еще больше потеряла дар речи от сильного смущения за саму себя.
Глеб, не дождавшись от меня ни звука, решил восполнить пробелы собственной речью:
– Я вижу, что вы девушка скромная. Наверно, в женском монастыре воспитывались?.. Что ж, бывает. Скромность, она, конечно, украшает женщину. Права русская поговорка. Но я, честно говоря, и сам теряюсь, о чем говорить с такого типа девушками. Трудно, понимаешь?
Я отметила, что он перешел на «ты», и не знала, радоваться этому или не стоит. И чем больше он говорил, тем больше я чувствовала себя не в своей тарелке.
Подошел официант, протянул мне корочки с меню. Я уткнулась в них, усиленно изучая написанное.
Через минуту Глеб спросил:
– Что выбрала?
– Мороженое, – отозвалась я охрипшим голосом.
– Какое?
И хотя я предпочитала с шоколадом, побоялась показаться слишком разборчивой, и пожав плечами, отозвалась:
– Любое.
Глеб заказал мороженое с орехами и чай. (Я подумала, что надо запомнить на всякий случай, какое мороженое он любит. Хотя захочет ли он встречаться со мной в следующий раз: не каждый выдержит еще один такой же вечер с немой!).
Официант удалился.
Глеб снова повернулся ко мне. Я уже чувствовала исходившую от него волну равнодушия. Но, видимо, вежливость заставляла его закончить вечер, чтобы не было стыдно перед своей мамой.
«Соберись! – говорила я себе. – Ты же можешь быть интересной! Сколько людей тебе говорили о том, что общение с тобой – огромное удовольствие. Я столько исторических фактов знаю, которых даже еще в журналах не написали! Что б ему такое рассказать? Что его может зацепить?.. А вдруг ему слушать мои истории будет абсолютно неинтересно? Надо было все-таки сказать ему, что мы в одной школе учились. По крайней мере, повспоминали бы учителей и тех, кто учился с нами».
Молчание затягивалось.
И тут меня спас его мобильник. Он вдруг запел где-то в кармане его пиджака.
Глеб полез за ним, нажал кнопку и прижал трубку к уху:
– Слушаю!.. Что?!.. Во сколько они были?.. И о чем спрашивали?.. Какую фотку показывали?!.. Как им это удалось?.. Не приходить домой?!.. А куда же мне?!.. Ну, хорошо. Я понял… Ладно, пока…
Я во время разговора исподтишка наблюдала за его красивым лицом: оно менялось от спокойного и самоуверенного до испуганного и растерянного.
Разговор закончился, и Глеб убрал телефон в карман. Бросил на меня быстрый взгляд. И вдруг… изменился до неузнаваемости.
– Арсения! – промурлыкал он, глядя на меня влажными глазами и лучезарно улыбаясь. – Как мне с тобой комфортно! Как будто знаю тебя сто лет!
Я расширила глаза от неожиданности. Какое чудо случилось за последние три минуты, что он вдруг разглядел во мне что-то значимое для себя? Может, это случилось раньше? Просто я не заметила…
Принесли мороженое. Я скромно, маленькими ложечками, начала есть его. Глеб же уплетал лакомство без особого стеснения. Успевал между делом разговаривать:
– Я, когда тебя увидел, у меня сразу возникло ощущение, что мы с тобой уже были знакомы…
«Если бы ты знал, насколько твое чувство верно!» – подумала про себя я, но ничего вслух не сказала.
– …Когда такое чувство возникает между людьми, это не просто так. Это, знаешь, что такое?
(Моя левая бровь в раздумьи поднялась вверх).
– Это – СУДЬБА! – торжественно-пафосно закончил он. – Скажи, а у тебя тоже возникло такое ощущение, когда ты меня увидела?
Я проглотила кусочек мороженого, только что положенный в рот, и напряжённо кивнула.
– Вот видишь! – воскликнул Глеб. – Судьба! Мы просто обязаны продолжить знакомство!
Я подавилась и закашлялась. Он, смеясь, бросился на помощь: стал со смехом стучать меня по спине, выбивая то, что угодило в «не то горло».
…Кажется, именно этот его поступок сблизил нас.
Мы вышли из кафе и не спеша пошли по улице. Он осторожно взял меня за руку. Мое тело, в том числе, и сердце оттаяло: я наконец-то почувствовала себя комфортно. Разговор начал получаться. Но больше говорил Глеб, а я слушала его с превеликим удовольствием, глядя в красивое лицо.
Он рассказывал анекдоты, какие-то смешные истории. Я смеялась и просила еще.
Время остановилось. Счастье заполнило все пространство вокруг. Я ничего и никого не замечала.
Вдруг Глеб остановился, повернулся ко мне, взял меня за обе руки и предложил:
– Давай еще где-нибудь посидим!
– Давай! – радостно согласилась я.
Он полез в карман брюк, достал бумажник и заглянул внутрь.
– Ой, нет, – отказался он от своей идеи. – Что-то я мало денег взял с собой. Прости. Просто погуляем. Не против?
– У меня есть деньги! – радостно сообщила я ему.
– Ты что! – оскорбился он. – Я денег с девушек не беру!
– Глупости! – заверила я его.
– Нет! – твердо заявил он. – Ну, вот если ты пригласишь меня к себе…на рюмочку чая, – и засмеялся сам своей шутке.
– Конечно! – счастливо отозвалась я…
…И только рядом с моим домом я сообразила: это же невозможно пригласить его сейчас к себе! Во-первых, там у меня – картины, во-вторых, бабушка. И вообще… Тут я вспомнила фотографию, которую мне показал Прыгунов. Глеб – в числе подозреваемых! (Хотя поверить в это не могу. Здесь наверняка какая-то ошибка).
Мои мысли метались между двумя «столбами»: оставить Глеба на улице и сбегать домой, чтобы приготовиться к встрече – спрятать картины, предупредить Марию Матвеевну о том, что она на время становится моей родственницей, – или отказаться от этой идеи совсем и не приглашать Глеба в свой дом? Но как я могу отказаться? Ведь отказ может сжечь мосты, и наши отношения разрушатся, еще не построившись…
Короче, выиграло первое: я решила рискнуть и пригласить Глеба в свою квартиру.
Глеб между тем обратил внимание на мои внутренние терзания. Скорее всего, трудно было не заметить тот поток чувств, который пробегал бурной рекой по моему лицу.
– Что-то не так? – спросил он.
– Нет, все в порядке. Пойдем… Только… Ты посидишь во дворе с полчасика: я проверю, что там дома.
Он рассмеялся и ничего не ответил. Только согласно кивнул.
(Боже мой, какой он все-таки милый!)
Глеб уселся рядом с тем легендарным домиком, в котором мне пришлось сидеть сегодня утром в засаде, а я помчалась домой…
Я влетела в коридор как ракета, и на ходу принялась объяснять Марии Матвеевне, какую роль ей предстоит сыграть.
– Ко мне сейчас придет гость. Пожалуйста, притворитесь моей родственницей. Ладно?
– Ладно. А кем именно?
– Все равно… Ну, например, моей двоюродной бабушкой… Так, куда бы нам с вами картины спрятать?
– А зачем? Пусть тут стоят.
– Ну, что вы! Они же в розыске! – округлила я глаза и, схватив «Девушку у окна», помчалась с ней на лоджию. – Помогайте!
…Через три минуты все три картины были там. Но тут вдруг мне это разунравилось. А вдруг Глебу захочется выйти на лоджию?
И я торопливо стала перетаскивать картины в спальню.
– Мария Матвеевна! Спальня будет как бы вашей комнатой. Так что никого туда не впускайте!
– Хорошо! – согласилась бабушка, торопливо семеня за мной с картиной «Мальчик с собакой»…
Наконец «улики» были спрятаны. Я облегченно вздохнула и отправилась за Глебом. Проходя зеркало в коридоре, критически себя оглядела. Слишком критически! Снова во мне проснулись недавние комплексы. Но я решительно тряхнула головой и отправилась на улицу, к мужчине своей мечты…
И вот миг, когда мечты сбываются, наступил: Глеб переступал порог моей квартиры. Я, разумеется, с ним.
Он уже был предупрежден, что мы будем не одни, что ко мне на несколько дней приехала родственница. У него на лице мелькнуло разочарование. Я бы и сама предпочла побыть с ним один на один. Ну, что тут поделаешь. Может, в другой раз…
…Я открыла дверь, мы шагнули через порог и оба услышали шаркающие шаги, раздававшиеся со стороны кухни. Через минуту пред нашими очами предстала во всей своей красе Мария Матвеевна.
Тут случилось что-то очень странное и непонятное.
Сначала произошла немая сцена: оба – Глеб и моя новая знакомая – смотрели друг на друга, вытаращив глаза. По их реакции я поняла, что у обоих – удивлению нет предела.
– Вы?! – первой вымолвила Мария Алексеевна, и голос ее дрогнул. – Что вам здесь нужно?
– Это вы что здесь делаете? – сдавленным голосом произнес Глеб, сдерживая ярость. – Это все ваших рук дело?
(Именно ярость отразилась на лице у моего любимого мужчины. Это чувство не спутаешь ни с каким другим.)
– Моих? Вы о чем?
Я переводила взгляд с одного на другую и была удивлена не меньше их. Находясь в легком шоке, что они знакомы и, кажется, не питают симпатии друг к другу, я попыталась встрять:
– Что ты имеешь в виду, Глеб? Мария Матвеевна, вы знакомы?!
Но они даже не обратили на меня внимания.
– Где картины? – вдруг процедил сквозь зубы Глеб и шагнул к старушке.
Мой шок стал еще больше. Я ничего не понимала. Откуда он знает о картинах? Ах, да… Он же сам пытался их снять со стены в музее… (Значит, на фотографии был всё-таки он?) Но откуда он знает о Марии Матвеевне? И почему он ее спрашивает, где картины, если сам же их забрал из музея?
Мое непонимание мне не нравилось. И вообще, мне все не нравилось. Мое романтическое свидание трансформировалось в уравнение с двумя неизвестными. И, кажется, собирается превратиться в трагедию, судя по тому, с какой нелюбовью смотрят друг на друга моя псевдо-родственница и мужчина, в которого я влюблена.
Еще одна вещь мне жутко не понравилась: я впервые увидела свою любовь с таким перекошенном от злости лицом. Мурашки забегали по коже от такого зрелища. Это был уже не Глеб, а совершенно посторонний мужчина.
Вообще, по жизни не люблю слишком агрессивных людей. Я их просто боюсь! Однажды я стояла рядом, когда два мужика чуть не убили друг друга в драке. Это было ужасно страшно!!! Я и в кино на такие сцены стараюсь не смотреть. Ну, а увидеть подобное в жизни – врагу не пожелаешь. Может, мне Глеб и понравился именно за то, что всегда был невозмутимым, если вспомнить и сравнить его с моими одноклассниками, которые вечно, как петухи, выясняли друг с другом отношения… А тут Глеб и – агрессия… Брр!
И вдруг его недобрый взгляд воззрился и на меня.
– А вы что, родственники?
Я еще не успела ничего ответить, как он, чеканя каждое слово, процедил сквозь зубы:
– Тогда все понятно! Договорились заранее? Удачненько! Одна в музее работает, второй картины нужны. Отличненькая комбинация! В таком случае, мне бояться нечего: сами украли, сами отвечайте! Ха-ха-ха!
В книжках я встречала фразу «произнес ядовито». Сейчас я действительно поняла, что это значит. Точно, он говорил именно так: брызгая ядом. А я вздрагивала от каждого его слова. Мое сердце распадалось на осколки! Глаза вдруг открылись навстречу правде. Я увидела совсем другого человека. И вовсе он был не такой уж красивый. Как я могла страдать из-за него? Точно: любовь зла и слепа! А еще: от любви до ненависти – один шаг.
В этот момент мне было на все начхать: и на украденные картины, и на следователя Бегунова-Прыгунова, и на эту свалившуюся на мою голову бабусю. У меня любовь умирала! Что может быть ужаснее?
Я уже была на грани слезного потока, как вдруг Глеб обернулся ко мне и восторженно заявил:
– Я сам вас отведу в полицию! – глаза его при этом блестели злой радостью. Что-то хищное было в его улыбке. – Это будет доказательством моей невиновности… Но сначала я должен посмотреть на картины. Где они?!
Он вдруг схватил меня за плечи (когда-то я мечтала об этом!) и тряхнул так, что внутри меня что-то булькнуло.
– Не трогайте девушку! – услышала я голос Марии Матвеевны как будто издалека. – Зачем вам нужны картины? Они абсолютно не представляют для вас никакой ценности.
Он выпустил меня и повернулся к старушке:
– Очень даже представляют. Ваша сестра мне рассказала о бесценности этих картин.
– Я не понимаю, – встряла я. – Почему вы знакомы? – наконец-то я смогла задать главный вопрос!
– Этот молодой человек снимал у нас в доме комнату пять лет назад. У нас есть домик в Испании. Около моря. Мы всегда принимали там только русских туристов. Сестре Елене очень хотелось пообщаться с соотечественниками… Но я вас убеждаю, – это было уже для Глеба, – что ничего ценного для вас эти картины не могут представлять. Моя сестра ввела вас в заблуждение. Для НЕЕ они были ценными как память о маме и отце. Для нее, а не для вас.
– Это вы сейчас специально так говорите… Чтобы я отцепился… А может, мы с вами договоримся? – его глаза заблестели. – Толкнем картины, а вырученные деньги разделим: мне – семьдесят процентов, вам – по пятнадцать. Это ведь справедливо, не так ли? Это лучше, чем я бы решил сдать вас полиции.
Не знаю, чем бы вся эта сцена закончилась, как вдруг в дверь позвонили.
– Кто это? – испуганно спросил Глеб, переходя на шепот. – Вы заманили меня, чтобы сдать полиции?
– Сейчас узнаем, кто это, – ответила я как можно спокойнее, хотя мое сердце все еще танцевало кадриль. – А вы пройдите, пожалуйста, в зал…
На пороге стояла Лерка. Вот уж точно: черт принес. Только ее тут не хватало!
Первая мысль о причине, почему она неожиданно появилась здесь, была такой: узнать больше о моем ухажере, которого нет. Но оказалось, что причина ее появления – другая. С порога прозвучала фраза, которую так любят использовать киношники в сценах о ревнивых женах и неверных мужьях:
– Где он?!
– Кто? – абсолютно искренне удивилась я.
– Не притворяйся! – прошипела она.
И, не дожидаясь приглашения, перешагнула через порог моего дома и захлопнула за собой дверь.
– Кто-кто? – противным голосом передразнила она меня, повернувшись ко мне. – Глеб – вот кто!
Я удивилась еще больше:
– Глеб?!
– Только не говори мне, что его здесь нет. Я за вами от самого кафе иду.
И она, не разуваясь – вот наглая, в уличной обуви! – бесцеремонно отодвинула меня в сторону и протопала в зал. Я просеменила за ней.
Сегодня был день сюрпризов или …дешевых мелодрам.
Сцена номер два представляла из себя следующее.
– Ты?! – совершенно искренне удивился Глеб.
– Я!!! – злорадно подтвердила Лерка.
– А что ты тут делаешь? – повысив голос, гневно спросила моя «уже почти сдохшая» любовь.
– А ты? – тоже на тон громче переспросила Лерка.
– Я первый спросил! Ты что, следила за мной? – Глеб явно не хотел уступать и перешел почти на крик.
До меня наконец дошло: Лерка действительно тогда говорила о Глебе как о ее новой пассии. Они встречаются! А он, негодяй, еще и меня решил в список своих девушек записать. Подлец!
– Может, вы в другом месте будете разбираться, кто кого больше обманывал? – в гневе, стараясь прокричать громче, чем они, вместе оба взятые, спросила я. Не хватало еще, чтобы их отношения – всякие там шуры-муры – в деталях всплыли сейчас и обрушились на мой и без того воспаленный мозг.
И тут в дверь снова зазвонили…
– Это какой-то сумасшедший дом! – воскликнул Глеб. – Кого еще принесло?
– Может, еще особа женского пола за тобой следила? – съязвила я. – Лично я не удивлюсь!
– Еще кто-то? – возмутилась Валерия и в бешенстве шагнула к Глебу.
– Ребята, – закричала я. – Не вздумайте здесь драться! А то точно придется вызывать полицию. Материальные потери мне ни к чему. Достаточно моральных.
Кажется, вернулось мое «я». Стеснения исчезли.
Пошла открывать.
Внутри бушевала буря. Я чувствовала себя ужасно уязвленной. Мало того, что разочаровалась в Глебе, как в человеке выдержанном и вежливом – именно таким он мне всегда казался, – так я узнала, что он одновременно может ухаживать не за одной девушкой. Противно!!!
Все еще в гневе, я решительно распахнула дверь.
На пороге стоял Роман. Вид у него был очень виноватый, глаза часто моргали. Ну и, разумеется, при виде такого «зайчика» я вылила на него ушат злости, накопившийся во мне – спасибо Глебу:
– Что те-бе нуж-но?!!
Ромэо, как подбитый танк, беспомощно топтался на пороге, мучительно формируя в голове мысль, с которой пришел. Наконец выдавил:
– Сеня, мне бы поговорить с тобой…
– Сейчас?! – спросила я так, как будто он знал заранее о моей занятости и пришел нагло клянчить аудиенцию.
– Сеня, я давно пытался с тобой поговорить, но ты избегала этого… А ЭТО очень важно!
Я представила себе, как сейчас три пары ушей навострились и подслушивают наш с Ромкой разговор. Конечно же, интересно! Пришел товарищ выяснять отношения: люблю я его или нет. Ведь так? Зачем еще мог прийти ко мне этот Ромэо?
Вечно несгорающее чувство – Ромкина любовь.
Обижать его вдруг расхотелось. Хоть кто-то любит меня так преданно и долго. Это надо ценить, а не отвергать. Особенно в такой период жизни, как у меня сейчас. И все же…
– Ром, у меня сейчас гости, – начала ему втолковывать я. – Давай мы поговорим с тобой, но не сейчас.
– Понимаешь, я боюсь, что это может стать поздно.
Мелькнула мысль, что он заговорил как-то уж очень поэтично. По-книжному: «…может стать поздно…» Роман между тем продолжал:
– И это становится опасно для твоей… репутации…
– Чего? – не поняла я. – При чем здесь моя репутация?
– Вот именно это я и должен тебе объяснить, – вздохнул наш охранник.
Я посмотрела назад. В зале было тихо: сидят, ловят каждое слово.
– Хорошо, пойдем прогуляемся…
Я заглянула в зал. Мои гости сидели на диване так мирно и спокойно, как будто каких-то пять минут назад не было ссор и ругани.
– Я – ненадолго, – объявила я. – Не передеритесь тут без меня…
Рома, смущаясь и краснея, поведал мне следующее:
– Как раз накануне дня, когда пропали картины, ближе к вечеру, ко мне подошла Валерия. Тебя в этот день, если помнишь, на работе не было…
– Да, я ездила в командировку.
– Ну, вот. Я тоже был в этом абсолютно уверен, но Лерка сказала мне обратное. Она заявила, что ты ждешь меня в парке и жаждешь поговорить о чем-то очень важном. Мне пришлось напомнить ей, что я вроде как на службе, но она легкомысленно махнула рукой: «За полчаса ничего не случится. Если хочешь, я понаблюдаю». Она заметила, что я по-прежнему сомневаюсь, и заявила: ей, ну, то есть Валерии, кажется, что ты собираешься поговорить со мной о наших отношениях. Вроде как я тебе нравлюсь, и ты хочешь мне в этом признаться…
Ромка смущенно покраснел и отвернулся, выдавливая из себя кашель. Наверно, чтобы скрыть свое стеснение от сказанного.
Мои щеки тоже стали красными. Однако я еще рассердилась и на Лерку, которая вечно лезет не в свои дела. Опять сводничество?
– Именно это ты мне хотел рассказать? – уточнила я, собираясь возвращаться. – Я поговорю с Валерией. Она больше такого не сделает…
– Дело не в этом, Сеня, – торопливо проговорил Рома, боясь, что я убегу. – Я поверил ей и пошел в парк. Но там тебя не было…
– Разумеется! – гневно резюмировала я.
– …А, когда вернулся и хотел спросить Леру, что все это значит, оказалось, что она отпросилась у Рисыча и ушла домой.
– Негодная!
– …Во время последнего, вечернего, обхода, мои мысли крутились вокруг …тебя, и я не заметил, что стена, где висели картины, опустела. А обратил на это внимание только на следующее утро. Ну, и сразу вызвал полицию.
Я разинула рот.
– Что? Ты думаешь: Лерка к этому причастна?!
– Я не знаю… Может, кто-то зашел в мое отсутствие и снял их со стены…
Я задумалась, сопоставляя факты.
– Нет, не похоже, – наконец вымолвила я. – Я уже знаю, КТО украл картины. Скорее всего, Лерка была помощницей… Пошли! – я решительно взяла Ромку за руку и повела к себе.
– Куда? – все-таки уточнил он.
– К нам. Я познакомлю тебя с вором…
Дома было тихо. Или почти тихо: кто-то негромко разговаривал в зале. По крайней мере, ругань отсутствовала.
Глеб и Валерия, хмурые, сидели на диване в зале и о чем-то тихо совещались.
– Ну, что, Валерия, – начала я без вступлений, – объясни мне, пожалуйста, для какого такого разговора я приглашала Рому в парк?
Лерку вопрос застал врасплох: она не сразу сообразила, о чем это я. Наконец по смене выражения ее физиономии – с удивленной на смущенную – стало понятно, что до нее дошло, о чем речь.
– Ааа, ты об этом, – кокетливо махнула она рукой и хихикнула. – Это я разыграла Ромку. Он стоял такой серьезный на своем посту. И в то же время такой одинокий – бедный оловянный солдатик…
Ромка икнул, выпучив глаза, когда услышал, с кем его сравнили.
– Разыграла, значит, – подытожила я.
– Ага, – кивнула она, страшно довольная собой.
– А в это время твой пособник Глеб Сидоров украл картины.
– Но-но, – возмутился Глеб. – Выбирай выражения.
– Как тут ни выбирай выражения, вы, господа голубчики, совершили кражу! – словно в заседании суда строго объявила я.
– Ха-ха-ха! – сказал Глеб, серея от злости. – Если мы совершили кражу, где то, что мы украли?
– Вот этого уже я не знаю, – нагло заявила я. – Здесь дело полиции – найти пропажу.
От этих слов Лерка с Глебом одновременно побледнели и переглянулись между собой. Потом Глеб нервно поднялся с дивана, подошел слегка подпрыгивающей походкой к открытому окну (без меня похозяйничали!) и выглянул на улицу. Наверно, посмотрел, нет ли около подъезда полицейской машины… Видимо, не было. Он облегченно вздохнул, расправил плечи, одарил меня взглядом орла, благополучно миновавшего охотника, и сказал:
– Доказательств – нет!
– Есть! – хором выпалили мы с Ромкой.
Глеб поднял вверх брови и изучающе стал нас рассматривать.
Ромка уточнил:
– Ты был заснят на камеру внутреннего наблюдения. Полиция уже тебя ищет… Точнее, не тебя, а похожего на тебя. Потому что полиция не в курсе, как зовут человека с фотографии.
Целая гамма чувств отразилась на лице Глеба. Он решил стоять на своем:
– Это был не я, а кто-то на меня похожий.
– Смелое заявление! Особенно если несколько человек знают, что это был ты.
– Какие «несколько»? Это только все ваши подозрения.
Дебаты между Романом и Глебом могли превратиться в целую передачу “Hard Talking”. Меня, по большей части уже не интересовало, КТО украл картины и ЗАЧЕМ. Имелись вопросы поинтереснее.
– Послушайте, Глеб, – приступила я к своему интервью. – А зачем вам понадобились эти картины?
– О, обратно на «вы»? Чудесненько!
Меня начинала раздражать его привычка добавлять везде, где можно, суффикс «еньк».
– Видите ли, дорогая, вы, как понимаю, с удовольствием работаете музейным жуком и получаете за это удовольствие жалкие гроши…
– Ну-ну, – вознегодовал Рома, шагнул к Глебу. – Попрошу без оскорблений!
– Ничего, Рома! Мне даже интересно, что Глеб знает о музейных жуках.
– Что? – не понял Глеб, о чём это я.
– Неважно, – довольная собой, отозвалась я. – Продолжайте…
Не думаю, что Глеб в курсе: «музейный жук» действительно существует и живет в музеях. Его любимое блюдо – кожаные обложки и переплеты книг.
– …А я хочу жить красиво! – высокопарно продолжал Глеб. – Однажды я поехал в Испанию, где, как вы знаете, снимал комнату в домике у русских иммигрантов. Старушка, с которой я там познакомился, рассказала мне, что много лет назад в России была потеряна их семейная реликвия – бесценные картины. Это сильно заинтересовало меня. Я вызвался помочь бабке найти их. Но для этого мне нужны были мельчайшие подробности об утерянных картинах. Рядом с бабулькой все время была младшая сестра Мария. Она тоже присутствовала при наших разговорах. Мой живой интерес и желание помочь понравились ей. Она перерыла весь семейный архив, даже ездила в Швейцарию, где у них тоже дом. Оттуда она привезла фотографии своей матери, когда та была молодой. А также ее брата. Именно их портреты были изображены на картинах… Я понял: это мой шанс. Я не только заработаю на том, что буду искать картины и получать за это гонорар. Я решил: когда найду их, продам по хорошей цене.
– Глупый! – выразила я свое мнение, и Глеб стал покрываться пятнами от моей чрезмерной откровенности. – Тебе же сказали, что картины ценны только для семьи. Сам посуди: художник неизвестен, техника любителя… Ну, кто их купит?!
– Не верю! – упрямо сказал Глеб.
– Ну, как говорится, дело твое!.. Только я бы на твоем месте не рисковала. Я сама лично видела твою фотографию в руках следователя…
Пятна на лице Глеба стали бледнеть. И он – вместе с ними.
– Да, Глебушка, – встряла Лерка, – мне тоже следователь показывал фотографии. Тебе надо спрятаться на время, пока все не утихнет. Я даже знаю, где.
Ох, Лерка, Лерка! Вижу: и ты в сетях любви. Готова рисковать, не раздумывая.
Глеб, погруженный в свои мысли, походил по комнате туда-сюда.
– А как же эти? – остановившись, спросил он Лерку и кивнул на нас.
– Я не собираюсь ничего предпринимать против вас, – сказала я, – если вы расскажете мне, как все провернули… Итак, Глеб, ты нашел картины – не спрашиваю, как; наверно, это было не так просто, – а что было дальше? Расскажи, я сгораю от любопытства. Обещаю: я – ни-ни….
Глебу, похоже, нравилось быть рассказчиком. Он расправил плечи, взгляд его стал увереннее. Но в последний момент вспомнил о Романе.
– А он?
– Ромка, ты ведь никому не скажешь?
Ромэо неопределенно повел плечами.
– Видишь, он не скажет, – ответила я Глебу.
– Ну что ж… Картины я действительно нашел достаточно быстро. Елена Матвеевна, так звали бабульку, у которой я снимал комнату в Испании, дала мне почти точные координаты. Они жили в Полянске во время революции, и именно оттуда картины пропали. В Интернете я нашел весь список областных музеев и решил посетить каждый. Но мне даже не пришлось обходить все музеи области: я пришел в тот, в котором работала мать и увидел там картины…
– Твоя мама знала о…, - начала я вопрос.
– Нет, конечно, – ответил Глеб. – Зачем такое знать родителям?
Потом продолжил:
– Здесь я сделал ошибку. Меня одолевали некоторые сомнения, эти картины или нет, и я позвонил в Испанию. Оказались, они… Но кто знал, что младшая сестра заказчицы – тоже бабулька – примчится сюда…
Глеб задумчиво посмотрел в окно, потом снова заговорил:
– Короче, в вашем музее я встретил Валерию…
– Он влюбился в меня с первого взгляда! – вставила сияющая Лерка фразу в разговор.
– Ну да! – ровным голосом отозвался Глеб и продолжил: – Мы встретились в кафе вечером. Потом еще встречались… Я рассказал Лере о картинах. Она была удивлена, что никто не знает об их ценности… В общем, раз никто не знает, – решили мы, – волноваться не будут. Валерия согласилась мне помочь… Ну, а дальше – очень просто: Роман уходит со своего поста, причем мы рассчитываем время так, чтобы это было очень близко к закрытию – посетители уже покинули здание, новые вряд ли придут. Я уже в это время сижу в машине недалеко от музея. Лера делает мне знак. Я захожу в музей. Лера остается в холле перед входом. Дальше – все легко. Снимаю первую картину, несу в туалет. Там лежат веревки, связанные так, чтобы можно было легко вставить в петлю картину. Делаю это. Открываю окно. Аккуратно опускаю картину вниз, на асфальт. Окно туалета снаружи закрыто густыми высокими кустами. Риска быть замеченным – никакого. Иду за второй картиной… И так далее. Полчаса – и все в порядке… Но, когда я вышел на улицу, обошел здание и подошел к окну туалета, картин внизу не было… Вот и вся история. Где они сейчас, я не знаю. Но подозреваю, что без этой бабульки – Марии Матвеевны – здесь не обошлось… Кстати, а где она?.. А впрочем, какая разница, – неожиданно махнул рукой Глеб. – Пора завязывать с этим. Нет картин – нет преступления!
Он хмыкнул…
…Через минуту в доме стало тихо: Валерия и Глеб удалились восвояси. Ромка смущенно потоптался, поглядывая на меня. Спросил:
– Я тоже пойду?
– Хорошо! – согласилась я.
Кажется, он был разочарован моим ответом, но беспрекословно послушался.
Я закрыла за ним дверь и только после этого пошла посмотреть в спальню, там ли Мария Матвеевна. «Гангстерша», мило посапывая, спала на моей кровати. Картины стояли напротив нее у стены…
Только когда старушка проснулась, я умерила свое любопытство и задала все вопросы, ответы на которые пока не знала.
…Оказывается, в отличие от своей сестры Елены, Мария Матвеевна смогла усмотреть коварство в намерениях Глеба. После его звонка с вопросами по описанию картин она села за руль своего автомобиля и поехала в Россию. В девяностые ее мама настояла, чтобы дочь сделала себе российский паспорт. Поэтому границу Мария пересекла без проблем.
Женщина знала название города и музей, где находились картины. Приехав на место, она наняла частного сыщика и с его помощью быстро убедилась в том, что была права: Глеб действительно собирался присвоить картины себе с целью продажи. Он даже нашел покупателя. Судя по тому, что цена была предложена высокой – так сообщил сыщик – покупатель не знал, что в картинах нет ничего ценного.
После этого младшая дочь Сашеньки и Матвея разработала свой план хищения картин.
Мария Матвеевна доверилась одному из работников музея…
– Кому? – поспешила спросить я.
– Он представился Иваном.
– Дядя Ваня?!
– Он проникся симпатией и пониманием. «Семейные реликвии – это святое, – глубокомысленно сказал он. – Особенно, если они вызывают бурю эмоций у пожилой женщины. Пусть в последние годы жизни картины рядом греют ее душу». Мы договорились, что он поможет мне. Когда Глеб выбрасывал картину из окна и удалялся за другой, Иван брал ее и тащил к машине, где ждала его я. Автомобиль был поставлен в тихий переулок, где практически никого не было. Так что никто не заметил наши действия с Иваном… Представляю, как удивился Глеб, когда пришел вниз, а картин – нет! – она, довольная собой, хихикнула.
Я чувствовала себя так, как будто осваивала новую науку: чем больше узнавала, тем больше понимала, что белых пятен не уменьшается.
– Мне только одно интересно: как он нашел дурака, пожелавшего купить картины за хорошие деньги? Обычно те, кто скупают краденое, – большие специалисты в своем деле.
– А мне интересно другое, – серьезно заявила я. – Почему картины были принесены в мою квартиру? Кто украл ключи из моей сумки? Дядя Ваня?
– Что ты, дорогая! – горячо сказала Мария Матвеевна. – Никто ничего не крал. Это просто совпадение.
– Совпадение?!
– Ну да… Когда-то в этой квартире жил мой отец… Уже один, без семьи. Ключи странным образом сохранились в нашем доме, и я даже знала адрес…
– Матвей?! Тот, о котором Саша писала в своем дневнике?
– Да.
– Просто удивительно. Вы знаете, я ведь историк. И наверно, самое поразительное в моей работе то, что я лучше других осознаю: мы живем в мире, где когда-то точно так же жили другие. И частички их душ с нами. Мы об этом не думаем, но иногда чувствуем. По каким-то странным случайностям, совпадениям. Мне даже кажется, и приведения – это не выдумка. Просто в некоторых местах прошлое проявляется значительно сильнее, чем в других.
Мария Матвеевна с улыбкой смотрела на меня и легонько кивала головой.
– Я тоже уснула здесь, как в раю. Может, именно потому, что когда-то тут жил мой папа, – грустно проговорила она.
Я вдруг насторожилась.
– Мария Матвеевна, послушайте, но ведь они с Сашей жили в доме Алексея. В ДОМЕ, не в квартире.
– Они жили в Полянске. После того, как моя мама с ее тетей, Гертрудой и моей старшей сестрой Еленкой уехали, папа оказался в очень сложной ситуации. Нужно ведь было как-то объяснить неожиданную пропажу родственников. Время было тяжелое. Легко могли расстрелять – хоть чужого, хоть своего. Но одно событие спасло папу. Как говорят: не было бы счастья, да несчастье помогло… Два дня он сидел дома, притворившись больным. Папа искал способ объяснить окружающим, куда пропали его жена и ребенок. Заявить об этом в милицию было невозможно. Там бы быстро могли понять, что те ударились в бега. И тут старая постройка рынка развалилась – крыша придавила несколько десятков людей. Потом внутри случился пожар: из-за печек, которые обогревали продавцов. Только несколько человек успели выскочить. Остальных спасти не удалось. Среди погибших – и покупателей, и продавцов – было много тех, кого не опознали. Матвей воспользовался этим. Ему пришлось разыгрывать горе. Однако ему поверили. К счастью, встретить Тикунью был маленький шанс. И видимо, попугав маму, она успокоилась. По крайней мере, ничего не случилось. Папа все-таки решил подстраховаться. Объяснив своему начальнику, что в этом городе всё напоминает ему о погибшей семье, он попросился, чтобы его перевели в другое место. Так он оказался здесь, в этом маленьком городке…
Старушка задумчиво улыбнулась каким-то своим воспоминаниям, потом озвучила – возможно, именно это:
– Папа рассказывал, что он часто ходил в ваш музей и смотрел на портрет мамы – Сашеньки. Впервые он смог простить Алексея, и только за то, что благодаря ему мог часто видеть жену. Пусть даже только на картине.
– Безумно интересно! – произнесла я с чувством…