На следующий день у меня был выходной. Проснулась я, однако, ни свет ни заря, хотя спешить было некуда. Выскочила на завтрак вместе с Никитой – он собирался в гимназию.
– Чего это вы, барышня? – спросила Мария.
– Не спится! – я постаралась не показывать ей своего внутреннего волнения: Мария знала нас с Никитой с пеленок, все наши детские хитрости и настроения улавливала лучше мамы.
После завтрака, позвав Ветерка, я побежала к морю.
Но зря торопилась: художника там не было.
Мне так грустно стало! Очень хотелось увидеть и услышать его снова. А он не пришел. Я почувствовала глубокое разочарование…
Любовь эгоистична: влюбленным хочется, чтобы все складывалось так, как он или она этого желают. И еще я верила во взаимную любовь. У меня даже в мыслях не возникало сомнений по поводу, что, если я люблю человека, то у него на этот счет может быть свое собственное мироощущение.
Побродив по берегу, я свистнула Ветерку и не солоно хлебавши побрела домой…
Днем, только пообедав, я опять заспешила на берег. Увы! Сегодня мне не везло: берег был пустынным. Только чайки деловито искали в песке, чем поживиться…
Вечером даже мама заметила, что я непривычно хмурая.
Еще бы не хмуриться! Завтра я иду на службу, а вечером – в оперу, всей семьей. Значит, не смогу пойти к морю, и опять не увижу его… Второй день.
Два дня без человека, который вдруг стал так сильно нужен мне, – это так долго!
…Вечер я провела у окошка. Сидела, смотрела на медленно погружавшийся в темноту сад, вдыхала прохладный запах наступившей осени.
Мысли мои бродили вокруг милого сердцу художника, а потом в голове моей стали складываться какие-то полустишии:
Мир мне казался в ту минуту глупым и несовершенным. Почему, если я полюбила человека, должна пытаться что-то делать? Почему люди просто, когда встречают друг друга и влюбляются, не могут быть вместе и уже никогда не расставаться?
Мне захотелось поплакать по этому поводу. Но я решила не превращать себя в глупую барышню, чуть что распускающую нюни. Может, уже завтра что-то изменится в лучшую сторону…
Удивительное состояние – любовь. Настроение как у моря погода. Вот ты чувствуешь себя безумно счастливой. Тебе хочется петь, танцевать, смеяться без причины, восхищаться разными глупостями, такими, как бегущий с соломинкой муравей, летящая в небе птица, цветок, желтеющий огоньком среди травы. Ты чувствуешь запахи острее, чем обычно. Ты наполнена энергией. И вдруг все меняется в мгновение. Чувство одиночества наваливается на тебя. Кажется, что тот, кого ты любишь, даже не вспоминает, не думает о тебе. И от этих мыслей сжимается в комок сердце, хочется тихо плакать, забравшись в уголок…
То же самое «заболевание» началось у меня в тот теплый летний вечер, когда я встретила художника, рисовавшего море. Я влюбилась. И меня совершенно не смущала разница в возрасте. А ведь он был старше меня, наверно, лет на восемнадцать.
Я сегодня самая-самая счастливая! Ходить спокойно не могу: иду и пританцовываю.
Нет, лучше расскажу по порядку.
…К вечеру притворилась, что у меня болит голова. Мама заволновалась, но я успокоила ее, сказав, что просто плохо спала ночью, не выспалась, и поэтому чувствую себя не очень. Полежу, мол, и все пройдет.
Внутри меня грызла совесть, что обманываю родителей. Но желание увидеть ЕГО было настолько сильным, что я уже не могла руководить собой. Мама и папа ничего не заподозрили, потому что знали мою влюбленность в театр. В другой раз я бы рыдала, что не могу пойти с ними. Но сегодня… Родители с большим сочувствием, что я не посещу оперу, пожелали мне всего хорошего и оставили дома на попечении Марии.
Через час я сказала ей, что прогуляюсь по воздуху. Мария не возражала: вечер был теплый, мягкий, даже без намека на ветерок. Я, одевшись в свое любимое светло-зеленое платье, позвала нашего пса и побежала с ним к берегу моря.
ХУДОЖНИК! БЫЛ! ТАМ! Как и позавчера, он рисовал, сидя у мольберта.
Увидев его издали, я почти побежала, но одумавшись, остановилась: это неправильно – показывать чрезмерную радость мужчине. Однако он вдруг сам заметил меня и приветливо помахал рукой. Сердце запрыгало от радости, и я, позабыв об этикете, заторопилась к нему.
…И опять это был чудесный вечер. Не похожий ни на один другой из моей жизни до того момента, когда я встретила ЕГО. Вечер, как волшебная шкатулка, вмещал в себя длинный разговор, мое внутреннее ликование, а также ощущение, что я знаю этого человека давным-давно…
Разумеется, художник был не местным жителем – я об этом и так догадывалась: местных – хотя бы в лицо – я знала всех, ведь наш городок такой крошечный.
Когда он сказал, что живет в Полянске, я захлопала в ладоши.
– Там живет моя тетя! – с восторгом и торжественностью в голосе объявила я.
– О! – воскликнул он. – Значит, наша встреча не случайна.
Я смущенно улыбнулась, щеки загорелись от счастья.
– Кто она? Как ее зовут?…
– Тамара Александровна. Она – сестра моего папы. В Полянске у нее своя гимназия для девочек-сирот. Тетя – замечательная! – ответила я.
– Не сомневаюсь. Гимназия для сирот – это так благородно!.. Итак, вашу тетю зовут Тамара Александровна. А как зовут вас, прекрасная незнакомка? – вдруг, хитро улыбнувшись, спросил он.
– Александра, – ответила я и почувствовала, что щеки мои, и без того – я уверена – красные как помидоры, перешли в еще более пылающее состояние. Мне было так безумно приятно наконец-то услышать этот вопрос! А слова «прекрасная незнакомка» прозвучали как «сказочная принцесса».
– Какое чудесное имя! – воскликнул он, чем заставил меня смутиться еще больше. – А меня, между прочим, зовут Алексей. Наши имена созвучны. Это хороший знак. Большой шанс для нас – быть хорошими…, - он помолчал, как будто подбирая правильное слово; я замерла в ожидании конца предложения – …друзьями.
Я счастливо улыбнулась: этот данный им «титул» несомненно сближал нас.
…Когда начало смеркаться, я заторопилась домой. Но он не позволил мне идти одной и проводил до нашей улицы… Да, он замечательный, великолепный, самый лучший!
Было совсем темно, когда я зашла во двор. К счастью, родители еще не пришли – дверь мне открыла Мария. Она посмотрела на меня подозрительно и спросила:
– Барышня, я уже волноваться начала. Где же вы пропадаете?
Ох, как близко к истине была она! Я действительно пропадала. Мое сердце выпрыгивало от волнения из груди, щеки пылали. А глаза, думаю, светились так, что не нужно было дома зажигать свечи в это вечернее время.
Но я постаралась ответить Марии как можно спокойнее и сдержаннее:
– Все хорошо. Я прогулялась, и моя голова больше не болит.
После этого поторопилась прошмыгнуть в свою комнату, чтобы избежать дальнейших вопросов. И еще я боялась, что сиявшее от счастья лицо выдаст все мои внутренние волнения.
Итак, с некоторых пор мысли мои были только об Алексее. Причем они звучали настолько громко и ярко, что нуждались в конце в восклицательных знаках.
Какое у него замечательно красивое имя: Алексей! Я мысленно повторяла его про себя, а когда никого не было рядом – вслух, ощущая его сладкий вкус на языке.
Какой он умный! Сколько много знает! Как с ним интересно!..
И этот список можно бы было продолжать бесконечно.
Жизнь для меня изменилась, потому что сейчас мое сердце было наполнено любовью. И это новое чувство поглотило всю меня: ни о чем другом я думать не могла.
Мне помнилось каждое ЕГО слово, каждый взгляд. Я прокручивала в голове каждый миг общения с ним, и мысленно повторяла эти мгновения все снова и снова.
Мы стали встречаться с Алексеем каждый день. Для этого я старалась уйти из дома одна, без Никиты, прихватив с собой только Ветерка – ведь собака не может рассказать домашним о том, что я встречаюсь с мужчиной. Не знаю, почему, но я не торопилась поведать маме о своем знакомстве с художником. Я успокаивала себя: делаю это просто из-за того, что у папы сейчас какие-то проблемы. А тут я со своим счастьем… Но как это обычно бывает: внутри нас сидит существо, которое знает правильный ответ – почему-то я была уверена, что мама не одобрит этого знакомства.
Я уже знала, что его глаза – цвета гречишного меда, что он закончил университет в Москве – изучал искусство, а потом вернулся домой, в свой родной Полянск; что ему тридцать четыре, и он живет один, в небольшом доме, доставшемся ему по наследству от дяди. А сюда он приехал для того, чтобы рисовать море. Точнее, он приехал отдохнуть немного около моря, ну, и заодно, порисовать.
У него была удивительная привычка: когда он смеялся, то запрокидывал голову назад. В этот момент я могла видеть его ставший родным профиль и темные струящиеся вниз волосы… Сердце мое в такой миг беспомощно падало вниз, а внутри возникала странная, непонятная тяга прикоснуться к нему или прижаться. Я тут же с силой зажмуривала глаза, чтобы не наделать глупостей…
Папа вдруг объявил сегодня вечером за ужином, что я – девица взрослая, и пора бы мне замуж. Сначала мне показалось, что он шутит, но оказалось, – нет.
Я стала думать, почему он об этом заговорил. Может быть, они прознали о том, что я встречаюсь с Алексеем, и их родительские сердца подсказали: дочка влюбилась, время подумать о свадьбе?
Спрашивать открыто я не решалась: а вдруг папа сказал об этом по другой причине? Недавно вышли замуж две девушки из моего бывшего класса. Может, в этом причина? И это просто намек, что мне надо тоже подумать о женихе?
…На следующий день было воскресенье, и к нам на обед приехали гости, семья Кончаловских: отставной генерал Георгий Ксенофонтович, который когда-то учился с моим папой в гимназии, (а недавно помог мне в устройстве на работу), его жена Эльвира Павловна и их сын Антон.
Ужин был долгим и скучным. Разговаривали все больше о политике, о войне, о волнениях среди рабочих.
Я витала в облаках и не участвовала в разговоре. Пришедшая ко мне любовь закрасила все страшное и черное в разноцветные краски. А ведь время было таким тревожным для России. Мировая война – кровопролитная и изматывающая, постоянные забастовки по всей стране… В нашем городе все это происходило не ярко: иногда и кое-где. Больше выражалось в разговорах. Да еще можно было услышать недовольные выступления рабочих в очередях за хлебом, мукой или мясом… Основные события развивались где-то там, далеко, в Москве, в Петрограде. И для меня это было «проходившим мимо». Особенно сейчас, когда я влюбилась.
Какое уж там волнение в стране, если оно сейчас в моем сердце!
Ни политика, ни другие кавалеры меня не интересовали. А ведь передо мной сидел тот, кому я была не безразлична.
Антон, двадцати лет от роду, полноватый, щекастый молодой человек, с очками на носу, напоминал мне внешностью Пьера Безухова. Только характером он был совсем другим.
Хотя родители наши частенько наведывались друг к другу в гости, мы с Антоном никогда не ладили. Маленьким он был страшным задирой: не разбирал, кто перед ним – мальчик или девочка… А лет в пятнадцать неожиданно переменился ко мне и стал оказывать знаки внимания. Однако, похоже, он слишком подпортил свою репутацию в детстве, и я с ним общаться никак не хотела. Хотя наши мамы всячески поощряли желание Антона дружить со мной. Но мнение, которое сформировалось о человеке в детстве, изменить сложно. А познакомились мы с Антоном совсем не благодаря родителям, а по-другому. Дело было так.
Хотя нет… Сначала была предыстория.
Когда моя мама пребывала в юном возрасте, за ней ухаживал курсант. Однажды они с ним поехали кататься на лодке – по морю. И перевернулись. Мама умела плавать (все-таки выросла на море), но длинное, пышное платье, впитав воду, потащило ее на дно. Спасение пришло неожиданно не от ухажера – он тоже нуждался в помощи, потому что был оглушен деревянным боком лодки, когда та перевертывалась. Вытащили из воды маму и курсанта два паренька из рыбацких семей, которые, к счастью, проходили мимо. Один из них был Михаил Краюшкин.
Через много лет, когда мама была замужем, и у нее уже родилась я, они встретились с Михаилом. Тот тоже обзавелся семьей и детьми. Мама пригласила их всех к нам в гости на обед… Жена у Михаила оказалась славной женщиной. Она подрабатывала швеёй, сам Михаил стал почтальоном.
Мне только исполнилось восемь, а Вася – их сын – был на два года младше. Мы нашли много совместных забав и с удовольствием вместе играли в саду, когда семья Краюшкиных появлялась в нашем доме…
…Однажды, в зимний день, у нас не было последнего урока. Я в нетерпении выскочила на улицу – посмотреть, не идет ли Мария. Стояла, мерзла, переступая с ноги на ногу, как вдруг увидела, что и в мужской гимназии, которая была напротив, закончился урок. Мальчишки выскочили на улицу, шумя и толкая друг друга. Среди них я заметила Васю и уже собиралась помахать ему рукой, как на моих глазах какой-то мальчишка, на голову выше моего друга, толкнул его. Тот упал на колени, а старшеклассник бесцеремонно сел ему на спину и стал цокать, погоняя как лошадь. Я от гнева потеряла голову. Как коршун, бросилась на обидчика и начала колотить его своей сумкой. Тот сразу не понял, что случилось, но успел двинуть мне локтем в живот. Я не удержалась на ногах и полетела на землю. Обидчик вскочил и только тут понял, что защитницей Васи была девочка. Он гневно посмотрел на меня и потянулся к торчавшей из-под шапки косе… Но тут подоспела Мария и прогнала старшеклассника. Помогла подняться мне, Васе, заботливо отряхнула нас. Потом мы проводили до дому Василия, а после этого, с чувством выполненного долга и сами отправились в родные «стены».
Каково же было мое удивление, когда этот «обидчик» однажды со своими родителями заявился к нам в гости…
Так я познакомилась с Антоном Кончаловским. Хотя наши отцы никогда не были друзьями в детстве, но, встретившись, стали поддерживать отношения, периодически посещая друг друга.
Вся проблема для Васи, созданная Кончаловским-младшим, состояла именно в папах. Всемогущий папа и папа, просто работавший на почте, – вот что вызывало у Антона Кончаловского беспокойство. Когда же он узнал, что Вася – мой друг, неравный конфликт обострился, и Кончаловскому-младшему оказалось всё равно, что разница в возрасте у мальчиков была четыре года.
Конечно, мы сейчас выросли. Антон теперь открыто не воюет с Василием. Если только выражает свое отношение взглядом. Я тоже научилась скрывать свой негатив к Кончаловскому. Тем не менее, неприязнь внутри меня к нему осталась…
И вот сейчас мы сидели за столом напротив друг друга – я и Антон. В молчании. Периодически наши взгляды встречались, и я вежливо улыбалась ему. Он отвечал мне тем же. Но в его взгляде, как мне казалось, мелькало что-то непонятное: как будто вчера он выиграл в лотерею. (В последнее время они стали достаточно популярны и часто организовывались. Средства, которые собирались, отправлялись для оказания помощи раненым фронтовикам.)
Я мысленно гадала, кажется ли мне это или действительно у него есть повод для какого-то торжества. Мне было интересно и необъяснимо тревожно.
Вечер казался безумно длинным. Мне чудилось, что он никогда не закончится. Я пропустила свой поход к морю, не встретилась с Алексеем. Это вызывало у меня особое раздражение. Но я мило проулыбалась весь вечер, хотя мысленно молила Бога о том, чтобы все это поскорее завершилось.
Наконец-то этот миг наступил: гости засобирались домой, и я подавила вздох облегчения.
Антон на прощание подержал мою руку в своей. Ничего не произнес при этом. Но опять тревога, как сквозняк, заставила меня поежиться.
Я уже лежала в постели, думая с грустью о безвозвратно потерянном вечере, когда в комнату вошла мама. Она присела на край кровати, долгим и изучающим взглядом посмотрела на меня, потом нежно погладила по голове.
Мое сердце сжалось. Предчувствия не обманули меня? Мне предстоит узнать сейчас что-то плохое?
– Девочка моя! – тихо сказала мама. – У нашего папы большие неприятности.
– А что случилось, мамочка? – спросила я тревожно.
– В банке, где он работает, несколько дней назад пропала крупная сумма денег. А так как папа в тот день был ответственным, ему придется покрывать пропажу.
– И что же делать, мама? Ведь это не папа! Папа не мог взять чужие деньги.
– Да, конечно, доченька. Но тем не менее, ответственность лежит на нем… Правда, сейчас вроде ситуация немного улучшилась. Георгий Ксенофонтович поручился за папу. Полиция пытается найти виновных. Но боюсь, что это будет очень долгий процесс. И заберет много нашего здоровья. С другой стороны, пока Георгий Ксенофонтович помогает папе, он как бы защищен – ему вроде нечего бояться.
«Как бы», «вроде»… Мама почему-то не уверена. И все же…
– Какой Георгий Ксенофонтович благородный человек! Слава Богу, что есть такие люди! – искренне воскликнула я.
Мама не улыбнулась, а тяжело вздохнула. Потом снова нежно прикоснулась рукой к моим волосам.
– Ладно, доченька, спи! Не буду тебе мешать.
Мама, мягко ступая, вышла из спальни и тихо прикрыла за собой дверь. Хотя новость, которую она сказала, была не такой уж плохой – вроде как теперь бояться папе нечего, если у него появился покровитель, – и все равно в моей душе продолжали скрести кошки. Почему? Я не понимала.
Но, тем не менее, очень скоро эти темные мысли сменились светлыми. Я легко переключилась и погрузилась в другой мир, в мир любви, мечтаний и грез.
Уже через несколько минут я спала, и мне снился замечательный сон, как мы гуляем с Алексеем по городской набережной, а он с любовью заглядывает в мои глаза…
Утром я проснулась раньше обычного. По слабым солнечным лучам, проникавшим сквозь тюлевую занавеску, я поняла: погода сегодня по-прежнему хорошая. С удовольствием потянувшись, почувствовала, какое у меня замечательное настроение. Да и что унывать? Во-первых, папины проблемы постепенно решаются. Во-вторых, мой вечер сегодня свободен, и я собираюсь отправиться к морю. А там встречусь с Алексеем… С некоторых пор он приходит туда регулярно…
Я вскочила с кровати и в длинной ночной рубашке, босиком, выбежала на порог.
Утро действительно было теплое и яркое, что еще больше взбудоражило меня.
«Жизнь прекрасна!» – подумала я, вдыхая пряный, с осенними запахами, воздух.
Выйдя на террасу, я увидела родителей, сидевших за столиком и заканчивавших завтрак. Они сидели ко мне спинами. И я услышала конец их разговора.
– …Прости, дорогой, я не смогла ей вчера это сказать. У меня ощущение, что она в кого-то влюблена…
«О ком это они?» – испуганно подумала я.
– …Я поговорю с ней обязательно. Найду время и поговорю.
– Пойми, Елена. Георгий пока добрый. Но ты знаешь этого человека. Если он чего-то не получает, вокруг него летят щепки. Мы должны уже начать подготовку к свадьбе!.. И потом: Антон – вполне приличный молодой человек. Он будет хорошей партией для Сашеньки.
– Но ты же знаешь, что она его никогда на дух не переносила. Как нам ее убедить? – это сказала мама.
Я с ужасом поняла, что речь идет несомненно обо мне (кого еще папа может назвать Сашенькой?). Что же это? Мои родители собираются выдать меня замуж за Антона Кончаловского?! И это – цена за то, чтобы решить папины проблемы? Так вот оно какое – благородство Георгия Ксенофонтовича! Вот почему так тяжело вчера вздохнула мама!
Я, в порыве отчаянья и гнева, бросилась обратно в комнату. По дороге налетела на Марию, которая несла на подносе фрукты. Яблоки покатились вниз, глухо застучали об пол, а гроздья винограда упали бесшумно… Но мне было не до извинений. Я вбежала в комнату, закрыла за собой дверь, бросилась на кровать, и только после этого слезы, как по команде, брызнули из моих глаз. Я тихо всхлипывала, а мой построенный радужный мир, где мы были с Алексеем, шумно начал разрушаться. Этот шум болезненно звучал в моем сердце. Долг или любовь – вот выбор, который меня хотели заставить сделать, – и он неожиданно закрыл дорогу к моему счастью быть с любимым человеком.
Но ведь сейчас двадцатый век! Заключать брак по расчету – это уже в прошлом. Сейчас все женятся по любви. Это так несовременно – заставлять меня выйти замуж за сына того, кто может спасти папу.
Анализировать что-то в ту минуту и находить правильное решение я не могла: события развивались очень стремительно.
Зашла мама и села на край кровати. Мимо комнаты прошел папа – я услышала его тяжелые шаги. Краешком души, по одним только шагам, я поняла, как плохо ему сейчас.
– Теперь ты все знаешь, Сашенька! – тихо начала мама, положив руку на мои распущенные волосы. – Да, имеется только один способ помочь папе. И это озвучил вчера Георгий Ксенофонтович. Он хочет, чтобы ты вышла замуж за его сына. Антон давно влюблен в тебя и…
Я не дала маме договорить. Как фурия, красная и разъяренная, выскочила из-под одеяла и закричала:
– Нет! Никогда! Я не выйду за него замуж!.. Это глупо… Это жестоко…
Больше я не смогла сказать ничего. Чувства настолько переполняли меня, что словесный запас весь пропал. Из груди вырывались какие-то непонятные всхлипывания, похожие на крики чаек у моря. Я могла сейчас совершить только что-то спонтанное, что незамедлительно сделала: выскочила из комнаты, пронеслась по коридору и, в чем была – босая и в ночной сорочке, – бросилась из дома прочь. Услышала, как за моей спиной залаял Ветерок: жалобно и просительно (он явно обиделся, что я побежала гулять без него!); мы привязывали его обычно во дворе, чтобы он не проявил чрезмерную самостоятельность.
…Наш дом был крайним в городе, очень близко к морю. Туда-то я и устремилась. Не знаю, видел ли меня кто. По крайней мере, я не замечала никого. Бежала и не могла остановиться. Слезы застилали глаза, но так как знала эту дорогу наизусть, даже не споткнулась ни разу…
…Берег оказался пустынным. И Алексея у моря не было. Конечно, еще утро. До вечера далеко.
Я забежала в лес, рядом с морем, спряталась в кустах и, сжавшись в комочек, предалась грустным мыслям. Слезы скоро закончились, теперь я просто сидела в каком-то забытьи. Что-то копошилось в голове, не помню что именно. Время, место – все потеряло для меня значение. Я находилась в оцепенении, ничего не чувствуя и не осознавая.
Сколько часов прошло, не знаю. А может, пробежало только несколько минут.
Вдруг я услышала лай и сразу узнала Ветерка. Вскочила. Конечно же, собака легко найдет меня здесь. Но сейчас я этого не хотела. Найдет Ветерок, найдут и родители.
Как испуганный заяц, бросилась вглубь леса. Там, недалеко, я знала, была лесная речка. Удивительно, как трезво заработал мой мозг в эту минуту! Я бежала к речке, чтобы сбить собаку со следа. Даже Ветерок в качестве самого лучшего утешителя на свете мне был сейчас не нужен. Его теплый шершавый язык, умывавший мое мокрое от слез лицо в трудные минуты, что всегда смешило меня, сейчас бы не помог. У меня плакали не глаза. Плакало сердце.
Вот и речка. Осторожно ступив в воду, я почувствовала почти ледяную прохладу и ощутила подошвами неровность камешков. Медленно прошла несколько метров, ежась от холода, потом выскочила на противоположный берег и побежала дальше, вглубь леса. Я не боялась заблудиться. Места были знакомы мне с детства.
Я убегала, потому что меньше всего мне сейчас хотелось встречаться с родителями.
…Так я и прожила в лесу этот день: тихо, в одиночестве, поедая последние, чудом сохранившиеся ягоды и жуя уже начинавшие подсыхать лесные травинки. За все это время никто мне не встретился.
Наконец я почувствовала, что немного успокоилась и могу более или менее рассуждать. Мне казалось, что есть только один выход: рассказать все Алексею. Он обязательно подскажет, что делать. Он старше, он мудрее… Но только не сегодня. Наверняка у меня глаза красные от слез. И к тому же, я убежала из дома в ночной сорочке. Это будет ужасно нелепо встретить его сейчас.
Я сделаю это завтра. У меня еще есть время что-то изменить. Я не буду покорной дурочкой и не выйду безропотно замуж за человека, которого я не просто не люблю – он мне не приятен.
Мне все равно пришлось вернуться – не жить же в лесу. Когда стемнело, я тихонечко пробралась к дому.
Окно в мою комнату было открыто. Сколько раз в детстве, к большому неудовольствию мамы, я вылезала через него на улицу. Или наоборот, возвращалась таким образом домой. Но детство закончилось, и я уже забыла, как это делается. А вот сегодня пришлось вспомнить тот детский трюк…
Дверь в мою комнату была приоткрыта. Я на цыпочках шагнула в коридор, подошла к гостиной и услышала голоса мамы и папы.
– Где же Саша? – взволнованно спросила мама. – На улице уже темно.
– Не беспокойся! – отозвался папа. – Ничего с ней не случится. Вернется.
По его тону я поняла, что он сердится.
– Впервые в жизни, – продолжал папа, – случилась ситуация, когда она должна была подумать не только о себе. Однако…
– Дорогой, не осуждай ее. Девочка напугана. Возможно, она подумает и согласится.
«Никогда!» – с чувством обиды подумала я.
Я вдруг рассердилась на папу, что он решает свои проблемы так неправильно – ставит на кон счастье собственной дочери!
Однако, несмотря ни на что, мне очень хотелось есть. Я вернулась в свою комнату и натянула домашнее платье прямо на ночную рубашку. Затем, все также на цыпочках, прошла по коридору и тихо проскользнула на кухню. Там Мария готовила булочки к вечернему чаю. Увидев меня, она всплеснула руками.
– Барышня, где вас носило? Да еще в таком виде! – ужаснулась она, когда заметила, что из-под рукавов и подола платья выглядывает ночная сорочка. – Вы уже взрослая. Не ребенок!
– Мария, милая! – перебила ее я. – Я ужасно хочу есть! Покорми меня, пожалуйста.
Женщина тут же захлопотала, собирая мне на стол.
Через несколько минут я уже уминала за обе щеки чуть теплый капустный пирог и запивала это удовольствие молоком. Мария сидела рядышком, с любовью и жалостью смотрела на меня.
От нее я узнала последние новости. Я всегда удивлялась, как она узнавала обо всем, что происходило в доме. Ведь ей специально никто ничего не рассказывал.
Оказывается, все было достаточно серьезно. Я имею в виду папины проблемы. Сейчас, по законам военного времени, когда страна нуждается в деньгах, и государственные банки на особом счету, никто долго разбираться не будет. Папу могут даже посадить в тюрьму (сердце мое тут же болезненно сжалось). Поэтому родители будут настаивать на женитьбе…
После этого сообщения кусок не полез мне в горло. Оставив недоеденный пирог и забыв поблагодарить Марию, я поплелась в свою комнату…
…Я очень плохо спала этой ночью. Все возилась и думала, что же делать? Как помочь папе в его бедах, да так, чтобы при этом Кончаловские в этой помощи не участвовали? Вот негодяи! Воспользовались ситуацией.
Потом я все-таки заснула… Не знаю, что мне снилось. И снилось ли вообще. Казалось, что я всю ночь напролет думала, что делать? Но к утру в голову пришло то же самое решение, что и в лесу: попросить совета у Алексея.
Немного странное решение, думаю я сейчас. Наверно, мне просто казалось, что если он тоже любит меня, то сделает все, чтобы помочь и защитить нашу любовь…
Завтра – глава 4. НАШИ ДНИ.