До Львова только слыхал о кино, во Львове пять кинотеатров дают по одному сеансу в течение дня. Как же не посмотреть это чудо! И как посмотреть, за хороший билет надо отдать крону двадцать геллеров, отец столько отпускает на день. Все же пошел, по пожалел истраченных денег. Тридцатиминутной «Любви в понедельник» оказалось достаточно, чтобы вместе с любовником дойти до постели красавицы.
На следующий день отправился в еврейский театр, на пьесу «Скачи в постель». Не понравился бездарный цинизм, театр должен быть театром, постель — постелью, а это — ни то и ни се. Есть во Львове другие театры, кабаре, казино, но его опыты на этом не закончились, он же не Ротшильд.
Какие во Львове еще развлечения? Прочел в газете, что за сутки жители города выпивают 3661 литр водки, 237 литров рома и ликера, 2309 литров вина, 657 литров меда и 33000 литров пива. Пусть пьют, ему эта блажь ни к чему. Популярно еще одно развлечение, продаваемое в публичных домах на площади святой Магдалины. И он бы сходил на площадь святой Магдалины, но сын Менахема Ротфельда не может себе такое позволить. Другое дело — визит к врачу! Слава богу, избавлен от такого расхода. Во Львове врачей намного меньше, чем проституток, визит к ним значительно дороже. На весь город — семь окулистов, девять акушеров, несколько десятков других специалистов. К врачам обращаются богачи, остальные просят исцеления у бога. У него же вымаливают помощь при всех других бедах. Больше не к кому обращаться, земные власти не помогут, в городских хрониках зафиксирован лишь один случай, когда магистрат проявил свое доброе сердце. В 1625 году городские советники решили выдавать ежеквартально десять злотых вдове, у которой татары убили мужа, разграбили дом, саму долгое время держали в неволе. За первый квартал выдали сполна, за второй — семь злотых и больше ни гроша. А бог никому не отказывает, по сходной цене хотя бы наделяет надеждами. Львов не обделен божествами, три конкурирующих архиепископа-митрополита и раввинат господствуют над пьющими, читающими, идущими в кино, казино, театры, бордели, над пешеходами и едущими в экипажах, трамваях.
У Адольфа Ротфельда нейтральные отношения с богом. После истории с талесом долгое время в синагоге испытывал чувство неловкости, однако не пропускал богослужения. Уже понял: чем меньше совести, тем больше показного благочестия — одежды, скрывающей неприличную наготу.
За мысли и неведомые проступки не судят, явные — никогда не прощаются.
Во Львове можно не ходить в синагогу, никто не заметит. И все же после театра посетил «Золотую розу», из любопытства. Еще бы, эта синагога — архитектурный шедевр, воздвигнутый христианином Павлом Римлянином в 1582 году.
На этом закончилось знакомство со Львовом, началась учеба на правовом факультете университета имени короля Казимира.
На улице святого Николая в тесных и мрачных университетских аудиториях преобладают юристы — их больше, чем студентов трех остальных факультетов. Господствует польская речь, винерманы[8] говорят по-немецки, многие щеголяют старомодной латынью.
Как забавную игру воспринял корпоративные правила, ритуалы, обычаи, шапочки. Так же отнесся к свободному посещению лекций. Нелюбимых профессоров слушают два-три студента, остальные знакомятся с ними на летних экзаменах. Для богатых бездельников четырехлетний срок обучения может стать пожизненным, а студенчество — суррогатом дворянства. Такой путь для него исключается, лекции посещает аккуратно, учеба в Австро-Венгерской империи и без того весьма продолжительна и дорога: четырехклассная школа, восьмиклассная гимназия, аттестат зрелости.
Ротфельд сдружился с Генрихом Ландесбергом — сыном удачливого львовского коммивояжера, основавшего торговую фирму. Взгляды Ландесберга притягивают своей необычностью, иногда кажутся кощунственными. На всю жизнь запомнился первый разговор о предстоящей карьере.
— Кто больше всех кричит о борьбе за права евреев? — спросил Ландесберг.
Тема не новая, об этом не раз толковал с соучениками по Стрийской гимназии, и теперь философствует о назначении еврейской интеллигенции.
— Чепуха! — прервал Ландесберг. — О борьбе за еврейские права кричит тот, кто не способен стать коммерсантом.
— Это как понимать?
— Были бы способны, шли бы по столбовой дороге к богатству, — объяснил Ландесберг. — Нет коммерческой смекалки, приходится обходными путями достигать положения.
Вспоминается, как избирал путь адвокатской карьеры, не удержался от искушения познать до конца нового друга.
— А ты?
— И я не способен к коммерции, поэтому решил стать юристом, — ответил без стеснения Ландесберг и тут же добавил: — Мы очень нужны коммерсантам, богатство не делают в белых перчатках.
Для него, выращенного на местечковых традициях, прикрывающих жадность показным благочестием, откровения Ландесберга показались недопустимо циничными. Наверное, бравирует, не может еврей быть безразличным к положению евреев.
— Так как же все-таки ты относишься к борьбе за еврейские права?
— Как к самой крупной коммерции, — спокойно ответил Ландесберг.
Книга Теодора Герцля «Еврейское государство» уже несколько лет пылится на книжных прилавках. Не интересует евреев-рабочих и евреев-ремесленников, покупают купцы, предприниматели, интеллигенты. «Еврейское государство» покупают не только сторонники сионистской идеи, многие развлекаются занимательным чтивом. Может, поэтому первые сионистские газеты «Восток» и «Хашахор» издаются на польском, «Тагблатт» — на презираемом «жаргоне». Львовских почитателей сионизма не влечет Палестина, на ее одичавшей земле, в небольших мифических городках проживает около пятидесяти пяти тысяч евреев, мало чем отличающихся от других семитских племен. Как он, Ротфельд, относится к Герцлю? Еще не решил. Интересно, почему Ландесберг считает сионизм коммерцией. Верит ли он в эту коммерцию?
— Пока не верю! — заявил Ландесберг. — Дело не в сионистах, на их идеях далеко не уедешь. Менахем Уссишкин, Иосиф Аронович и Арон Гордон предлагают заселять Палестину еврейскими колонистами, скупать арабские земли «дунам за дунамом, коза за козой». В местечках козу называют еврейской коровой, кормит кое-как бедноту, но как такими «коровами» завоевать Палестину? — шутливо спросил Ландесберг. — Сколько потребуется тысячелетий, чтобы скупаемые дунамы — одна десятая европейского гектара — превратились в тысячи государственных километров?! И еще мне не ясно, где найти идиотов, желающих сменить жизнь в Европе на бесплодные пески Палестины?!
Мысли Ландесберга пронизаны практическим смыслом, но на 5-м сионистском конгрессе рассуждали иначе! Конечно, можно остроумно порассуждать о козе и дунаме, но в дело включились миллионеры и финансисты, создали «Еврейский национальный фонд», предназначенный для скупки палестинских земель в «неотчуждаемую собственность еврейского народа». Напомнил Ландесбергу, тот спокойно ответил:
— Вот это я и называю «крупной коммерцией». Может, в решении конгресса сочетается сказка и суровая правда заказчиков сказок — еврейских владык современного мира?!
— О ком ты? — не понял Ландесберг.
— О Ротшильдах и других богачах, желающих организовать в Палестине весьма выгодный бизнес, — отцовской мудростью просвещает Ландесберг наивного провинциала. — Знаешь ли ты, что из себя представляет Суэц?
— Конечно! — вызвал обиду школьный вопрос, заданный пренебрежительным тоном. — Об этом канале — инженерном чуде прошлого века — рассказывается в учебниках географии.
— Не было инженерного чуда, были инженеры, проектировщики и рабочие, нанятые мудрыми финансистами, — увлеченный своим откровением, Ландесберг не обращает внимания на обиду приятеля. — Суэцкий канал, созданный денежными воротилами, стал главной торговой артерией современного мира и дорогой к господству над землями, прославившимися несметными богатствами еще во времена царя Соломона. Несведущие думают, что борьбу за Суэцкий канал вели правители Англии и Франции, сведущие знают: спорили финансисты, и этот спор не закончен. Ротшильды еще скажут последнее слово, может, для этого им и понадобилось еврейское государство.
— Так каково твое отношение к сионизму? — спросил Ротфельд, оглушенный потоком поразительной информации.
— Окажется этот бизнес доходным, поставят его на солидный фундамент — стану самым верным приверженцем.
В 1908 году для львовских евреев сионизм еще не стал и не мог стать выгодным бизнесом. Как и все коммерсанты Галиции — аграрной провинции Австро-Венгерской империи, они не участвуют в эксплуатации заморских колоний, богатеют на торговле.
В витринах семиэтажного универмага Циппера одеваются и раздеваются шикарные дамы. Дух захватывает от прозрачного батиста французских рубашек, брюссельских кружевных панталон и итальянских корсетов, утончающих талии и возвышающих бюст. Сводят с ума умопомрачительные парижские вечерние наряды, русские горностаевые палантины и английские боа, сверкающие заморскими павлиньиим перьями. Другие магазины торгуют более скромными и более дешевыми изделиями, тоже западных фирм. Львовские промышленники далеки от границ двадцатого века, лишь на немногих предприятиях более сотни рабочих. В многочисленных мастерских с утра до позднего вечера трудятся два-три подмастерья, редко — десяток мастеровых. Рабочих — меньше, чем купцов и приказчиков, меньше, чем слуг у господ. Не тратятся предприниматели на дорогостоящую современную технику, обогащаются грошовой оплатой труда. Владельцы львовских ремесел и полукустарной промышленности не могут конкурировать с продукцией индустриального Запада, львовские торговцы наживаются на этой продукции.
Еврейские, как и другие предприниматели Львова, не имеют интересов в афро-азиатских делах, Суэц интересует местечковых дельцов не больше, чем каналы на Марсе. Несколько малочисленных сионистских кружков не определяют жизнь еврейского населения города.
После памятного разговора с Ландесбергом Ротфельд долго размышлял о новых аспектах сионистской проблемы. Манят доселе неведомые перспективы служения богам, восседающим на новом Олимпе. Главным богом стал Ротшильд — владелец бесчисленных заводов, рудников, приисков. По сравнению с Ротшильдом Зевс-громовержец представляется убогим ремесленником. Вспоминает Ротфельд жалкую торговлю отца и еще более жалкую пещерную местечковую жизнь, возврат к прошлому равносилен мучительной смерти. Ландесберг может выжидать и высматривать, на отцовские денежки откроет контору или купит клиентуру и славу у уходящего на покой адвоката. Ему, Ротфельду, надо всего достигать самому, не упускать ни единой возможности.
Тайные силы, о которых рассказал Ландесберг, представляются Ротфельду такими реальными и такими могущественными, что в студенческом сионистском кружке увидел разведку наступающей армии Ротшильда. Немало прочел сионистских книг и брошюр, уверовал, что армии Ротшильда наступают не только на Ближний Восток — и на дикий европейский Восток. В голодных и темных местечках Галицийского наместничества Австро-Венгерской империи, в местечках царства Польского, Российской империи и в Румынском королевстве проживают миллионы евреев. Если Западная Европа, включая Австрию, Чехию и Венгрию, стала мозговым центром империи Ротшильдов, Восточная Европа должна стать резервуаром рабочей силы и солдат для новых ближневосточных владений. Не опоздать! Успеет занять командную должность в комплектуемой армии, и тогда обеспечено будущее.
Руку Ротшильдов теперь видел всюду. Даже захват Австро-Венгрией турецких провинций — Боснии и Герцеговины — воспринял как этап наступления Ротшильдов, как еще один шаг к предстоящей аннексии Палестины. Наверное, не все оценивал правильно, но ухватил главное. Помог нюх — разновидность деловой хватки местечковых дельцов, превращающей их в крупных арендаторов дворянских поместий, в богатых львовских купцов и промышленников.
За мировыми проблемами проглядел начало небывалых университетских событий. Неожиданно в предэкзаменационную весеннюю тишь ворвалась демонстрация украинских студентов. Всегда обходил неприятности, могущие нарушить учебу, и поэтому крайне встревожился, оказавшись на площади, среди митингующих студентов-украинцев. Бушуют студенты, грозят кулаками, гневом гудят голоса. Некуда деться: стал слушать оратора и не поверил ушам. Было бы из-за чего кипятиться, а они требуют права матрикуляции — сдачи экзаменов на родном языке. Так думал, пока студент-украинец Адам Коцко не извлек из известных и очевидных фактов необыкновенные выводы.
— В Галиции проживают тысячи австрийцев, сотни тысяч поляков и миллионы украинцев, — заявил в конце своей речи Коцко. — Почему же на отчей земле, созданной нашим трудом, нашим умом и нашими ратными подвигами, запрещена украинская речь? А потому, что нас много, если объединимся — превратимся в несокрушимую силу. Людей объединяет не иноземный, а материнский язык. Борьба за украинский язык — начало борьбы за свободу от иноземного ига.
За такие крамольные речи могли выгнать из университета не только Коцко, но и присутствующих. Незаметно, бочком выбрался из толпы, взорвавшейся ненавистью к своим угнетателям. Разыскал Ландесберга, рассказал все, что видел.
Сведущий в проблемах мировой политики Ландесберг не пожелал вникнуть в причины возмущения студентов-украинцев.
— Подумаешь, нашли проблему! Если им интересно, могут между собой разговаривать на любом языке. Просто ищут повод пошуметь и подраться. Ты же знаешь украинцев! Только в университете такие номера не проходят, эта история может закончиться плохо. Если бы только для них! Как бы не досталось евреям…
— А мы тут при чем?
— Мы всегда при чем!
Такие речи — не редкость в Букачевцах. Выжимает еврей-арендатор последние гроши из украинцев-крестьян — кто-то из обобранных сорвет зло на местечковом еврее. Несут выпивохи шинкарю-еврею последние вещи — и мстят за свою нищету. Не только шинкарю — тем, кто подвернется под руку. Злыдни села и местечка рождают взаимные обиды в ремесле и торговле. Кого-то обманут, кому-то покажется, что его обманули. Не часто возникали такие конфликты, украинский и еврейский трудовой люд с пониманием относились к общим бедам, страданиям, помогали друг другу. Но уж очень заманчиво было правителям и тем, кто на чужом труде наживался, множить и разжигать взаимную ненависть, отводить от себя праведный гнев, В украинских селах распускаются слухи о «хитрых и жадных жидах», не дающих житья украинцам, в еврейских местечках толкуют о «бандитах-украинцах», жаждущих пустить кровь евреям. Вот почему Ротфельда не удивил вывод друга о возможных бедах для студентов-евреев из-за бунта студентов-украинцев. Никогда отец не рассказывал, как наживается в своем магазине, но по всякому поводу любил повторять: «Этим хулиганам всегда хочется бить евреев, поэтому мы во всем виноваты!»
Правовой факультет гудит, как потревоженный улей. Шумные ватаги студентов-поляков ведут себя нагло, только и слышится, что проучат «украинских хамов». Кричат и о засилии «вонючих жидов».
Сгущаются тучи, малочисленные группки украинцев демонстративно собираются в людных местах, воинственно ждут предстоящих событий. Гроза разразилась, когда вышел с Ландесбергом из университетского вестибюля и считал, что уже позади еще один день неприятностей.
Из-за угла появились подвыпившие студенты-поляки, окружили Адама Коцко, один из них подошел вплотную и презрительно хмыкнул:
— Если любишь язык свинопасов, зачем записался в студенты?