— Меня рекомендовал Яков Шудрих! — многозначительно сообщает Блиц.
«Еврейский пролетарский поэт, коммунист, друг Галана, член Горно,[22] участник антифашистских конгрессов, — вспоминает Краммер. — Рекомендация Шудриха теперь многого стоит».
— Чем занимаетесь? — интересуется Блиц.
— Хочу работать и не знаю, к кому обратиться.
— Так чего же слоняетесь по коридорам? — возмущается Блиц. — Идемте в отдел культуры, там скажут, как действовать.
В отделе культуры высокий и худой Борилюк внимательно выслушал Блица, спросил Краммера:
— Что умеете делать?
— Почти ничего, стажер адвоката, — смущенно отвечает Краммер. — Сознаю неподготовленность к новому времени, согласен на любую работу.
— Тут все почти ничего не умеют, умеющие к нам не приходят, — с горечью констатирует Борилюк. — Не знаю, когда понадобятся адвокаты, всюду не хватает культурных, грамотных, доброжелательных. Где бы вас получше использовать? — Вспомнил встречу с заведующим промышленным отделом Янко, набрал нужный номер: — Привет, Микола! Нужен юрист?.. Не работал на предприятиях, апликант адвоката… Рекомендует редактор новой еврейской газеты Блиц… Знает по польскому времени, писал статьи, конфликтовал с цензурой… Хорошо, направляю к тебе.
Положил телефонную трубку, взглянул на Краммера:
— Поняли?
— Не понял!
— На предприятиях создаются рабочие комитеты, предприниматели разбежались, бойкотируют. Остальное объяснит товарищ Янко.
Вышли в коридор, даже не верится, что все так просто устраивается. Благодарит Блица, тот отмахнулся:
— О чем речь! Будете в гуще событий, пишите в газету.
В кабинете Янко полно посетителей, над ними пелена табачного дыма. Представители заводских комитетов выясняют, предлагают, требуют. Только и слышится: рабочий контроль, восьмичасовой рабочий день, безработица. Долго бы Краммеру пришлось ожидать, если бы Янко не заметил.
— Это о вас звонил Борилюк?
— Обо мне!
— Проходите, садитесь!
Тут же, при всех, выяснил биографию, похвалил:
— Это хорошо, что из тружеников, рад, что не чураетесь украинской речи. А то только вылезут в паны и уже не подходит «хлопский язык».
Слышится гул одобрения, Краммер еще больше смутился. Не привык к такой обстановке, не до душе публичное обсуждение интимных вопросов.
— Рад быть полезным, готов на любую работу.
— Зачем на любую, на фабриках Доцета есть работа почти по специальности.
— Возьмет ли меня пан Доцет?
— Пан Доцет где-то отсиживается, еще будет выпрашивать должность у новых владельцев — пана Бендарского и пана Гринуса, — под общий хохот предполагает Янко.
— А где эти паны?
— Будьте знакомы, — указывает Янко на двух опрятно одетых людей. — Представители заводских комитетов предприятий Доцета, профсоюзные активисты, рабочие. Никогда не директорствовали, не очень много в своей жизни писали, а на них навалилась уйма всяких бумаг и проблем: заказы, сырье, материалы, расчеты, договоры и еще бог знает что. Вот и пришли за помощником.
— Мне некого рекомендовать, — растерянно отвечает Краммер.
— И не надо, вам хотим предложить эту должность.
— Так ведь эта работа мне совсем не знакома.
— Освоите, на то вы юрист. Изучите канцелярию Доцета, разберетесь, как действовали при нем предприятия, расспросите старых работников. Заходите сюда за советом, вчера прибыл из Киева специалист. Ну как, согласны?
— Попробую.
— Пробуют конфетки, мы с вами будем работать, — усмехнулся Бендарский. — Начинать надо немедленно, иначе утонем в бумагах.
Наступили дни, наполненные незнакомой, сложной и очень интересной работой. За что ни возьмись — открытие. И при пане Доцете закупали сырье, продавали продукцию, учитывали работу, начисляли зарплату. Ныне все так и не так, зарождаются небывалые отношения между работающими, предприятиями, торговлей. Всюду новые люди, начальники цехов и мастера из рабочих, будто ветром сдуло лощеных панов. Раньше не общался с рабочими, смотрел на них свысока. Встретился с ними — незаурядные характеры, планы переустройства общества. Неужели так быстро пробудилась в этих людях неуемная сила? А может, под спудом чужеродной державы давно бурлила расплавленной лавой, Красная Армия только открыла выход? Наверное, поэтому у всех на уме Советская власть, национализация предприятий, домов. Только и толкуют о Народном Собрании Западной Украины, которое должно решить будущее всех и каждого.
Наступил ожидаемый день, на фабричном собрании начальник цеха Мончук зачитывает Обращение ко всем избирателям Комитета по организации выборов в Народное Собрание. «Кончилась непроглядная ночь, пала гнилая, враждебная народу власть польских панов, взошло солнце над землями Западной Украины…» — уже первые строки входят в сознание, как его и Наталкина прошлая и настоящая жизнь. Что их ожидает? В Обращении сказано: «Коренной вопрос, который должно решить Украинское Народное Собрание, — это вопрос о характере будущей власти в Западной Украине. Будет ли она советской или буржуазной…».
Он и Наталка на себе испытали, что означает буржуазная власть. Какова будет Советская власть? Изменится форма собственности? К управлению краем, его экономикой уже приходят новые люди. Каково будет положение человека в обществе?
Мончук закончил читать Обращение, раскрыл свое сердце:
— Для нас, рабочих, нет вопроса: нужна ли Советская власть. Ну что мне решать, если панам не требовалась моя голова и мои руки, только и слышал: «Быдло, пся крев!». Прогнали панов, каждый рабочий стал нужным, государственным человеком.
Рассуждает несколько примитивно, но верно. Верно ли? Это ведь не о положении человека в обществе — о трудовых отношениях. Только ли? Где кончаются трудовые отношения и где начинается участие в управлении общественной и государственной жизнью? А о чем говорит рабочий-еврей Ефим Рихтер? — вслушивается Краммер в выступление нового оратора.
— Всю предыдущую жизнь завидовал тем, у кого есть отечество, — с горечью вспоминает Рихтер. — Теперь и у меня будет отечество — Советский Союз…
Это уже не о трудовых отношениях — о положении в обществе и государстве. Кто он такой, этот Рихтер? Когда слово просил, кто-то из сидящих в зале удивленно вскрикнул: «Ефим-молчальник заговорил!» Теперь все говорят, с Красной Армией во Львов вошло равноправие наций. В панской Польше были капиталисты-евреи, но при антисемитских правителях не было и не могло быть евреев — государственных деятелей. Гринус — директор завода, деятель вновь зарождающейся государственной власти. А разве не о положении в обществе толкует новый оратор — рано постаревшая и плохо одетая женщина?
— Год назад стала вдовой, с пятью детьми жила в бараке на Персенковке, — рассказывает работница Мария Луцишин. — На всех детей приходились одни отцовские сапоги, дохли с голоду, замерзали, не было денег на уголь. Временное управление Львова дало трехкомнатную квартиру, выдало на детей пособие — две тысячи рублей, я получила работу, обучают специальности. Так как же мне не голосовать за Советскую власть!
Возвращается Краммер домой, судьбы Ивана Мончука, Ефима Рихтера, Марии Луцишин сливаются с судьбами его и Наталки. Перемены в их жизни, наверное, и есть вступление в новое советское общество. Исчезают сомнения, возникает потребность излить свою душу, поделиться своими мыслями. Напишет статью, может, кому-нибудь, таким же, как он, поможет разобраться в сомнениях, идущих от дедов и прадедов, консервативных привычек и десятилетиями умело насаждаемых взглядов.
Поужинал и сел за статью. Пишет об изменениях на фабриках Доцета, о том, как меняются люди, с какими мыслями и надеждами обсуждалось Обращение к избирателям. Уверен, что получилась статья, будит Наталку, заснувшую рядом в кресле. Прочитал, Наталка сказала:
— Уже поздно, пошли отдыхать.
Поначалу безразличие жены не вызвало беспокойства. Устала за день, не очнулась от сна, зря это чтение затеял. Утром вновь прочитал статью, все в ней правильно, а написана сухо, неинтересно. Мысли — дети переживаний и размышлений — звучат фразами газетной передовицы. Два дня переделывал, состоялись выборы в Народное Собрание. Еще раз переделал, теперь статья — не его рассуждения, а рассказ о фабричном депутате Иване Мончуке, его жизненном пути, о мыслях его и тех, кого он представляет.
Понес статью в «Ройтер штерн», у Блица на столе груда рукописей, газетные гранки.
— Дел по горло, — сообщил Блиц вместо приветствия и ладонью провел по шее. — Выкладывайте, что принесли.