— А ты знаешь советские законы?
— Чем же я занимаюсь все вечера!
У Фалека утомленный вид, осунулся, а в глазах счастье: участвует в небывалых событиях. Наспех доест и допоздна работает, изучает законы Советской страны, читает советские книги. Как ни занят, ежедневно выводит Наталку прогуляться по свежему воздуху. Трудная у нее беременность, ждет не дождется рождения ребенка, и мучают мысли: «Неужели так и останется незаконнорожденным?» Спросила Фалека:
— Не написано ли в советских законах, как будет с нашим ребенком?
Стыдно Фалеку, не смотрит Наталке в глаза. Во всепоглощающем житейском вихре забыл о главном.
Назавтра вернулся с работы, объявляет Наталке:
— Надевай самое нарядное платье, отправляемся в ЗАГС.
— Что это такое?
— Учреждение, регистрирующее акты гражданского состояния — браки и рождения детей. Так что, пани Гораль, побыстрей собирайтесь.
— Разве можно так, с бухты-барахты?!
— Ничего себе, с бухты-барахты!..
— А свидетели и прочее?
— Ничего этого не требуется, только наше согласие и наша любовь.
Пришли в ЗАГС, приняла молодая, просто одетая женщина. Не спросила, какая у них национальность, верят ли в бога, в какого. Выдала свидетельство о том, что «Гражданин Краммер Фалек Иосифович и гражданка Гораль Наталья Ивановна вступили в брак, о чем в книге записей гражданского состояния о браке 16 ноября 1939 года произведена соответствующая запись».
Вышли супруги из ЗАГСа, осмелела Наталка, просит:
— Пойди в райсовет, попроси квартиру. Законная семья, ожидаем ребенка. Ты как-никак помощник директора по юридической части на двух предприятиях.
— Обязательно пойду, — обещает Фалек. — Должны предоставить квартиру. — Не думает о том, что еще два месяца тому подобную мысль посчитал бы абсурдной. Не стали бы старые власти беспокоиться, где будут жить супруги с новорожденным ребенком.
Поутру, отпросясь с работы, Краммер отправился в райисполком. Принял сам председатель, сразу его узнал: выступал в Народном Собрании. Задушевная получилась беседа, откровенно рассказал, почему вступили в брак на исходе Наталкиной беременности. Вышел из райисполкома с ордером на трехкомнатную квартиру со всеми удобствами.
Хочется Краммеру излить переполняющую душу радость, решил подготовить очередной репортаж о том, как меняются на заводе порядки и люди, как советская жизнь входит в судьбы людей. С написанной статьей пришел в «Дер ройтер штерн». В промышленном отделе — пустые столы, стучится к Блицу. Вошел в кабинет, видит Шудриха. Застеснялся, попятился к двери, Блиц останавливает:
— Стоп, назад!
— Увидел меня — и проснулась совесть! — смеется Шудрих. — Обещал познакомить со своей фабрикой — и ни гу-гу!
— Да я…
— Ладно, ладно, садитесь! — перебивает Блиц. — Вы очень и очень нужны. Читали?
— О чем вы? Принес очередной репортаж о нашей фабрике.
Прочел Блиц статью, красным карандашом отчеркнул кое-какие места.
— Придется переделать.
— Что же вам не понравилось?
— Статью Ванды Василевской в польском «Коммунисте» читали?
— Не читал! — не понимает, при чем тут статья Василевской.
— Зря не прочли, пишет о ваших фабриках.
— Как бы прочесть? — не терпится Краммеру.
— Чего проще, — протягивает Блиц газету. Схватил Краммер газету, читает:
«В одной из американских газет появилась статья о Львове. Очень интересуются люди тем, что у нас происходит. И эту заинтересованность американских читателей решил удовлетворить «очевидец событий», какой-то польский панок Артур Вальдо.
Нашел пан Вальдо в городе Львове шляхетного, но обездоленного рабочими фабриканта. Чудесно и творчески работал на себя фабрикант, радостно и преданно трудились на него рабочие, и не было бы этому конца, если бы Западную Украину не заняла Красная Армия. Следом за ней явились комиссары и решили все перевернуть вверх ногами. На фабрику шляхетного фабриканта пришел комиссар. Начал присматриваться, а в это время проходит по залу уборщица Марыся. Задержал ее комиссар, приказывает немедленно бросить метлу и корзину для мусора, сесть за директорский стол. Это ничего, что Марыся не умеет ни писать, ни читать. Известно же: большевики — люди неграмотные. Вот и Марыся вполне может быть у них директором предприятия.
Но это директорство не замутило Марысиной головы. Запуганная комиссаром девушка прибежала к бывшему директору. Со слезами на глазах просит простить, ее насильно заставили, боится отказаться, должна выполнить приказ неумолимого комиссара. Пусть пан директор извинит, пусть пан директор простит. Не хотела занимать это место, не поймет, чего от нее хотят.
Вот такую историйку о Львове написал пан Вальдо. Не сказал, что обиженный большевиками пан Доцет имел не одну, а две фабрики. Ни слова не сказал, какую роль в этом крае играл иностранный капитал, представителем которого и был пан Доцет…».
Возвращая газету, Краммер брезгливо поморщился:
— Бессовестный лгун!
— Лгунов будем выводить на чистую воду, для этого надо переделать статью.
— Переделаю, покажу, чего стоят открытия пана Артура Вальдо,
— Во вторник жду с новой статьей, — делает Блиц пометку в календаре.
— Сдадите статью — заходите, — протягивает Шудрих листок со своим адресом. — Хочу побывать на вашей фабрике, вас кое с кем познакомлю.
— Обязательно! — Шутка ли, приглашает известный писатель.
Вышел из редакции, размышляет, как переделать статью. Неплохо побеседовать с Доцетом, от Беднарского слышал, что живет со своей пани в прежней квартире, сын находится в США, владеет большим магазином. Не он ли Вальдо?
Застал Доцета дома, представился, показал статью Ванды Василевской, рассказал о цели визита.
— С паном Вальдо не знаком и ничем не могу помочь, — насмешливо ухмыльнулся Доцет.
— Откуда же у пана Вальдо такие сведения?
— Советую с ним побеседовать, — раскуривает Доцет сигару.
— А пану известно, что происходит на ранее принадлежавших ему фабриках?