Порожденная иллюзией - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 10

Глава 8

Восьмерка пик. Восьмерка пик.

Я еле держусь на ногах, когда мы идем по коридору в нашу гримерку. Мама открывает дверь и взмахом руки пропускает меня внутрь, как будто ничего не случилось.

Но ведь случилось. Восьмерка пик.

Конечно, маме плевать. Это ведь не она стала посмешищем для всего зала. Я сжимаю кулаки. Она сделала это нарочно. Хладнокровно, осознанно, с умыслом.

Произошедшее на сеансе, очевидно, задело мадам Ван Хаусен гораздо сильнее, чем она хочет показать.

На ее столе стоит бутылка охлажденного французского вина, которым мама любит заканчивать свои выступления. И в тот момент, когда она наполняет бокал и делает глоток, — я не выдерживаю.

Срываю с вешалки пальто и одеваюсь. Столкнувшись в зеркале с маминым отражением, сверлю его взглядом, пока она поправляет прическу и пудрит нос.

— Зачем ты это сделала, мама? Чтобы показать, кто в доме хозяин?

— Не дуйся, дорогуша. Мне просто захотелось развлечься.

— Развлекаясь, ты унизила меня, — цежу сквозь стиснутые зубы.

— Ой, ради бога! — резко обрывает мама. — Едва ли зрители поняли твою ошибку.

Предполагалось, что это будет простой карточный фокус. Я «силой призываю» выбранную добровольцем карту и заставляю ее исчезнуть, а затем вновь появиться в кармане «случайного» зрителя. Подложить правильную карту должна была мама, перед выступлением. Но сегодня все пошло иначе.

Я в таком бешенстве, что забываю о главном правиле при общении с моей матерью — об осторожности.

— Я дала тебе восьмерку пик, а вытащила, как ни странно, валета червей. С чего бы это?

Мама поджимает губы. Она не привыкла, чтобы я требовала объяснений.

— Попридержи свой голос! Я уже сказала, что просто забавлялась. Ты выкрутилась, и на этом все.

Я прижимаю руки к бедрам; боль и злые слезы клокочут в горле.

— Для меня это не было забавным, мама. И я не желаю, чтобы такое повторялось. Никогда.

Мама наконец встречается со мной взглядом, и лицо ее превращается в бесстрастную маску.

— Прости, что?

— Ты слышала.

Прежде чем уйти, я подхожу к ее туалетному столику и со шлепком кладу карту лицом вверх — это восьмерка пик, которая все еще лежала в кармане маминого платья, когда мы покинули сцену.

Выйдя из комнаты, финальным аккордом громко хлопаю дверью. И замираю на минутку, чтобы успокоиться. Мое дыхание неглубокое и прерывистое. Я никогда прежде не устраивала подобных сцен. И теперь не знаю, прыгать ли от радости или бороться с приступом тошноты.

Неужели мадам Ван Хаусен действительно в такой ярости после спиритического сеанса, что из-за этого готова поставить под удар свое шоу? Нападение и ответный удар. Стратегии и схемы. Почему мои отношения с матерью больше напоминают шахматную партию, чем семейные узы?

Неважно, как сильно я хочу взять такси и уехать домой, оставив маму переваривать все в одиночестве — я знаю, что не могу. Все еще подрагивая, прислоняюсь спиной к стене и закрываю глаза. Как бы я ни злилась, она по-прежнему моя мать, и я должна защищать ее всеми силами.

Я слышу голоса и делаю глубокий прерывистый вздох, пытаясь успокоиться.

К гримерке приближается Жак, а вместе с ним — красивый молодой незнакомец с поразительно светлыми волосами.

— Ты уходишь?

Я киваю:

— Голова болит. — И это недалеко от истины.

— Мне очень жаль. — Слова как по маслу выскальзывают изо рта Жака. — Я надеялся, ты с нами поужинаешь. У нас сегодня гость. — Он поворачивается к своему спутнику. — Оуэн, это Анна Ван Хаусен. Ты только что видел ее яркое выступление. Анна, это мой племянник, Оуэн Винчестер. Он неожиданно решил составить мне компанию на сегодняшнем шоу.

— Мисс Ван Хаусен, я очарован.

Оуэн целует мою руку и осматривает меня с ног до головы. И судя по сиянию его голубых глаз, ему нравится увиденное. В моем животе зарождается трепет. Оказывается, не так уж плохо, когда тебя так разглядывают — если разглядывающий молод и красив. Я чувствую исходящий от него поток беспорядочных эмоций — и среди них нервозность и восхищение. Это встреча со мной так повлияла?

Оуэн смотрит на дядю:

— Я в Нью-Йорке уже несколько месяцев. Хотел связаться с тобой, но потратил много времени, устраиваясь на новом месте. К тому же, это ведь ты не поддерживал связь с семьей.

Оуэна изгибает губы в улыбке, и на его щеках появляются маленькие ямочки. На нем щеголеватый черный костюм, а белокурые волосы длиннее на макушке и зачесаны назад по последней моде. Я вспоминаю Коула с его аккуратными коротко стриженными кудрями.

— Приятно познакомиться, — бормочу и заливаюсь румянцем. То ли из-за очевидной симпатии Оуэна, то ли из-за мыслей о Коуле — трудно сказать. Я краснею время от времени с того позорного случая в кинотеатре. Интересно, что обо мне подумал Коул?

— Я решил, что мы могли бы поужинать все вместе, — прерывает мои мысли Жак. — Но если ты плохо себя чувствуешь…

Я задумываюсь, но лишь на мгновение. Оуэн, каким бы привлекательным он ни был, — недостаточная причина, чтобы терпеть общество моей матери. Не после того, что она выкинула сегодня вечером.

— Все в порядке, дядя Джей. В любом случае мне рано вставать. Может, я могу сопроводить мисс Ван Хаусен до дома? А вы с ее прекрасной матушкой спокойно поужинаете.

Жак хмурится:

— Наверное, стоит…

— Спасибо, вы очень любезны, — твердо говорю я, принимая руку Оуэна. Я веду себя чересчур смело, но мне все равно. Это ведь племянник Жака, в конце концов. Уверена, мама не будет возражать. А если и будет, то не так уж это и плохо.

Оуэн сопровождает меня вниз, через неосвещенное фойе, и выводит в ночь. Перед театром все еще полно зрителей, которые ждут такси или просто болтают, делясь впечатлениями о шоу. Обычно мне нравится это зрелище, но сегодня я не в настроении.

— Моя машина вон там, — указывает Оуэн, и я следую за ним вниз по улице. Он бросает на меня взгляд. — Довольно смело с вашей стороны вот так уйти со мной. Не боитесь, что ваша мама будет беспокоиться? Мы практически незнакомы.

— Мама не будет. Я всю жизнь сама выкручиваюсь из неблагоприятных ситуаций.

Оуэн смеется:

— Надеюсь, я не попадаю под эту категорию?

Я краснею и молюсь, чтобы было достаточно темно и он не заметил цвет моих щек.

— Конечно, нет.

— Я понял, что вы имели в виду. Но здорово, что вы не ставите этикет превыше всего. Старики не понимают, что мир уже не тот, что был во времена их молодости. Наше поколение повзрослело быстрее. И мы сейчас гораздо более зрелые, чем они были в нашем возрасте.

Меня охватывает трепет от его искушенного, умудренного опытом тона.

— Хотя ваша мама не показалась мне такой уж старомодной, — добавляет Оуэн, открывая для меня дверь скромного «Модл ти»[7]. Я поднимаюсь в салон; ноздри щекочет аромат джина, кожи и чего-то сладкого. Оуэн заводит машину, и я называю свой адрес.

— Нет. Мама — современная женщина, — возвращаюсь я к нашему разговору. — И она практически всегда относится ко мне как к взрослой. Ей приходится. — Когда она не расставляет для меня ловушки.

— Вы, должно быть, вели такую необычную жизнь!

Я вспоминаю годы в дороге и всех людей, которых мы повстречали.

— Да, но… — Я не решаюсь продолжить.

— И при этом, держу пари, жизнь очень одинокую.

Я округляю глаза:

— Откуда вы знаете?

— Догадался.

На минуту мы погружаемся в молчание. Никто и никогда прежде не замечал моего одиночества. С другой стороны — раньше на меня никто и внимания не обращал.

— Но сейчас, с вашим новым шоу, ситуация должна улучшиться.

Несколько кварталов мы едем в тишине, но наконец Оуэн говорит:

— Я должен признаться…

— В чем?

— Я сказал дяде, что хочу встретиться с удивительной мадам Маргаритой Ван Хаусен, но гораздо больше меня интересовало знакомство с вами.

Я хмурюсь. К чему он ведет?

— Мне хотелось понять, как такая красивая молодая девушка в то же время может быть еще и талантливым фокусником.

— Ох… — Мое лицо приобретает еще более насыщенный оттенок красного.

Оуэн смеется, и я, как никогда прежде, сознаю свою неопытность.

— Кем вы работаете, раз должны вставать ни свет ни заря? — спрашиваю, меняя тему. Сейчас я не в состоянии рассказывать ему историю своей жизни.

— Тружусь в банке на Уолл-стрит. Не слишком захватывающе, но платят хорошо.

Для меня это звучит захватывающе. Ну, не совсем так… Скорее, надежно и прилично. А значит и просто изумительно, учитывая мою собственную ветреную жизнь.

— А как насчет вас? Вы счастливы на сцене?

Я задумываюсь.

— Вроде того. Но я бы предпочла просто показывать фокусы и пропустить эту часть с ментализмом.

Оуэн улыбается:

— У вас отличное шоу, правда. Но думаю, стало бы только лучше, будь в нем больше магии и меньше всего остального. Мне всегда нравились фокусы.

Я фыркаю:

— Расскажите это моей матери.

— Почему она не хочет расширить ваш репертуар? Вы достаточно талантливы, чтобы показывать больше фокусов.

— Спасибо, — благодарю я, — но мама — гвоздь программы.

— А. — В голосе его намек, но я не ведусь на приманку. — Так вы действительно дочь Гарри Гудини?

У меня перехватывает дыхание. Я сжимаю кулаки и смотрю на них в темноте. Потом считаю до трех, медленно распрямляю пальцы, и только тогда удается произнести:

— Где вы это слышали?

— Я сказал дяде что-то о вашем таланте, а он ответил, что так и должно быть, потому что вы дочь Гудини.

Я пялюсь в окно на неосвещенную улицу; грудь сдавливает целая гамма чувств. Куда бы я ни пошла, слухи ползут следом. И я подозреваю, что большинство из них — дело рук моей матери.

— Эй, — говорит Оуэн, легко касаясь моей руки. — Я не хотел вас расстроить. По-моему, это здорово.

— Просто я не готова это обсуждать. — Я качаю головой. Он, должно быть, думает, что я по-настоящему скучная, даже зануда.

Оуэн останавливает машину перед моим домом.

— Все в порядке. Для беседы с хорошенькой девушкой я могу придумать тему получше.

— Например?

— О башмаках, о кораблях, о сургучных печатях…

— О капусте и о королях, — смеясь, заканчиваю я. Я читала «Алису в Зазеркалье» не меньше дюжины раз.

Я тянусь к дверце машины.

— Нет, подождите! Позвольте мне.

Оуэн выскакивает на улицу и мчится вокруг автомобиля, а я снова устраиваюсь на сиденье. На моих губах играет улыбка. Правильная, добропорядочная жизнь, безусловно, имеет свои преимущества. Уже второй раз за неделю молодой мужчина обращается со мной как с леди, а не как с какой-то «девчонкой с подмостков». Из-за этого я чувствую себя… особенной. Однако, не успев добежать до двери, Оуэн спотыкается и летит прямо в грязь. Только что он был здесь — и вот уже лежит распластавшись на земле. Я дергаю ручку и выпрыгиваю наружу, стараясь не наступить на Оуэна.

— Вы в порядке?

Он поднимается на ноги и отряхивает свой костюм:

— Да. Но что там говорят о гордыне, которая предшествует падению?

Я сдерживаю смех:

— Никогда этого не понимала. Я всегда считала, что гордыня просыпается после.

Оуэн дарит мне смущенную улыбку:

— Уверяю, в пословице истинная правда.

Я улыбаюсь в ответ:

— Что ж, спасибо, что подвезли.

Оуэн вытирает ладони о штаны и только потом берет мою руку и целует ее.

— Я получил удовольствие, мисс Ван Хаусен. Особенно удался фееричный финал.

Я вижу пятнышко грязи на одной из его скул и улыбаюсь. И тут Оуэн сжимает обе мои ладони в своих. Его руки теплые и нежные и — к моему облегчению — не передают мне никаких эмоциональных сообщений. Смеющиеся голубые глаза Оуэна вдруг становятся серьезными, и у меня замирает дыхание.

— Не хочешь как-нибудь сходить со мной на танцы?

— Зачем? — спрашиваю и тут же хочу отвесить себе пинок. Я могу с легкостью взломать замок или влезть в чужой карман, могу заставить карты исчезать и внезапно появляться, могу вломиться в тюрьму маленького городка и скрыться незамеченной… Но поставьте рядом милого парня, и я превращаюсь в деревенскую дурочку.

— Потому что ты мне нравишься.

Я опускаю взгляд, пытаясь скрыть свое замешательство. Я нравлюсь ему? Не слишком ли быстро все происходит? Я снова смотрю на Оуэна. Он растягивает губы в улыбке, ямочки на щеках углубляются, а на лоб падает прядь волос. С другой стороны, может, так все и должно происходить. Я выбрасываю из головы комментарий о Гарри Гудини и улыбаюсь в ответ.

— Возможно.

Оуэн смеется:

— Возможно?

Слишком смущенная, чтобы говорить, киваю.

Он пожимает мою руку:

— Отлично, Анна. Скоро увидимся.

Развернувшись, я иду к парадной двери и жду, пока пыхтение машины Оуэна отдалится. И только потом позволяю себе оглянуться через плечо. События сегодняшнего вечера захлестывают меня. Я всегда уставшая после выступления, но сегодня, еще и после схватки с матерью, кажется, что даже мои кости вот-вот рассыплются.

Внезапно волоски на затылке и руках встают дыбом, и по коже холодком пробегает предчувствие. Теми самыми пальцами, которыми я так часто взламывала замки, неловко вожусь с ключом. Как ребенок боится заглянуть под кровать, так и я в ужасе от необходимости оглянуться и посмотреть, что там… за моей спиной. Вор? Или что похуже? Замок поддается, я влетаю в здание и захлопываю за собой дверь, напоследок скользнув взглядом по крыльцу.

Ничего.

Но я до сих пор чувствую… оно там… скрывается. И чем бы это ни было, в ближайшее время оно никуда не исчезнет.

* * *

— Перестань дуться и помоги мне выбрать шляпку.

Я лежу на кушетке и читаю старую копию журнала «Сфинкс», стараясь не обращать внимания на маму, которая все утро крутится поблизости. Не замечать мадам Ван Хаусен — моя лучшая защита, и ее худший кошмар.

Я приподнимаю бровь и бросаю на маму быстрый взгляд. Сегодня на ней темно-бордовый костюм из мягкой камвольной шерсти с юбкой чуть ниже колен. Цвет приятно оттеняет кремовую кожу лица. Своей кожей мама всегда гордилась и порицала моду на белые напудренные лица. Сама она пользовалась порошком лишь по вечерам или во время выступлений.

Мама ставит на кофейный столик две коробки и достает сначала желто-зеленую шляпку-клош, а затем — черную.

И как всегда, я разрываюсь между желанием угодить матери и инстинктом самосохранения. После недолгой борьбы, я вздыхаю и откладываю журнал.

— Черная. Она будет хорошо смотреться с платьем, когда ты снимешь пальто.

— Хм… Я думаю… пожалуй, зеленая.

Ну конечно, зеленая. Я беру карты и тасую колоду.

Мама надевает шляпку и крутится передо мной:

— Как я выгляжу?

— Прекрасна, как всегда. Куда ты идешь?

— Обедать с Жаком.

Внутри вспыхивает беспокойство, и я потираю виски.

— А потом?

— Не знаю. — Мама хмурится. — А что?

— Мы работаем сегодня вечером? — Речь, конечно, о спиритическом сеансе. Театр закрыт по воскресеньям, чтобы набожные прихожане не волновались.

Мама качает головой:

— Нет. Жак считает, что мы должны устраивать лишь несколько сеансов в месяц. Это добавит им исключительности и повысит цену.

Я вздыхаю с облегчением, а мама сводит брови.

— Хорошо проведи время и не трать слишком много денег, — говорю я прежде, чем она сможет упрекнуть меня за отношение к делу. И это работает.

— Не волнуйся так сильно о деньгах, дорогая. — Мама берет сумочку и перчатки, и я провожаю ее до двери. — Теперь у нас их будет много. — Она покровительственно гладит меня по плечу. — И не жди меня; не знаю, во сколько вернусь. А теперь мне и правда пора. Жак, наверное, уже внизу. О, и я заказала новую ткань для воплощения духа. Она еще более «призрачная» чем та, что мы используем сейчас, и подходит просто идеально! Сможешь забрать ее для меня?

Я смиренно киваю.

Мама пишет указания на листке бумаги и, отдав его мне, идет к выходу. Я поворачиваюсь к окну, чтобы увидеть, как она сядет в машину Жака.

И тут мамин крик сотрясает воздух.

Я резко разворачиваюсь, ожидая увидеть как ее утаскивает неизвестный враг. Но мама все еще здесь, стоит застыв в дверях. Я в мгновение ока оказываюсь рядом, выставив руки перед собой и жалея, что не захватила нож-бабочку или что-нибудь другое, что можно использовать как оружие.

Но в коридоре никого нет.

Потом я замечаю мамин вытянутый палец и, посмотрев, на что он указывает, шумно втягиваю воздух. На нашем пороге лежит канализационная крыса размером с небольшую кошку.

— Что это? — спрашивает мама хриплым голосом.

Я сглатываю, мой пульс начинает успокаиваться.

— Это просто крыса.

— Как она сюда попала, и что нам с ней делать? — Как всегда, мадам в полной растерянности.

— Иди к Жаку, — говорю, прикоснувшись к маминому плечу. — Я обо всем позабочусь.

В ее глазах отражается искренняя благодарность. Наклонившись, мама целует меня в щеку и шепчет:

— Спасибо.

Затем осторожно обходит мертвое животное и спешит вниз по лестнице.

Я влетаю обратно в квартиру — и к окну. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как мадам Ван Хаусен восходит в элегантный «Пэкард»[8] Жака. Я тяжело вздыхаю и, захватив из-под раковины тряпку, с ее помощью поднимаю крысу за хвост. Смотрю на ее пустые карие глазки и длинные желтые зубы и думаю: что же ее убило? Содрогнувшись, я бросаю труп в мусоросжигательную печь

Едва вернувшись в квартиру и заперев за собой дверь, прислоняюсь к ней спиной тяжело дыша. Я живу здесь больше месяца и никогда не видела следов грызунов. Так каким образом один из них закончил свою жизнь в передней, прямиком перед нашей дверью? Стечение обстоятельств? Или же кто-то подбросил крысу специально для нас? Пытаясь успокоиться, я делаю глубокий вдох. И мысленно перебираю все остальные события, произошедшие на прошлой неделе. Видения. Уолтер. И то, что я начала чувствовать чужие эмоции, даже не прикасаясь к людям. Все это связано? Если да, то как?

Что-то вертится на самом краю сознания, какая-то мысль, и я делаю еще один глубокий вдох, позволяя ей оформиться.

Коул.

Все начало меняться, когда я впервые встретила Коула.

Я иду в гостиную и останавливаюсь у окна, невидящим взглядом уставившись на улицу. Обхватываю себя руками и напряженно думаю. Одна мысль цепляется за другую. Первое видение о маме случилось сразу после того, как я столкнулась с Коулом на улице. И он был рядом, когда я впервые в жизни стала проводником для мертвого парня. Но это безумие! Как Коул может влиять на мои способности? И как мне все выяснить, не выдав себя?

Одно можно сказать наверняка. Если я хочу сберечь маму от опасности — лучше во всем разобраться.

• «
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• 12
• 13
• 14
• »