Я выдергиваю ладонь из хватки Коула, тело напрягается, в голове звенит тревожный звонок. И что я должна сказать? Ответ разоблачит и меня, и маму. И тут меня озаряет:
— Именно поэтому ты не спорил, когда я сказала, что все еще чувствую преследователя?
Молчание я принимаю за согласие, и мое сердце пропускает удар. Как много Коулу известно? И самое главное, откуда?
Горло перехватывает. Повисает долгая пауза. Мне так о многом хочется спросить, но боюсь, что любой вопрос откроет обо мне больше, чем я узнаю взамен.
И в тот момент, когда я поворачиваюсь, чтобы открыть дверь, рядом с нами останавливается автомобиль Жака, и оттуда выходит мама. Она переоделась, значит, заходила домой, пока меня не было.
— Где ты была? Мы ищем тебя весь вечер.
— Вышла погулять и заблудилась. — Нет нужды упоминать о Гудини, хотя его книга, спрятанная в сумке, оттягивает плечо тяжким грузом, словно одна из громадных цепей, что великий иллюзионист использует в своих номерах.
Мама поджимает идеально накрашенные губы.
— В самом деле, дорогуша, как можно быть такой легкомысленной? — И тут же вскидывает брови, заметив, что я не одна: — Мистер Арчер?
В ее голосе слышится любопытство, и Коул быстро отвечает:
— Я встретил Анну, когда она заблудилась, и проводил домой.
Я бросаю на него благодарный взгляд, радуясь, что сосед не упомянул, как я в ужасе неслась через трущобы, когда он меня нашел.
— Как удачно для Анны, — бормочет мама.
Коул изысканно склоняет голову:
— Рад был помочь.
Формальность, которая исчезла во время нашей прогулки, вновь возвращается. Интересно, ему неловко из-за мамы?
Я стараюсь посмотреть на нее глазами постороннего человека. Сегодня на мадам Ван Хаусен наряд из ламе и черная атласная накидка, расшитая хрустальными бусинами. На руках множество украшений, а на лице особенно яркий макияж. Она выглядит богато и устрашающе.
А может, Коулу неуютно просто потому, что он знает: мама — мошенница и обманщица.
Открывается задняя дверца автомобиля, и выходит Оуэн. Я чувствую, как Коул рядом со мной напрягается. Племянник Жака выглядит изысканным франтом в этих модных брюках с манжетами и тесной жилетке. Из утонченного щегольского образа выбивается лишь широкая улыбка, которая освещает лицо Оуэна, как только он видит меня. В сравнении с ним, сердито глядящий исподлобья Коул в простом черном костюме смотрится угрюмым гробовщиков. Я прячу улыбку.
— Карета подана, миледи! — Оуэн окидывает рукой темно-красный «Пэккард» Жака. — Куда путь держите?
Я скрещиваю руки на груди и, чувствуя неодобрение Коула, стараюсь не улыбаться выходке Оуэна.
— Зависит от того, куда мы направляемся.
— На луну, дорогая, на луну! — Он подмигивает, и я громко смеюсь.
— Ох, оставьте ваши глупости! — восклицает мама. — Мы идем поужинать в «Колонию».
Она отправляет меня наверх переодеться, но я задерживаюсь. Смотрю на Коула, который по-прежнему сверлит Оуэна хмурым взглядом.
— До свидания, Коул, и спасибо… что проводил.
Он резко кивает на прощанье.
Я открываю дверь и напоследок слышу, как Оуэн представляется:
— Привет, старина. Я Оуэн.
Поднимаясь по лестнице вслед за мамой, фыркаю, представив, как Коул отнесется к обращению «старина».
— Взгляни, что я купила для тебя сегодня! — говорит мама, как только мы подходим к моей спальне.
Я собираюсь отчитать ее за лишнюю трату денег, но тут вижу персиковое вечернее платье из жоржета, расшитое серебряным бисером и сверкающими стразами. Оно просто прекрасно. Не говоря ни слова, я позволяю маме помочь мне переодеться и подхожу к зеркалу, не в силах поверить в подобное преображение. Тонкая дымчатая ткань ненавязчиво льнет к моему телу и изящными складками ниспадает чуть ниже колен. Насыщенный яркий цвет подчеркивает темные волосы и придает коже приятный теплый оттенок. Впервые я чувствую себя почти столь же красивой, как мама. Я поворачиваюсь к ней с сияющими глазами.
— Оно восхитительное. Спасибо огромное!
Мама подходит к туалетному столику.
— Только ничего не пролей на него в ресторане. А теперь нужно поторопиться — мы достаточно заставили мальчиков ждать.
Она помогает мне с макияжем: подводка и тушь делают глаза глубже, а помада придает губам красивую изогнутую форму. Как только мама решает, что я готова, мы в рекордно короткое время спускаемся вниз к машине.
Я усаживаюсь рядом с Оуэном, наслаждаясь восхищением в его глазах. Он так красив с этими шелковистыми белокурыми волосами и ямочками на щеках, и мне не верится, что я еду в город с ним. Радостное предвкушение лишь немного омрачено присутствием мамы и импресарио на передних сидениях.
Несмотря на легкомыслие Оуэна, я понимаю, что он гораздо искушенней меня. Мужская версия модных вертушек, которых я видела на некоторых из наших представлений. Смотрю вниз на свое платье и бижутерию, которую мама нацепила мне на запястье, и чувствую трепет при мысли, что теперь тоже могу быть ошибочно принята за такую модницу.
— Ты выглядишь сногсшибательно, — говорит Оуэн, пододвигаясь ближе.
— Спасибо.
Я улыбаюсь, уставившись на свои руки. И не зная, что бы такого еще сказать, прислушиваюсь к оживленной беседе мамы и Жака о людях, которых даже не знаю. Мама быстро превращается в жительницу Нью-Йорка, и это позволяет надеяться, что мы останемся здесь, вопреки охоте на ведьм, устроенной Гарри Гудини.
— Пенни за твои мысли. — Оуэн наклоняется ко мне.
От его близости сердце стучит быстрее. От него пахнет помадой для волос, джином и чем-то сладким, чему я никак не могу подобрать название.
— Всего лишь пенни?
— Все зависит от мыслей, разве нет? — нежно шепчет Оуэн, и у меня перехватывает дыхание.
Внезапно автомобиль влетает в крутой поворот, и Оуэн оказывается на моих коленях, а его шляпа — на полу.
Я кричу и вскидываю руки. Оуэн быстро усаживается обратно с уязвленным выражением на лице.
— Мне правда пора прекращать выставлять себя дураком перед тобой, — говорит он, нахлобучивая шляпу на затылок. — Это плохо сказывается на моем эго.
Я смеюсь, завидуя непоколебимой самоуверенности Оуэна. Он идет по жизни с такой непринужденностью… Хотела бы я быть похожей на него.
— Бьюсь об заклад, у тебя много интересных мыслей, — возвращается он к нашему разговору.
— Вообще-то, я думаю о том, как было бы здорово остаться в Нью-Йорке навсегда.
— Уверена, что не хочешь увидеть Европу? Ты талантливый иллюзионист и могла бы отправиться в мировое турне. Я люблю Нью-Йорк, но убил бы за возможность путешествовать из города в город, выступая на сцене.
— В самом деле? Я думала, ты работаешь в банке.
— Так и есть. Но я также немного балуюсь фокусами. — В неудачной попытке казаться скромнее, Оуэн опускает взгляд на свои руки.
Я приподнимаю брови:
— Не знала.
Я подозревала, что ему нравится магия, но впервые слышу, что он и сам этим занимается.
— Я начал еще в школе. Но, конечно, я не так талантлив, как ты или твой отец.
К счастью, мы как раз подъезжаем к точке назначения, и я избавлена от необходимости отвечать.
Оуэн говорит, что «Колония» — это место, куда искушенные нью-йоркцы приходят на других посмотреть и себя показать. И я понимаю, почему. Мое внимание сразу привлекают дикие полосатые стены, но удерживают его — сверкающие люстры и разодетые посетители. Похоже, метрдотель знает Жака, и нас ведут к столику ближе к центру зала. Как только мы усаживаемся, к нам подходит высокий кудрявый мужчина в черном шелковом костюме и представляется как Корнелиус Вандербильт. Он буквально поедает маму глазами, несмотря на присутствие рядом прелестной мышки-блондинки.
— Мы с женой были на вашей премьере, — говорит он. — Вы с дочерью замечательно выступили.
Мама склоняет голову и улыбается так ослепительно, что мужчины моргают.
— Огромное спасибо, мистер Вандербильт.
— Пожалуйста, зовите меня Корнелиус. Это моя жена Рэйчел.
Его жена натянуто улыбается:
— Приятно познакомиться. Дорогой, нам правда пора возвращаться к Голдам.
Она неохотно пожимает мне руку, и я чувствую летящие от Рэйчел искры ревности. И вздыхаю с облегчением, когда Корнелиус бросает на маму последний долгий взгляд и уходит прочь вместе со свой собственницей-женой.
Оуэн наклоняется ко мне:
— Вандербильты просто отвратительно богаты. Я слышал, что для своей свадьбы они заказали двухсоткилограммовый торт.
Я пытаюсь представить, на что это могло быть похоже, но безуспешно.
— Хочу увидеть духовку, способную испечь такой торт, — шепчу в ответ.
Оуэн смеется, и я расслабляюсь. Жак заказывает четыре «колониальных особых».
— Что это? — спрашиваю я, и Оуэн наклоняется ближе.
— Коктейли с джином. Они довольно вкусные, если контрабандная партия была на уровне.
Я оглядываюсь и вижу, что практически у каждого в руках по коктейлю.
— Как им подобное сходит с рук в таком высококлассном ресторане?
— Здешний бармен, Марко Хаттем, держит весь алкоголь в грузовом лифте в служебных помещениях. Если заявятся федералы, он просто отправит все это дело на верхний этаж.
Я смеюсь, представляя, как коварный бармен жмет кнопку «вверх» всякий раз, как надвигаются неприятности.
— К тому же, думаешь, федералам хватит смелости устроить облаву на ресторан, в который постоянно ходят Вандербильты, Голды и Карнеги? — Оуэн играет бровями, и я улыбаюсь.
Официант приносит напитки, и мы все делаем осторожные глотки. Коктейль крепкий, с привкусом аниса и апельсина.
— Вкусно, — говорю с удивлением.
— Так выпьем же за удачную партию! — Оуэн поднимает свой бокал, и мама, Жак и я присоединяемся к тосту.
— Никогда не могла устоят перед торжеством! — щебечет Синтия Гейлорд позади нас. — Что празднуем?
— Успех, — быстро отвечает Жак, отсалютовав маме бокалом. Та склоняет голову и улыбается, довольная таким ответом.
Гейлорды подставляют стулья и усаживаются за наш столик, и официант обновляет напитки. Блистательная хихикающая Синтия в своей стихии, когда они с моей матерью и Жаком делятся сплетнями. Мистер Гейлорд наблюдает за этим снисходительно, а мама… вы бы никогда не догадались, что она презирает собеседницу.
Парочки в модных вечерних нарядах подходят к нашему столику, чтобы познакомиться с мадам Ван Хаусен. Молва уже сделала ее настоящей сенсацией в городе. Это странно после множества городов, где мы сталкивались лишь с полицейскими да сердитыми жителями. Мама как должное принимает знаки внимания, склоняя голову и одаривая всех ослепительной улыбкой. А мы просто греемся в лучах ее славы и потихоньку поглощаем устрицы, икру и сыр с плесенью, запивая «колониальными особыми».
И все это время Оуэн продолжает нашептывать мне всякие слухи. Некоторые из них несомненно правдивы, но другие настолько невероятные, что я понимаю: Оуэн делает это, чтобы меня развлечь. И ему удается.
— Вон там Лоис Лонг, — говорит он, указывая на великолепную брюнетку в откровенном наряде. — Она ведет колонку скандалов в «Нью-Йоркере» под псевдонимом Помада. Говорят, она ночи напролет пьет, танцует и веселится со сливками общества, а к четырем утра идет в свой офис. Там пишет статью, полную сплетен о людях, с которыми всю ночь развлекалась, а потом отключается прямо за столом.
Я пытаюсь представить такую жизнь и, выпучив глаза, пялюсь на Лоис. Она окружена блистательными людьми, которые ловят каждое ее слово. Тут я замечаю разодетого джентльмена, стоящего с краю от толпы — вроде бы вместе со всеми, но отдельно.
— Кто этот человек? Не похоже, что он хорошо проводит время.
— Это Винсент Астор. Он унаследовал миллионы от отца, погибшего при крушении «Титаника».
Титаник.
Слово эхом отзывается в голове, воскрешая воспоминания о первом видении — хотя я тогда была такая маленькая, что даже не поняла, что произошло. Мы с мамой шли по позднему весеннему снегу в поисках недорогого пансиона. В Денвере удача отвернулась от нас, и мои изношенные туфельки промокли насквозь. Когда меня ослепила первая вспышка боли, я остановилась и сжала голову руками. Мама заметила не сразу и какое-то время еще продолжала идти дальше. Потом она все спрашивала и спрашивала, что не так, но я не могла ответить, ошеломленная обрушившимися на меня образами. Разбитый корабль. Люди бегут, кричат, тонут в темной ледяной воде. И помню, что почувствовала невыносимый запах жженого сахара перед тем, как потерять сознание. Это было страшно, но ничто не сравнится с ужасом, который я испытала, впервые увидев газетные заголовки, перенесшие мои видения в реальность.
— Душенька, ты в порядке?
Я вздрагиваю, когда сидящая справа Синтия прикасается к моему плечу. Через ее пальцы чувствую обеспокоенность, приправленную взбалмошным незамысловатым счастьем. И хотя эти эмоции согревают меня, сердце тоскливо сжимается. Я не помню, чтобы хоть когда-то была такой беззаботной…
— Прошу прощения. Кажется, я замечталась.
— О, хорошо. А то на мгновение ты выглядела так, будто увидела призрака. — Синтия сопровождает свою шутку подмигиванием, и я отвечаю улыбкой.
Но слово «призрак» напоминает мне, что я хотела расспросить ее о том обществе любителей духов.
— Может, расскажете мне еще что-нибудь об Обществе психических исследований?
— О, милая, это просто удивительно! По крайней мере так говорят. Сама я, конечно, еще не была ни на одной встрече, но в нашей церкви выступает с лекциями некий английский гость. Его речи такие увлекательные. И очень научные.
Я фыркаю:
— Что у вас за церковь, куда приглашают ораторов, разглагольствующих о призраках?
Она смеется.
— Очень прогрессивная и с очень древними корнями. Сведенборгианская. Ее еще называют «Новая церковь». Вы с мамой как-нибудь обязательно должны заглянуть — там будут рады медиумам.
Синтия причислила меня к медиумам. Я вижу, как мама поджимает губы и встает из-за стола:
— Думаю, нам пора.
Все поднимаются следом, и пока Жак помогает маме надеть пальто, я хватаю Синтию за руку. Нельзя упускать такую возможность. Если существуют люди, подобные мне, я очень хочу их найти.
— Я бы хотела как-нибудь посетить вашу церковь.
Синтия хлопает в ладоши:
— Чудесно! Это на тридцать пятой улице, между Лексингтон и Парк-авеню. Мы встречаемся в одиннадцать, по воскресеньям. Хотя лекции, как правило, проходят по вечерам. Я сообщу.
— Я приду, — обещаю.
Не знаю, виноваты ли «особые» напитки или насыщенный событиями день, но к тому моменту, когда мы готовы к отъезду, я в полном оцепенении. По дороге к автомобилю, наваливаюсь на руку Оуэна и с облегчением понимаю, что не чувствую его эмоций, значит можно не беспокоиться.
— Похоже, ты была рождена для такой жизни, куколка, — шепчет он.
Я сонно улыбаюсь и поудобнее устраиваюсь на сиденье.
Моя голова мотается из стороны в сторону, и Оуэн пододвигается ближе.
— Можешь положить голову мне на плечо. Обещаю, что не буду кусаться.
Предложение слишком заманчиво, чтобы отказаться, и я с усталым вздохом пристраиваюсь на его плече.
Домой мы попадаем только к часу. Все еще опьяненная успехом мама весело предлагает мужчинам выпить по последнему стаканчику на ночь. К счастью, оба отказываются. Жак отговаривается тем, что маме необходимо выспаться, та улыбается и машет рукой.
Я следую за ней наверх, с трудом переставляя ноги. Когда прохожу мимо квартиры мистера Дарби, он высовывается наружу.
— От этих ночных шатаний недолго и заболеть, мисси, помяни мое слово!
И захлопывает дверь.
Мама зевает:
— Какой странный человек…
Я в ответ сонно улыбаюсь. На самом деле сосед имел в виду: «Будь осторожна, мисси, я не хочу, чтобы ты заболела». Приятно знать, что кто-то заботится о моем благополучии. Но объяснить это маме я даже не пытаюсь.