Увидев маму, сидящую именно так, как задумано, я вздыхаю с облегчением. Несмотря ни на что, нас не поймали, и мама в безопасности.
Пока что.
Сейчас же я просто хочу, чтобы эти женщины покинули наш дом. Если нам грозит опасность, как сказал Уолтер, то вероятный источник — именно они.
— Что это было? — Синтия теребит бусы; ее голубые глаза широко распахнуты.
— Думаю, дорогая, мы удостоились визита из преисподней, — протяжно отвечает мистер Гейлорд, и я впервые вижу оживление на его лице.
Я освобождаю маму от наручников и провожаю к столу. Она все еще тихо плачет — по щекам текут самые настоящие слезы. Реши она продолжить карьеру актрисы, без сомнения стала бы лучшей.
— Она всегда так реагирует на общение с духом, — уверяю остальных. — Это тяжелое испытание. Пожалуйста, присаживайтесь. Скоро она придет в себя.
Садятся все, кроме Коула, который спрашивает, не хочу ли я, чтобы он убрал осколки.
Успокаивая маму, я киваю:
— Веник в кладовке.
Мадам Ван Хаусен делает глубокий дрожащий вдох и оглядывается, будто только что вышла из транса.
— Что произошло? — спрашивает голосом маленькой девочки, но, когда ее глаза останавливаются на мне, я слышу другое: «Что, черт возьми, произошло?!»
Синтия и венгерка подскакивают и начинают суетиться вокруг мадам, а я включаю свет. Затем быстрым взглядом окидываю комнату, желая убедиться, что все на месте. Все, как и должно быть.
— Это нечто невероятное! — восклицает венгр. — Никогда прежде не видел такого талантливого медиума. Надеюсь, вы не возражаете, если мы расскажем о вашей матери своим друзьям?
— Конечно, нет, — отвечаю устало.
Ведь этого мне и хочется. Да?
— Думаю, пора расходиться, — повышаю я голос. — Маме нужно отдохнуть.
Мадам Ван Хаусен изображает на лице жалостливую гримасу, но меня не обманешь. Уверена, она взвинчена из-за своего представления и готова учинить мне допрос с пристрастием по поводу разбитой лампы. Венгерская пара тут же нас покидает, но Синтия хватает меня за руку и тянет за собой к двери:
— Я говорила с доктором Беннетом. Завтра он устраивает первую встречу американского отделения Общества психических исследований и очень просил, чтобы мы пришли.
В волнении она хлопает в ладоши. И пусть я нервничаю из-за сеанса, все равно не могу удержаться от улыбки, глядя на Синтию. Ее энтузиазм заразителен.
— Завтра вечером у нас выступление.
— Я сказала ему, что и сама собираюсь присутствовать на вашем шоу, а после мы сможем прийти. Доктор будет нас ждать.
Несмотря на нервное трепыхание бабочек в животе, я с улыбкой соглашаюсь. Как бы ни пугало меня разоблачение, гораздо сильнее я беспокоюсь о маминой безопасности. Что там сказал Уолтер? Угроза исходила от кого-то из присутствующих на сеансе. Я поворачиваюсь к гостиной. Готова поспорить, что речь о миссис Линдсей. Но хотелось бы знать наверняка. А еще хотелось бы найти ответы на некоторые важные вопросы, и если доктор Беннет способен их дать, то неважно, насколько я ему не доверяю, — я должна воспользоваться шансом.
Гейлорды и пара из Венгрии уже ушли, но семейство Линдсей почему-то задерживается. Миссис Линдсей подходит к моей матери, и я напряженно застываю.
— Это на самом деле было весьма впечатляюще. — Соперница шныряет глазами по комнате в поисках признаков обмана. — Вы должны показать мне, как такое можно провернуть.
Мадам Ван Хаусен вскидывает брови и тут же устало опускается на ближайший стул:
— Мир духов — тайна, даже для меня.
— О, прекратите, — презрительно выплевывает Линдсей. — Мы с вами обе знаем, что это какая-то иллюзия. Точно. Никто не способен на то, что я…
— Мама! — Бледная кожа ее дочери заливается краской, и несчастная хватается за плечо матери.
Я быстро перевожу взгляд на собственную родительницу, которая тут же вытягивается в струнку:
— Уверяю вас, миссис Линдсей, это никакая не иллюзия. Пути духов…
— …неисповедимы, — заканчивает миссис Линдсей со скупой улыбкой. — Это ваши слова. Идем, Лизетт. Думаю, здесь нам больше делать нечего.
Как только женщины уходят, Оуэн приподнимает брови:
— Да уж, а вы знаете толк в веселье.
Мама фыркает и скрывается в кухне — уверена, чтобы налить себе чего-нибудь покрепче. Я слышу голоса и понимаю: она говорит с Коулом, который как раз выбрасывал последние осколки стекла. Я беру Оуэна за руку и провожаю к двери:
— Огромное спасибо, что пришел.
Он смеется:
— Намек понял, но ты ведь в курсе, что на самом деле я здесь не ради спиритического сеанса? Я пришел спросить, не хотела бы ты составить мне компанию в пятницу вечером, после выступления? Мы с друзьями собираемся в какое-нибудь местечко в Гарлеме, где промышляют алкоголем. Думаю, тебе понравится.
Разговор на кухне внезапно стихает, и мое сердце ухает вниз.
— Не уверена, что мама…
— Конечно, иди! — доносится из кухни мамин голос. — Ты должна чаще общаться со сверстниками.
Мое лицо пылает, но злюсь я на себя. Какое мне дело, если Коул слушает?
— Ну, тогда с удовольствием.
Оуэн протягивает руку и сжимает мою ладонь:
— Жду с нетерпением.
От его прикосновения мой пульс ускоряется. Когда Оуэн только пришел, его волосы были прилежно зачесаны назад, теперь же пряди падают на лоб. А нос с горбинкой, сияющие голубые глаза и озорная улыбка делают его похожим на непослушного ребенка. Закрывая за ним дверь, я улыбаюсь.
Безусловно, Оуэн мной заинтересовался, но заинтересована ли я? А почему нет? Он красивый, забавный, искушенный и просто душа компании. И, что еще важнее, имеет стабильную работу и упорядоченную жизнь. Конечно, я заинтересована. Как и любая нормальная девушка на моем месте.
В коридор выходит Коул: рот плотно сжат, а в глазах плещется гнев и… что-то еще. Неужели ревность? Поразительно. Я с удивлением смотрю на соседа. Он почти всегда кажется гораздо старше меня, а еще таким правильным и серьезным, что мне и в голову не приходило, будто он может думать обо мне… в этом ключе.
«Да, так и есть», — шепчет внутри тоненький предательский голосок.
— Полагаю, мне тоже пора. Уже поздно, — говорит Коул и резко кивает.
Он пытается проскользнуть мимо, но я шагаю вперед и упираю руки в бедра. Теперь, когда я хочу поговорить с соседом, он пытается сбежать? Что ж, это мы еще посмотрим.
— Постой. Я думала, мы собирались…
Он прижимает палец к моим губам, и я замираю. Все нервные окончания внезапно начинает покалывать от тепла, что исходит от этого простого прикосновения. Наши глаза встречаются. Гнев во взгляде Коула ослабевает, а уголки губ едва заметно приподнимаются.
Он указывает головой в сторону безмолвной кухни.
— Завтра, — говорит беззвучно и отнимает руку от моих губ.
Я сжимаю их, жалея, что ушло тепло.
— Спокойной ночи, Анна, — прощается Коул и выходит за дверь.
Я мысленно встряхиваюсь. Ну ладно… но завтра я хочу получить ответы.
— Как тебе миссис Линдсей? — спрашивает мама, едва я вхожу в кухню. — Что за нахальная женщина! Терпеть не могу скептиков. Все они сплошь подлые лжецы.
Я прячу улыбку. Кто бы говорил…
— Не думаю, что она скептик, мама. Скорее, еще один медиум.
Мама прищуривается:
— Разумно. Я поговорю с Жаком. Впредь нам нужна более подробная информация о клиентах. Это становится слишком рискованно. — Она вытаскивает из рукава маску и кладет на стол ключ от наручников. — Итак, что же там произошло?
Я готова к вопросу и отвечаю без колебаний:
— Я запнулась о шнур. Миссис Линдсей выглядела так, будто собирается наброситься на тебя, так что я дернула его ногой. Сожалею, что учинила такой беспорядок, но ты, по крайней мере, смогла спокойно вернуться в кабинет.
На мамином лице читается сомнение, она явно пытается вспомнить, где я находилась в тот момент. Но я-то знаю, что маска ограничивает видимость, а еще в комнате было очень темно…
— Прости за лампу.
Мадам качает головой:
— Не переживай. Жак купит мне новую, если попрошу.
Я хмурюсь. Не хочу зависеть от того, кому не доверяю.
Мама поворачивается ко мне с таким невинным выражением, что я застываю в напряженном ожидании.
— Значит, ты и Оуэн.
Я вздыхаю:
— Я и Оуэн, что?
— Ну ты ведь идешь с ним в пятницу на танцы? Он тебе нравится?
Я пожимаю плечами. По-моему, немного поздновато для этих бесед в стиле дочки-матери. Когда заставляешь своего ребенка помогать тебе обманом вытягивать у людей деньги, то теряешь право учить его жизни.
— Вы повеселитесь.
— Зачем ты сегодня пригласила Коула? — спрашиваю небрежно.
Мама начинает хлопотать, вытирая уже чистую столешницу:
— Хотела, чтобы у тебя был выбор.
Я чувствую, что она желает развить тему, но не решается. А действительно ли я хочу знать, что у нее на уме? Один из принципов моего выживания — не слишком углубляться в мамины мотивы. Так что… Широкий зевок в качестве предлога — и я кошусь в сторону спальни:
— Я правда устала. Думаю, пора ложиться спать.
На какой-то миг на лице мадам будто бы вспыхивает разочарование, но она тут же улыбается:
— Спокойно ночи, дорогая. Спи крепко.
Наклоняется ко мне, и я послушно целую ее в щеку:
— Спокойной ночи, мама.
Ложась в кровать, я все думаю о том мамином взгляде. Она действительно разочарована, что я не доверяю ей свои мысли и мечты? Я только что упустила возможность сблизиться с собственной матерью? Или это игра? Наверняка и не скажешь.
* * *
Одежда тяжелым грузом тянет меня вниз. Я не могу дышать. Мама. Я должна ей помочь. Легкие горят огнем. Она выкрикивает мое имя. Я не могу дышать. Мне очень жаль.
Я просыпаюсь мокрая от пота; ноги запутались в клубке одеяла. Отпинываю его и прислушиваюсь. Тишина. Проверяю, как там мама, и сердце постепенно успокаивается. Сходив на кухню и попив воды, возвращаюсь в комнату. Мысли путаются. Почему это происходит? Все реально? Ложусь обратно в кровать и натягиваю одеяло до подбородка.
Страх усаживается мне на грудь, будто толстый кот, и заглядывает в глаза. Уолтер, видения, неизвестный преследователь… Как хочется, чтобы рядом был кто-то, с кем можно поговорить. Кто-то понимающий. Кто сможет помочь. Я сворачиваюсь в клубок и накрываюсь одеялом с головой.
Никогда прежде еще не чувствовала себя такой одинокой.
Проснувшись через несколько часов, радуюсь солнцу, сияющему за окном. В солнечные дни страху не за что зацепиться. Сегодня я поговорю с Коулом.
Я быстро умываюсь, больше чем обычно переживая о своем внешнем виде. Вспоминая о пальцах Коула на моих губах, трижды меняю шляпку, хоть и обзываю себя при этом неразумной дурочкой. От нервозности сердце аж подпрыгивает, словно подбрасываемые жонглером кегли. И причина не только в предстоящей встрече с соседом, но и в том, чему он может меня научить. Потому что я точно знаю: вчера вечером я почувствовала, как он через стол протягивает ко мне свою нить эмоций. У Коула такие же способности, как у меня.
Я подкрашиваю губы, но тут же, недовольная, все стираю. Я не яркая и не таинственная. Глядя на себя в зеркало, гадаю: что же видят другие? «Красивая молодая девушка» — так назвал меня Оуэн. А Коул считает меня красивой? Рядом с моей матерью, вслед которой оборачиваются все мужчины на улице, трудно сказать.
В отличие от мадам Ван Хаусен, которая меняет облик в зависимости от настроения, я всегда выгляжу одинаково — серьезной и задумчивой, — независимо от того, что надеваю и пользуюсь ли косметикой. Сегодня на мне черные шелковые чулки, синее шерстяное платье и темное пальто с запахом. И, наконец определившись, я надеваю новую черную шляпку-клош с цветком из бисера на боку. Я выгляжу умной и современной, но никак не очаровательной. Горя от нетерпения, отворачиваюсь от отражения и собираю вещи.
Спускаюсь вниз и замираю перед дверью. Нужно постучать? Спросить у мистера Дарби, могу ли я поговорить с Коулом? Как бы себя повела приличная девушка?
От необходимости это выяснять меня спасают открывшаяся дверь и появившийся оттуда Коул.
— Доброе утро.
— Доброе утро.
Мгновение мы просто смотрим друг на друга, а затем он указывает на парадный выход.
На улице, может, и солнечно, но воздух потрескивает от мороза, и я натягиваю мягкие кожаные перчатки.
— Не хочешь сходить в кафе «Чайлдс» поесть вафель? — спрашивает Коул, протягивая мне руку.
Я киваю, и мы в молчании идем к надземной остановке поезда. Мимо нас снуют мужчины в темных костюмах и котелках; женщины, в основном служащие, спешат в свои конторы, чтобы выпить первую чашку кофе.
В вагоне тесно, и мы с Коулом пробиваем себе дорогу, прямо как настоящие ньюйоркцы. Здесь мы не можем поговорить, но, когда я цепляюсь за свисающий с потолка ремень, сосед ободряюще мне улыбается. Он прижимается ко мне так близко, что я чувствую чистый аромат его мыла даже под зловонным запахом тел, духов и сигарет, что источают другие пассажиры. Моя голова как раз достает до груди Коула, и я устремляю взгляд туда, где воротник его рубашки встречается с впадинкой на горле. С замиранием сердца смотрю на нее и думаю: каково это, прижаться губами именно туда? В лицо бросается краска, а во рту внезапно пересыхает. Никогда в жизни еще не чувствовала себя столь неуверенно и смущенно.
И в итоге… я залезаю Коулу в карман.
Я не собиралась этого делать! Ведь ни разу так не поступала лет с одиннадцати или двенадцати, но тогда нам срочно нужны были деньги, чтобы уехать из города. Однако стоя так близко к Коулу и чувствуя себя настолько странно, я никак не могу сдержаться. Наверное, потом просто выдам все за шутку и верну ему его бумажник или ключи, ну или что я там обнаружу. Отпущу колкость по поводу опасностей переполненного поезда, и на этом все. Но в тот момент, когда мои пальцы смыкаются на конверте, перед глазами вспыхивает витиеватый женский почерк на адресованном Коулу письме, что лежало на столе мистера Дарби. И я понимаю, что не верну его. Я перетаскиваю конверт в свой карман, щеки мои пылают.
Коул озадаченно смотрит вниз. Я слабо улыбаюсь в ответ и прячу глаза. Не сомневаюсь: вина крупными буквами написана на моем лице. Совсем забыла, что сосед может прочитать меня так же, как я читаю других.
«Чайлдс» встречает нас жизнерадостным синим козырьком и вафельницей на окне, но мне так не терпится начать разговор, что я едва ли обращаю на все это внимание. Прикусив язык, жду, когда Коул заговорит, но он, кажется, не торопится. Я наблюдаю, как он намазывает вафли джемом да еще и поливает сверху сиропом. Затем начинает с аппетитом есть, а я все не решаюсь приступить к своей порции. Пахнет вкусно, но мой желудок слишком сжимается от волнения.
— Ты не любишь вафли?
И снова этот проклятый официальный тон. Глубоко вздохнув, кладу вилку и просто смотрю на Коула. Он глядит на меня в ответ:
— Жаль… — И замолкает; рот сжимается в прямую линию.
Я подаюсь вперед, сердце мое раздувается.
— О чем ты жалеешь?
Он чуть кривит губы:
— Жаль, что мы не встретились при других обстоятельствах. Тогда бы мне не пришлось объяснять. — И качает головой, словно сам собой недоволен.
— Но ты и не объяснил еще ничего!
— Знаю. У меня это плохо выходит. Никогда не думал, что это будешь ты…
Он все ходит вокруг да около и выглядит так, будто жаждет, чтобы под ногами разверзлась дыра и поглотила его.
— Не понимаю…
— Мне хотелось бы просто позавтракать вместе с тобой, — порывисто говорит Коул. — Без всего остального.
Я изумленно открываю рот и тут же выпрямляюсь:
— Ты стесняешься!
Коул отводит взгляд:
— Наверное. Немного. По крайней мере, в женском обществе. Могу оправдаться тем, что ходил в интернат только для мальчиков.
Это кое-что проясняет. Излишний официоз и то, что Коулу неуютно рядом с моей матерью. Грудь сжимается, а сердце переполняется сочувствием к нему. А затем я вспоминаю, зачем сюда пришла.
За ответами.
— Я догадываюсь, что ты хочешь сказать, — начинаю осторожно, словно крадусь по осколкам стекла. — Но мне правда нужно знать, что происходит. Тебе обязательно надо объяснить мне все остальное.
Коул смотрит вниз на свои руки. Сильные руки с красивыми пальцами и короткими ногтями. Я помню, как эти пальцы прикасались к моим губам…
— Я знаю, кто ты. — Я резко поднимаю глаза к его лицу. — По крайней мере, подозреваю.
Я закусываю губу и опускаю взгляд:
— Кто же? Девушка? Иллюзионист? — Я нарочно не говорю «мошенница», но слово висит между нами, яркое и смертельно опасное.
— Нет, экстрасенс.
И «мошенница» с хлюпом падает прямо в сироп.
— Кто?
— Экстрасенс. Тот, кто обладает сверхъестественными способностями.
Я все кусаю губу и отвожу глаза, опасаясь того, что Коул может в них увидеть.
— В самом деле? — произношу тихо. — И какие же, по-твоему, у меня способности?
— Я знаю, что ты чувствуешь чужие эмоции. А еще можешь говорить с мертвыми. Правда не уверен, это твоя личная способность или срабатывает только при взаимодействии со мной. Ты говорила, что раньше такого не случалось?
Я качаю головой, и только тогда до меня доходит:
— Постой-ка. В смысле, при взаимодействии с тобой?
Коул отводит взгляд:
— Я тоже экстрасенс. Ну… не совсем. Скорее, проводник. Мои способности усиливают твои. Я даже могу их имитировать, пока ты находишься рядом.
Мысли путаются, сердце болезненно ухает в груди. Мир вокруг кренится и качается, и я цепляюсь за край стола.
— Итак. Это объясняет появление Уолтера.
Коул кивает, глядя на свои руки:
— Я не знаю, произошло бы это в любом случае, или мое присутствие усилило твои способности. Потому и хотел поговорить с тобой вчера. Прости, что тянул так долго.
Я на мгновение прикрываю глаза. Ощущение того, как Уолтер захватывал мое тело, настолько сильное, что меня почти тошнит.
— Анна, я все понимаю. И не хотел этого. Я остановил его, как только понял…
— Когда схватил меня за руку?
Коул кивает:
— Я могу блокировать — или отключать — чужой дар. Помнишь в кинотеатре? Когда тебя захлестнули эмоции той бедной женщины? Как только я понял, что происходит, то оборвал контакт, но потом увлекся фильмом и пропустил момент, когда все снова началось.
Значит, я не ошиблась. Это присутствие Коула меняет мои способности. Желудок сжимается, и я отпиваю горячего кофе, чтобы расслабиться. Кружка большая и удобная. Я обхватываю ее руками и делаю еще один глоток. Мир вокруг нас заполнен гулом разговоров, но ничто не может заглушить гул беспокойства и надежды, звучащий в моих ушах.
— Ты можешь, м-м-м, управлять этим?
— Да, но это требует времени. Учатся все по-разному: кто-то быстрее, кто-то медленнее.
Мое сердце замирает. Какое-то мгновение я не могу ни двигаться, ни дышать. Наконец смотрю в глаза Коула, наполненные беспокойством и чем-то еще, что я никак не могу разобрать.
— Есть и другие? — спрашиваю шепотом.
Он отводит взгляд:
— Да.
Я не одинока.
Меня накрывает облегчение, сладкое, со вкусом свободы, и я откидываюсь на спинку стула. Когда-то я считала себя безумной, которой мерещится всякое. А оказывается, все это время существовали и другие. Не то чтобы я не догадывалась. Написано слишком много книг о психических явлениях, чтобы это было простым совпадением, но убедиться лично…
— Кто? — спрашивает мое потерянное и одинокое «я» из самой глубины души.
Коул протягивает мне платок.
— Не могу сказать, — отвечает тихо.
Я перестаю вытирать глаза:
— Почему?
— Я вообще больше ничего не могу тебе сказать. Не сейчас. — И хотя его тон полон сожаления, я знаю, что он говорит серьезно.
— А когда сможешь?
Коул поджимает губы и пожимает плечами. Острая боль, смешанная с отчаянием, прорывается из моей груди. Я хватаю его за руку, пытаясь сосредоточиться и прочитать… Но он закрылся.
Понятия не имею, почему вдруг чувствую себя обманутой и преданной. Я ведь едва знаю Коула. Я просто… Внезапно меня осеняет:
— Когда я спросила, зачем ты приехал в Америку, ты сказал, будто искал меня. Что это значит?
— На этот вопрос я могу ответить. Я приехал в поисках других экстрасенсов. Ты первый настоящий, кого я обнаружил. — Потемневшими от беспокойства глазами он вглядывается в мое лицо.
Голова кружится от попыток соединить все воедино.
— Этим ты и занимаешься? Потому отсутствуешь дома весь день? Ищешь экстрасенсов?
Коул кивает.
— И поэтому ты был в трущобах в тот вечер, когда я потерялась?
Еще один кивок:
— Хожу к гадалкам, медиумам и прочим. В этом деле много шарлатанов, так что никогда не знаешь наверняка.
— Вот для чего ты познакомился с Жаком — чтобы получить приглашение на наш сеанс.
— После того, как я встретил тебя в передней, я уже знал.
Сердце сжимается от разочарования. Только я решила, что Коул хотел познакомиться со мной… но ему интересны лишь мои способности.
— Зачем ты ищешь таких, как я?
Он на мгновение закрывает глаза и качает головой:
— Слушай, это правда не моя тайна. Есть люди…
Я в отчаянии стискиваю руки:
— К чему вообще этот разговор, если ты не можешь ничего объяснить?
— Я предупреждал их, что только все запутаю.
— Предупреждал кого? — Взглянув на лицо Коула, я встаю: — Нет, молчи. Знаю, ты не можешь сказать.
Я разворачиваюсь и ухожу.
— Анна, постой! Прошу, ты должна мне поверить. — В его голосе слышится мольба, но мне нечего ответить. Я просто хочу уйти от него так далеко, как только возможно.
Коул встает, чтобы направиться следом, но я вскидываю руку:
— Не. Сейчас.
Мгновение он смотрит на меня и наконец согласно отступает.
Стиснув зубы, я выхожу наружу, в холодное утро, не в силах разобраться, какая из бурлящих внутри эмоций сильней: гнев, разочарование или боль от разбитого сердца.