Несколько дней спустя, вернувшись после утреннего похода по магазинам, я с удивлением обнаруживаю, что мама уже проснулась и оделась. Все это время она вела себя идеально — наши представления проходили без сучка и задоринки, и последний сеанс она больше не упоминала. Так что теперь я гадаю, что же у нее на уме.
До сих пор мне удавалось избегать Коула, но, вероятно, он тоже не искал со мной встречи. Честно говоря, немного обидно, что он не стремится увидеться и узнать, как я. Наверное, ждет, что я сама к нему приду. И, возможно, так и будет, но не скоро.
Новых видений за эти дни тоже не было, и я молюсь, что предыдущие — просто какая-то странная аномалия, однако мысленно продолжаю прокручивать слова доктора Беннета. Что, если он прав? Что, если я ничего не могу предотвратить?
— Где ты была, дорогая?
Я показываю маме корзину:
— Ходила за покупками.
— Ты все время ходишь только за едой. А я хочу купить тебе новые наряды. Тебе же завтра вечером совершенно нечего надеть.
Смотрю на нее в ступоре:
— Завтра вечером? Я думала, что надену свой обычный сценический костюм.
— Да нет же, я говорю о твоей встрече с Оуэном. Ты ведь хочешь хорошо выглядеть?
Я шумно выдыхаю:
— Ох, совсем забыла…
Да что со мной такое? Остался всего день до свидания с красивым молодым мужчиной, а у меня это вылетело из головы! Порой я думаю, что уже никогда не буду нормальной.
Мама в притворном отчаянии вскидывает руки:
— Ну что мне с тобой делать? Собирайся. Я позвоню Жаку, и он пришел за нами машину. Пройдемся по «Бонвит-Теллер»[15] и что-нибудь тебе подберем.
Я качаю головой:
— Нет. У меня много одежды, к тому же могу взять что-нибудь из твоей.
— Неужели тебе не хочется чего-нибудь новенького?
— Мама, мне ничего не нужно. И, что важнее, мы не можем себе этого позволить.
Мама садится за стол, разочарованно поджав губы:
— Иногда мне с трудом верится, что ты моя дочь.
— Мне тоже, — отвечаю сухо.
— А ну-ка не дерзи. И в каком смысле, мы не можем себе этого позволить? Разве мы не хорошо зарабатываем? Аренда квартиры почти ничего не стоит, да и электричество дешево. Не понимаю, отчего ты все время так переживаешь.
«Потому что кто-то должен», — думаю я.
— У нас почти одинаковый размер, и у тебя много вещей. Я могла бы выбрать что-нибудь из них. Давай. Пойдем посмотрим, что у тебя есть.
Мама смягчается при мысли, что мы вдвоем будем копаться в ее гардеробе, и следующий час я провожу, выбирая себе наряд. Мы останавливаемся на украшенном серебряными бусинами бежевом платье с короткими рукавами и довольно дерзким ассиметричным подолом. К платью я подбираю длинный шелковый шарф. Получается гораздо вычурней, чем мне хотелось бы, и в половину не так вычурно, как предпочла бы мама.
Как только мы заканчиваем, раздается стук в дверь, и я иду открывать, надеясь, что это не Жак. В который раз. В последнее время он приходит едва ли не каждый день.
Но, к моему удивлению, за дверью стоит Коул с огромным букетом цветов в руках. На щеках соседа алеют два красных пятна, и выглядит он таким смущенным и юным, что я тут же его прощаю.
Не говоря ни слова, он протягивает мне цветы. Это смесь из лилий, роз, ромашек и орхидей.
— Это мне? — спрашиваю с трепетом.
Коул кивает:
— Я не знал, какие ты предпочитаешь, так что пришлось взять несколько разных видов. Надеюсь, тебе понравится.
— Они прекрасны, — говорю, уткнувшись лицом в цветы и вдыхая их сладкий аромат.
— Я просто хотел извиниться… — Коул откашливается и смотрит мне через плечо.
Я понимаю намек, выхожу в коридор и, тихонько прикрыв за собой дверь, смотрю в красивое лицо соседа. Его темные глаза задумчивы, будто он сомневается, какой прием ему тут окажут. Мне очень хочется коснуться его щеки, успокоить, но я сдерживаюсь. Нужно услышать то, что Коул собирается сказать.
Он начинает снова напряженным голосом:
— Я просто хотел извиниться за ту путаницу, что устроил нашим разговором. Я собирался дождаться, когда точно буду знать, что могу тебе рассказать, но почувствовал, что это срочно, и ты должна знать немедленно…
Коул замолкает, и перед глазами всплывает видение о маме. Он понятия не имеет, насколько это срочно.
— Если бы это касалось только меня, — продолжает Коул, — я раскрыл бы тебе все. Но на карту поставлено слишком многое, гораздо больше, чем просто ты и я. И я правда не могу выдавать чужих секретов.
Он стискивает зубы, и его нерешительность и сомнения передаются мне, будто он нашептывает мне о них на ухо. Замерев, тону в настороженных темных глазах Коула, и сердце разрывается от такой щемящей нежности к нему, что импульсивно встаю на цыпочки и прижимаюсь губами к его щеке.
— Я все понимаю, — говорю мягко. Не знаю, кто из нас удивлен больше, но, судя по улыбке, отразившейся в глазах Коула, он доволен.
— Спасибо, — отвечает он просто.
Мгновение мы разглядываем друг друга, затем я прочищаю горло:
— Нужно поставить их в воду. Зайдешь?
Коул смотрит на дверь, и лицо его окрашивает слабый румянец:
— Нет. На самом деле у меня еще есть дела, но, может, позже?
— Конечно. — Я открываю дверь в квартиру, а он направляется к лестнице. — Позже. Эй, Коул? — Он оборачивается. — Мне нужно поговорить с тобой о том, что происходит с моими…
Я колеблюсь, зная, что мама где-то поблизости. Но я должна рассказать Коулу о видениях. Вдруг он сможет дать мне о них хоть какое-то представление.
— …С моими способностями, — заканчиваю шепотом.
Сосед кивает и спускается по лестнице, а я захожу в квартиру в обнимку с цветами, едва ли не пританцовывая.
* * *
Проснувшись на следующее утро, я получаю записку от доктора Беннета, в которой тот интересуется, могу ли я встретиться с ним в небольшом кафе в нескольких кварталах от моего дома. Воспоминания о последнем видении все еще очень яркие, так что я соглашаюсь, но, наблюдая за тикающими стрелками на больших часах над буфетной стойкой, начинаю жалеть о своем решении. В кафе стекается обеденный поток посетителей, и шум вызывает у меня головную боль. А может, все из-за нервов.
Официантка снова наполняет мою чашку. Ее черно-белая форма помята и небрежна, словно бедняга уже отработала длинную смену, а на белом фартуке виднеются пятна.
— Уверены, что не хотите взглянуть на меню? — спрашивает официантка.
Я качаю головой:
— Я все еще кое-кого жду.
Она изнеможенно улыбается, и я почти чувствую запах беспокойства в исходящих от нее волнах усталости. «Вероятно, какие-то проблемы дома», — думаю печально. Надо это прекращать. Наверное, пора быть откровенной с доктором Беннетом. Он сказал, что может помочь, а я устала справляться со всем в одиночку. И, несмотря на цветы, не уверена, что могу рассчитывать на Коула.
Словно по заказу, в дверях появляется доктор Беннет, все так же похожий на обаятельного сельского сквайра, в твидовом костюме с иголочки и сером пальто. И, невзирая на опоздание, он находит время болтать с официантками и обмениваться кивками с другими посетителями кафе. Заметив меня, Беннет озаряется улыбкой и направляется к дальнему угловому столику, который я выбрала как самый уединенный.
— Добрый день, мисс Ван Хаусен. Спасибо, что согласились на встречу в такие короткие сроки. Надеюсь, ваше утро было приятным. — Он снимает котелок и усаживается напротив меня.
— Очень приятным, — отзываюсь сухо.
Ничего не могу с собой поделать: то я убеждаю себя принять его помощь, а через минуту меняю решение.
Я пробую еще раз:
— Надеюсь, ваше тоже было приятным.
— Оно было интересным. Очень интересным.
Я собираюсь спросить, что же его так заинтересовало, но тут возвращается официантка — гораздо более пружинистой походкой. Доктор Беннет заказывает кофе, и под действием его добродушной обходительности и английского акцента женщина превращается в жеманную глупышку.
Я уже на пределе, и наигранность собеседника меня раздражает.
— Так зачем вы хотели встретиться, доктор Беннет? — спрашиваю, едва официантка уходит.
Он улыбается:
— Прямой подход. От такой юной леди, как вы, я иного и не ожидал.
— И все же вы отказываетесь ответить мне той же любезностью, — хмурюсь я.
Улыбка доктора слегка тускнеет, и он согласно склоняет голову:
— Отлично сказано, мисс Ван Хаусен. Я здесь, так как знаю, что вам интересна моя новая организация, и хочу, чтобы вы стали ее частью. — Он взмахом руки останавливает мои возражения. — Нет, я абсолютно искренен. Я кое-что разузнал о вас и в курсе, что ваше с матерью шоу имеет успех, но также знаю, что доход с него не столь уж велик. И мне не нужны ваши деньги. Меня интересуют ваши способности.
В груди все сжимается, как от того, что Беннет проверял меня, так и от его слов. Я опускаю взгляд на стол, пальцем поглаживаю шероховатые неровности дерева. Очень хочется сбежать, но желание найти поддержку сильнее. Я должна выяснить, может ли доктор мне помочь. Я поднимаю глаза:
— Зачем я вам?
— Я задумал создать особую группу. И мне нужны умные талантливые люди, чтобы положить начало этому делу. Я преследую две цели: во-первых, изучить психические явления и принести таланты в мир; а во-вторых, помочь тем, кто тяготится своими способностями.
Беспокойство мурашками пробегает по шее и рукам. И я должна поверить, что мотивы доктора благородны? Как бы выяснить, чего же он хочет от меня на самом деле?.. И тогда в голову приходит идея. Насколько откровенным он готов быть? Я складываю руки на столе и подаюсь вперед:
— Вы гипнотизировали людей, чтобы они отдали вам деньги?
Наши взгляды скрещиваются. Прямо сейчас Беннет понятия не имеет, какой у меня дар, знает только, что это какая-то разновидность экстрасенсорного восприятия. Борьба отражается на его лице. Доктор солжет, рискуя быть пойманным, или же предпочтет правду?
Он решается:
— Да.
Официантка приносит кофе, и мы замолкаем. Затем я снова смотрю Беннету в лицо; сердце бешено колотится в горле.
— Значит, вы мошенник?
— Я ученый.
Я окидываю его сердитым взглядом:
— Неправильный ответ.
Один уголок его губ приподнимается.
— Я ученый мошенник, — признается доктор. — Когда ученому требуются деньги для дальнейших исследований, он делает все возможное, чтобы их достать. Мои методы просто несколько неортодоксальны.
— В чем истинная причина вашего ухода из Общества психических исследований?
Беннет качает головой:
— Моя очередь. То, чем занимаетесь вы с матерью… это ведь обман?
Я по-прежнему смотрю ему в глаза, хотя первым желанием было отвернуться. Я сглатываю.
— Неправильный вопрос, — говорю слабым голосом. Ни за что на свете не дам ему в руки оружие против нас с мамой.
Доктор кивает. На губах его играет улыбка. Мое сердце уходит в пятки. Почему мне кажется, будто я только что продемонстрировала ему брешь в своей броне?
— Понятно, защищаете матушку. Очень похвально. Ну тогда… какие у вас способности?
Я скрещиваю руки на груди:
— А ваши тесты вам не подсказали?
С застывшим лицом Беннет наклоняется вперед:
— Мое время крайне ценно, мисс Ван Хаусен. Не тратьте его. — Голос его тихий, но смысл ясен.
Я невольно откидываюсь на спинку, и доктор расслабляется, зная, что добился своего. Я поняла. Он не даст мне ничего, пока не получит что-нибудь взамен.
— Я могу говорить с призраками.
Беннет сужает глаза:
— На это многие претендуют. Откуда мне знать, что вы не лжете?
— А откуда мне знать, что не лжете вы? — парирую я, а затем глубоко вздыхаю: — Всегда есть риск. Хитрость в том, чтобы выяснить, стоит игра свеч или нет. Общение с мертвыми — лишь один из моих талантов, и, к сожалению, он что ни на есть настоящий. Но меня интересует, что я получу взамен, если разрешу вам меня изучать?
Доктор долго меня разглядывает, и я чувствую, что он не доверяет мне так же, как я не доверяю ему. Как ни странно, это утешает. По крайней мере, мы оба знаем, чего ожидать.
— Ну, для начала, возможность работать с другими себе подобными, — говорит он наконец. А затем, сверкнув глазами, наклоняется через стол: — И возможность управлять своими способностями.
Я смотрю на него едва дыша. Не будь я осторожна, то с ходу бы согласилась, но всякое успешное жульничество заключается в том, чтобы дать людям то, чего они так жаждут. Мама, к примеру, предоставляет клиентам шанс пообщаться с умершими близкими. А доктор Беннет, похоже, предлагает мне исполнение моего заветного желания. О да, он очень, очень хорош. Прежде, чем я успеваю ответить, Беннет смотрит на часы:
— Что ж, мисс Ван Хаусен, у меня назначена еще одна встреча. Пожалуйста, подумайте над моим предложением. Буду счастлив видеть вас частью моей организации.
Он встает и, нахлобучив на голову котелок, кивает.
— Почему я не могу просто обратиться в Общество психических исследований и работать с ними? — спрашиваю я быстро.
Доктор замирает. Я не могу ничего прочесть по его взгляду, но подозрение так и исходит от него, словно запах ладана.
— Общество психических исследований очень жестоко к таким, как вы, мисс Ван Хаусен. Потому я и ушел. Вопреки вашему очевидному мнению обо мне, у меня есть совесть. — Он прикасается пальцами к полям котелка и бросает на стол несколько монет. — Хорошего дня. Буду ждать от вас весточки.
Едва он выходит, я ссутуливаюсь и выдыхаю. По спине струится пот. Почему я вообще задумываюсь о сотрудничестве с тем, кому не доверяю? Потому что, несмотря ни на что, должна защитить маму.
Я возвращаюсь к нашему дому и вижу автомобиль Жака, припаркованный в конце улицы. Великолепно. Теперь остаток дня придется наблюдать, как он заискивает перед мамой. Но в этот момент импресарио выходит из здания, спешит к машине и, заскочив внутрь, уезжает, даже меня не заметив.
Стук сердца глухо отдается в ушах, в крови бурлит паника, глаза застят слезы. Я мчусь к дому. Что-то не так. Если он ее обидел…
Я взлетаю по лестнице, распахиваю незапертую дверь и врываюсь в квартиру. Все тихо и спокойно.
— Мама! — зову я, перебегая от комнаты к комнате.
Мама сидит в постели:
— Что? Что такое?
Я останавливаюсь и делаю глубокий дрожащий вдох:
— Ничего. Я думала, с тобой что-то случилось.
Она хмурится, острым взглядом окидывая мой взъерошенный вид:
— Я просто прилегла отдохнуть.
Я закусываю губу. Хочется плакать от облегчения, но тогда мама захочет узнать, что меня так расстроило.
— Вы с Жаком поссорились?
Она укладывается на взбитые подушки и укрывается одеялом:
— Конечно, нет. Я его весь день не видела.
Я застываю. Пульс снова ускоряется. Тогда что он тут делал? Почему с таким диким видом несся к своему автомобилю?
Мама слегка улыбается и закрывает глаза. Я все еще не готова оставить ее одну, так что, кутаясь в плед, сворачиваюсь калачиком в вольтеровском кресле напротив кровати и слушаю, как мамино дыхание постепенно становится тихим и ровным.
Она выглядит моложе, когда спит, — уязвимой и более открытой. Интересно, что сделало ее такой, какой она была до моего рождения? Она редко говорит о своей семье, но несколько обмолвок позволяют предположить, что детство ее прошло в нищете и лишениях. А в четырнадцать лет мама сбежала и никогда не оглядывалась назад. Наблюдая за ней спящей, я всегда чувствую себя защитницей, хотя на самом деле Маргарита Эстелла Ван Хаусен вполне способна сама за себя постоять. Конечно, когда твое существование зависит от одного человека, его выживание крайне важно. Мама всегда была всем, что у меня есть. А теперь?
Теперь я не знаю.
Не желая больше оставаться наедине со своими мыслями, я ухожу, осторожно заперев за собой дверь, и направляюсь на прогулку в Центральный парк. Поднявшийся ветер расшвыривает сухие листья на моем пути.
Моя неприязнь к доктору Беннету может соперничать только с моей потребностью в его знаниях. Пойти ли к нему? Не знаю. Стало бы проще, будь Коул со мной откровенен. Возможно, я не доверяю ему на все сто, но он определенно нравится мне больше, чем доктор Беннет. Я улыбаюсь, вспомнив букет, который Коул принес вчера.
И хотя все еще расстроена тем, что он не дал мне больше информации о других, я его понимаю. У него к себе очень высокие моральные требования, и не представляю, чтобы Коул рассказал мне что-нибудь, пока не уверен в своем на то праве.
Я заливаюсь румянцем, представив, что Коул подумает, если когда-нибудь узнает, насколько на самом деле низки моральные устои в нас с мамой. Обман, ложь, воровство и мошенничество — вот из чего состоит рабочий день семейства Ван Хаусен. И если быть честной с самой собой, я не достойна дружбы Коула.
Но это не значит, будто я не нуждаюсь в ответах. Ведь если я выясню, как управлять способностями, то в следующий раз смогу почерпнуть больше информации из своих видений.
Например, узнаю, кто хочет навредить маме и почему.
Я плотнее кутаюсь в шарф, продолжая размышлять. Это кто-то из наших знакомых? Мать и дочь Линдсей точно в числе подозреваемых. Миссис Линдсей, похоже, не очень-то уравновешенна, и я знаю, что именно она преследовала меня в ту ночь, когда я заблудилась. Ее дочь на преступницу не тянет, но никогда не скажешь наверняка. Жаку я не доверяю, но нет сомнений, что он хорошо зарабатывает на нашем шоу и не поставил бы все это под угрозу. Мало того, что он деловой человек, но еще и не кажется склонным к насилию. Внутри все сжимается, когда я вспоминаю, как импресарио бежал сегодня из нашего дома. Что он там делал? Мистера Дарби и Оуэна я исключаю. Первый даже не знаком с мамой, а у Оуэна нет никаких причин желать ей зла. Коул? В груди щемит. Да, у него есть секреты. Но они, безусловно, не имеют к маме никакого отношения.
Итак, все опять сводится к миссис Линдсей и ее дочери.
Я сворачиваю за угол и только решаю вернуться назад, как меня окутывает темный кокон чужих эмоций, настолько зловещих, что я замираю будто вкопанная. Сосредотачиваюсь, в очередной раз жалея, что не умею управлять своими способностями. Чувствовать эмоции людей при прикосновении было неприятно, но это намного… намного хуже.
Ощущение усиливается, и я оборачиваюсь по кругу, глядя по сторонам.
— Так-так, неужели это дочка шарлатанки!
Я застываю, столкнувшись с полным ненависти взглядом миссис Линдсей. И стараюсь выглядеть уверенней, чем себя чувствую:
— Здравствуйте, миссис Линдсей. Не ожидала вас здесь встретить. Думала, вы живете в Кливленде.
— А я думала, что мамаша глаз с тебя не спускает.
Пальто миссис Линдсей изношенное и тонкое, а ее светлые волосы спутались и слиплись. На щеке и под ногтями грязь. Она выглядит так, будто провела ночь в парке. Я пячусь, но миссис Линдсей подходит ближе, и от запаха алкоголя мой желудок переворачивается.
— Не понимаю, о чем вы. А ваша дочь сегодня не с вами?
Младшая Линдсей, кажется, хоть как-то в состоянии повлиять на мать, и я надеюсь, что она появится. И поскорее.
— Нет, дорогая. Здесь только ты и я. Раньше у меня каждую ночь заказывали сеансы — все лучшие люди Нью-Йорка шли ко мне, потому что я настоящая. Слышишь меня? Настоящая!
Я киваю. Сердце стучит все яростней.
— Но не теперь.
Она приближается, я стараюсь не шевелиться, опасаясь, что любое движение побудит ее к действию.
— Теперь все говорят лишь о твоей матери! — Миссис Линдсей выплевывает слова. Лицо ее уродливо перекошено. — А твоя мать… она мошенница! Обманщица! Воровка!
Я не вижу, как она поднимает руку, и удар обжигает мое лицо прежде, чем я успеваю среагировать. Удар достаточно сильный, так что я отшатываюсь, а миссис Линдсей смотрит на свою ладонь, будто не может поверить в содеянное.
Воспользовавшись ее удивлением, я отступаю.
— Вы сумасшедшая! — На глаза наворачиваются слезы.
— Нет, это твоя мать сумасшедшая, если думает, будто ей такое сойдет с рук. Я знаю людей. Разных людей.
Ее глаза безумны. Я поворачиваюсь и мчусь прочь, а миссис Линдсей кричит мне вслед:
— Лучше передай ей, чтоб поостереглась! Я собираюсь ей помешать! Передай ей это! Мертвые не любят обманщиков!
Я бегу, пока покалывание в боку не заставляет меня остановиться. Лодыжка пульсирует, а дыхание с хрипом вырывается из горла. Она ненормальная, абсолютно чокнутая! Я тороплюсь домой, чтобы предупредить маму.
Bonwit Teller — крупный универмаг в Нью-Йорке, основан в 1895 году.