Едва обратив внимание на самодовольство Оуэна, я сосредотачиваюсь на стоящем за ним человеке.
— Я всерьез сомневался в успехе после первого провала.
Мужчина подходит ближе. Мне даже смотреть не нужно, чтобы ощутить его триумф. И как я раньше не догадалась? Доктор Финнеас Беннет — доктор Франклин Бойл. Так очевидно! Где-то на краю сознания шевелится паника. Доверься я Коулу…
Набираю воздуха в грудь:
— Доктор Беннет. Или мне звать вас доктор Бойл? Что вам от меня нужно?
Он касается своей шляпы:
— Можете называть меня доктором Бойлом. Беннет я лишь для Новой Церкви. И без обид, мисс Ван Хаусен, но вначале вы были лишь средством для достижения иной цели.
Коул.
— Останься ты в молочном фургоне, ничего бы не произошло. Франклин поймал бы англичанишку, а тебя бы отпустили, — говорит Оуэн.
— А ты умнее, чем я ожидал, — с удивлением замечает доктор Бойл.
— Итак, вы похитили нас с мамой, чтобы добраться до Коула. Несколько чересчур, вам не кажется?
Это все неправда. Я на секунду закрываю глаза, надеясь, что, когда открою, все исчезнет.
Не исчезло. Оуэн по-прежнему стоит рядом с пистолетом в руке, а доктор Бойл все так же ждет появления Коула.
— Оуэн убедил меня, что Коул ни за что не согласится сотрудничать, если вам не будет грозить серьезная опасность.
— Оуэн вас убедил? — едко спрашиваю я. — Скорее уж вы его. Мы оба знаем, каким убедительным вы можете быть. Пожалуй, вы слишком хорошо о нем думаете!
Доктор Бойл пожимает плечами:
— Вы меня переоцениваете. С другой стороны, думаю, я недооценил вас. Теперь, когда понятно, насколько вы одарены, я решил и вас приобщить к моему делу.
Я замираю и едва осмеливаюсь дышать.
— Не понимаю.
— Думаю, понимаете, мисс Ван Хаусен. Не только мой тест указал на вас, но и реакция миссис Линдсей подтвердила догадку. Изначально я пытался привлечь ее в проект, слышал о ней очень хорошие отзывы, и она прошла все мои тесты. К сожалению, дама слишком повредилась рассудком, как мы все видели в «Линди». Что до вас — вы не только талантливы, но и в здравом уме. Вы с Коулом станете ценными приобретениями для моей организации. И помните, я предлагал вам присоединиться по доброй воле.
Я начинаю дрожать, вспомнив письмо о девушке, сошедшей с ума после экспериментов доктора Бойла. На ее месте могу оказаться я. Или Коул.
— Франклин, мы так не договаривались. При первой встрече ты сказал, что я могу забрать Анну. Ты получаешь Коула, я — ее. — Оуэн говорит как капризный ребенок, чью любимую игрушку отбирают в песочнице.
Я краснею:
— Забрать меня? Как приз? И с чего же ты решил, будто можешь меня удержать?
Я чувствую покалывание в руках — Коул рядом. «Нет!» — кричу ему мысленно, посылая импульс такой силы, что удивительно, как доки не озарились светом.
Доктор Бойл внезапно смеется:
— А мисс Ван Хаусен права. Вряд ли ты сумел бы удержать ее надолго. Хорошо, что она уйдет ко мне. Так я буду спокоен за их хорошее поведение.
— Зачем вы это делаете? — Пусть болтает. Лишь бы не затаскивал меня в лодку.
— Скажем так: я истинный патриот. Когда Англия снова ввяжется в войну — а попомните мое слово, она ввяжется, — правительство будет более чем благодарно мне за предоставленные отряды тренированных экстрасенсов.
Меня охватывает ужас. Бойл так же безумен, как миссис Линдсей.
— Не бесплатно, разумеется.
— Разумеется, — пожимает он плечами.
— А в чем заключается роль Коула?
«Говори, говори».
— Коул — особый случай. При желании он способен вычислить экстрасенса в огромной толпе. К сожалению, он крайне высокоморальный, почти педантичный молодой человек. Но теперь у меня есть залог его повиновения.
Бойл улыбается, и у меня замирает сердце.
— Нет! Она моя! — кричит Оуэн, затем поворачивается ко мне. — Подумай, Анна, мы можем стать богатыми и знаменитыми. Путешествовать. Добиться огромного успеха. Просто поверь.
Глядя на отчаяние, написанное на его лице, я вспоминаю, как он мечтал с триумфом вернуться в Бостон.
— Между нами ведь явно что-то есть. Не следовало мне жениться на Лоррен. Огромная ошибка…
— Ах ты ублюдок!
Я оборачиваюсь и вижу, как Лоррен направляет пистолет на Оуэна. Потом вспышка — и жгучая боль сносит меня с дока.
Черная ледяная вода мгновенно заглатывает меня, лишает всех чувств. Ни малейшего проблеска света, лишь боль в плече и шок от холода. Неужели это конец? Неужели я видела свою смерть? Боже, что же станет с мамой? С Коулом? Я отталкиваюсь ногами, выныриваю на поверхность, набираю воздуха в грудь, но меня снова утягивает под воду течением. Рана истощает силы, тело охватывают слабость и усталость.
Интересно, отец хоть раз представлял себе, что умрет в одиночестве под водой?
Вспомнив о Гудини, я вспоминаю и о спрятанной отмычке. Вытаскиваю ее из кармана и онемевшими от холода пальцами осторожно вставляю в замок. Под водой, да еще и работая ногами это намного труднее. Я выныриваю за очередным глотком воздуха и борюсь с подступающей паникой. Снова погружаюсь и гадаю, а не станет ли этот раз последним. Стиснув зубы, вожусь с замком, пока тот наконец не открывается. Высвободив руки, я всплываю на поверхность, а наручники с отмычкой тонут в реке.
Сбитая с толку, оглядываюсь и понимаю, что меня уносит вниз по течению. Кто-то кричит мое имя, но звук очень слабый. И мне холодно. Так холодно. Меня всю трясет, мышцы сводит. Я еле плыву. Только бы подобраться к берегу, достать до дна, только бы хватило сил закричать…
Одна нога задевает что-то, затем другая. Дно, я нащупала дно. От облегчения я расслабляюсь и захлебываюсь водой. Надо добраться до берега. Надо.
Борясь изо всех оставшихся сил, гребу к виднеющемуся в темноте берегу. Пытаюсь встать. Идти. Ноги онемели. Разум оцепенел. Я ползу по замерзшей грязи, пытаясь послать сигнал Коулу, но сил нет. Я падаю и проваливаюсь во мрак.
* * *
Мне еще никогда не было так холодно.
— Она жива? — откуда-то издалека доносится голос мамы.
Я пытаюсь ответить, но губы онемели, как и все остальное тело. Кто-то растирает мне руки и ноги, боль ледяными иглами пронизывает конечности. Хочу велеть неведомым помощникам остановиться, но губы не двигаются.
— Доктор здесь. Пропустите его, пропустите.
Я понимаю, что вокруг меня люди, хочу сказать им, что я жива, в порядке, но не могу. Не могу даже открыть глаза.
— Все будет хорошо, Анна, — слышу я голос Коула, а потом чувствую, его теплые губы на своих ледяных. Словно тысячи солнечных поцелуев.
Ощущаю, как он протягивает ко мне нить, и мой разум цепляется за нее. Коула оттесняют врачи. Я держусь за нашу связь, пока медики надо мной работают. Крохотная искорка согревает меня изнутри, и я позволяю себе провалиться в темноту — теперь я знаю, что дорогие мне люди в безопасности.
* * *
Я ощущаю течение времени. Жизнь превратилась в круговорот мерзких на вкус лекарств, колючих покрывал и нелепых шапочек медсестер. Лица меняются, но шапочки с жесткими батистовыми основами и широкими накрахмаленными полями остаются прежними.
Помню, как спрашиваю одну из Шапок, сколько уже тут лежу, пока она вытирает мне лицо восхитительно прохладной губкой.
— Почти неделю.
— Я больна?
— Да.
В следующий раз, когда я прихожу в себя, никакой шапки рядом не наблюдается. Разум чист от тумана впервые с того дня, когда я упала с дока. Док! Встревоженная воспоминаниями, пытаюсь сесть, но пульсирующая боль в плече останавливает.
— Я бы на твоем месте этого не делала, — раздается голос мамы откуда-то справа.
Приглядываюсь и вижу, как она сидит на стуле в углу и разгадывает кроссворд в газете. Небольшая лампа рядом — единственный источник света в комнате.
— Пуля тебя только задела, но повязку поменяли буквально пару минут назад, так что будет больно.
Отложив газету, мама подходит ближе. Я хмурюсь, пытаясь понять, что же в ней изменилось. На маме синий свободного кроя жакет, плиссированная юбка в тон и черные ботинки на высоком каблуке. Вместо обычной мешанины украшений — нитка жемчуга на шее.
Очень консервативно. Наверное, это такой специальный наряд для визитов к дочери в больницу.
— Сколько я тут? — хриплю я и хватаюсь здоровой рукой за саднящее горло.
Мама дает мне воды, затем ставит стакан обратно на прикроватный столик.
— Почти две недели. У тебя началась пневмония. Они не верили, что ты выкарабкаешься. Будешь знать, как плавать в Гудзоне в ноябре.
Она говорит беззаботно, но ее руки дрожат. Мама стискивает их вместе. Сильно.
— Что с Коулом?
— Он в порядке. Я отправила его домой поспать. Очень упрямый молодой человек. Сидел здесь все время, хотя я сказала, что в этом нет необходимости.
Она говорит недовольно, но с явным уважением. Я прячу улыбку, представляя себе эту сцену: безмолвно сидящий Коул и моя очаровательно-настойчивая мама.
— Кажется, у тебя появился воздыхатель.
Воздыхатель? Я приподнимаю бровь, удивленная старомодным словечком. Затем кое-что вспоминаю.
— А как у вас с Жаком?
— О, он тебе рассказал? Я так и думала. Мы поженимся на Новый год. Еще один упрямец.
Поженятся? Мама выйдет замуж? Мне вообще сложно сопоставить мысли о ней и браке. И еще одна странность — Жак станет моим отчимом. Интересно, а Гарри Гудини знает, что я в больнице? Маму спрашивать бесполезно. Мои веки тяжелеют, но я еще не закончила.
— Что с представлением?
Она поджимает губы — вспомнила наше последнее выступление? Хочу сказать, что мне жаль, но молчу. Единственное, о чем я жалею, — что причинила ей боль.
— Мы с Жаком закрыли шоу.
Я снова пытаюсь сесть, но она укладывает меня обратно на подушки.
— Не волнуйся, все в порядке. Жак хочет, чтобы мы стали деловыми партнерами.
А как же я? Хотя она же пыталась вывести меня из шоу. Итак, мама наконец добилась своего. Затем я вспоминаю слова Жака, мол, она боится, как бы я не повторила ее судьбу.
На лице мамы ничего не выражающая маска — то есть дальше задавать вопросы о шоу бесполезно. Одна из самых важных вещей относительно моей матери: если она оставляет что-то позади, то уже никогда к этому не возвращается. Так и наша прежняя жизнь навсегда осталась в прошлом.
Мама треплет меня по плечу и подтыкает одеяла:
— На самом деле, все к лучшему. Теперь ты сможешь решить, чего действительно хочешь в жизни.
Нас прерывает появление очередной Шапки, которая запихивает в меня еще мерзких таблеток и настаивает, что мне надо отдохнуть. Свет гасят, мама целует меня в бровь, а в голове все крутится вопрос: чего же я действительно хочу в жизни?
* * *
Наша гостиная заполнена сладко пахнущими тепличными цветами. Интересно сколько цветочных магазинов опустело, ведь мама, Жак и Коул без конца приносят букеты?
Я дома уже трое суток и с каждым днем чувствую себя все лучше. Прямо сейчас лежу на канапе, плечо еще ноет, хотя почти зажило. На мое счастье, стреляет Лоррен так же паршиво, как управляется по дому.
— Шах и мат! — Мистер Дарби потирает руки, сидя напротив меня по другую сторону доски.
Я едва не сбрасываю фигуры на пол:
— Больше никогда с вами играть не буду!
— Ты каждый раз так говоришь, — замечает мама с порога. — А потом все равно с ним играешь. Прямо какая-то страсть к самоистязанию.
— Ну я же живу с тобой, — тихонько бормочу я.
— Не перенапрягайся, милая, — озорно отвечает она, подавая мне чашку чая.
Мы с мамой пришли к непривычному примирению. Я люблю ее, она любит меня, но больше мы вместе не работаем. Как хорошо, что сеансам конец, хотя Синтия практически в отчаянии — теперь надо искать другого медиума. Она думала, будто я начну собственную практику и стану ее личным проводником в мир духов, но я на это предложение ответила четким отказом. Вообще мне кажется, ей просто скучно и хочется, чтобы подруга всегда была рядом. Самый большой букет в комнате — от нее.
Мистер Дарби убирает доску:
— Я еще приду тебя навестить, мисси. Береги себя.
Я улыбаюсь, он треплет меня по руке и уходит.
Мама хлопочет вокруг меня:
— Коул скоро придет. Кажется, в «Мейси» устраивают какое-то большое мероприятие, Жак хочет меня туда сводить. Может, позже ты будешь себя достаточно хорошо чувствовать, чтобы посидеть за ужином в честь Дня благодарения. — В дверях она останавливается. — Точно готова к суду?
Я киваю:
— Адвокаты говорят, дело надежное. Ты уже дала показания. Вкупе с моими они помогут надолго отправить Оуэна и Лоррен за решетку.
Холодная улыбка мелькает на лице мамы.
— Так им и надо.
Она оставляет меня наедине с моими мыслями, и я откидываюсь на подушку. Плечо ноет. Я так рада, что Коул тогда не послушался и в последнюю минуту привел полицию. Они наблюдали за домом Оуэна и, когда он вышел со своей женушкой и чемоданами, проследили за ним до пакгауза. Хотя нашел меня именно Коул.
Доктор Бойл исчез без следа. Наверное, сбежал, когда понял, что Коул привел полицию. Теперь у служителей закона имеется описание горе-экспериментатора, но он наверняка уже далеко отсюда. Я ежусь. Вдруг он сейчас сидит где-то и планирует похищение других экстрасенсов? Ну хоть Оуэн нас больше не побеспокоит.
Сердце болит. Все еще не верится, что Оуэн так легко меня провел — но, может, он и правда был под влиянием доктора Бойла. Так или иначе, но экстрасенсорные способности не защитят тебя от жуликов.
Глянув на дверь, я беру небольшую коробочку из кучи сувениров рядом с канапе. Видимо о моем приключении написали в газете, потому что записки, подарки и цветы приходили друг за другом. Эту коробочку доставили вместе с дюжиной желтых роз сразу, как я вернулась домой. Из-за потока даров мама решила, что и этот из разряда обычных. Но он особенный.
Я поднимаю крышку и глажу увесистые серебряные наручники внутри. Записка гласит:
«Дорогая волшебница Анна,
Надеюсь, тебя подлатали, а сувенир порадует. Вскоре к тебе придет посетитель. Его зовут Мартин Бэк. Уверен, ты о нем слышала. Он собирает труппу для гастролей по театрам Англии. Время от времени Мартин устраивает такие заезды, чтобы молодежь могла попрактиковаться перед выступлениями в Штатах. Когда я рассказал ему о твоем даре, он согласился прийти и побеседовать о вашем дальнейшем сотрудничестве. Думаю, для тебя это отличная перспектива. Конечно, возможно, ты не захочешь расставаться с матерью. Прошу, не чувствуй себя обязанной из-за наших отношений.
С наилучшими пожеланиями,
Гарри Гудини.
P.S. Ты была права. Секрет в укороченных болтах».
Мартин Бэк — известнейший импресарио. Он создал «цепь театров Орфеум», и пусть больше не является их владельцем, все равно остается одним из самых влиятельных людей в мире искусства. Жак рядом с ним — мелкая сошка. Сегодня утром пришла записка от самого Бэка, где он уточняет время встречи.
И я уже знаю, что ему скажу — да, тысячу раз да! Выступать, поражать людей невероятными вещами — именно этим я и хочу заниматься. Вдобавок, смогу находиться недалеко от Коула, когда ему придется вернуться в колледж.
В дверь стучат, и я слышу по ту сторону напряженный голос Коула. Ему по-прежнему неудобно общаться с моей мамой, но она в принципе не самый приятный человек.
Я складываю записку и убираю ее в коробку. Пожалуй, неважно, отец мне Гудини или нет — пока я считаю его таковым, он в какой-то мере и будет мне отцом.
Улыбаясь, отставляю коробочку. Коул открывает дверь, заглядывает из-за угла, и мое сердце подпрыгивает. Он рядом с самой моей выписки, и каждый раз, когда мы вместе, наша связь становится все сильнее. Так хочется уже побродить с ним по Лондону. Я и без видений знаю, что это будет великолепно.
Коул берет меня за руку, наклоняется и целует в губы.
— Как себя чувствуешь? — спрашивает, осторожно усаживаясь рядом.
Я смотрю в его полночные глаза, невольно улыбаюсь и сжимаю его ладонь.
— Волшебно. Чувствую себя волшебно.
Больше книг на сайте - Knigoed.net