Шоу закончено, и вечер превращается в череду незапоминающихся поздравлений, наилучших пожеланий и интервью. Я встречаю все вопросы газетчиков заранее отрепетированными ответами:
— Да, конечно, я люблю выступать вместе с мамой.
— Нет, я не считаю, что у меня не было нормального детства. Я обожаю путешествовать!
— Мне всегда нравились фокусы, так что казалось естественным добавить их в мамино представление…
А потом мы с мамой позируем для фотографий. Щелчок, вспышка, пф-ф.
К тому моменту, когда мы наконец возвращаемся домой, я без сил.
— Сделай кофе, — раздражается мама после моего третьего зевка. Газетчиков уже нет рядом, и все ее очарование испарилось. Она щелкает выключателем, и комнату заливает электрический свет. — От тебя полусонной никакого проку.
Ну конечно, как же иначе. Подходит время грандиозного финала сегодняшнего вечера — «кристально честного» спиритического сеанса для самых искушенных богатеев Нью-Йорка.
Интересно, что она сделает, если я откажусь участвовать?
Поразмыслив, прихожу к выводу, что не хочу это выяснять. У матери отвратительный характер, и хотя она никогда не била меня, я видела, как она сбивает с ног взрослых мужчин одним легким точно направленным ударом.
До прибытия «гостей», ожидаемых в полночь, остается около часа. Я делаю кофе и наполняю чашку для матери, чтобы потом отнести к ней в комнату, где мадам Ван Хаусен будет готовиться к следующему «акту». Для сеансов она, как правило, переодевается во что-нибудь более таинственное. Я же могу надевать все, что угодно.
Мама выходит в коридор, замирает и оборачивается, в замешательстве хмуря лоб:
— Откуда ты узнала про две иголки?
Рука дергается, и я проливаю кофе мимо чашки. С грохотом ставлю кофейник на стол и хватаю тряпку, чтобы вытереть лужу. Значит, мама не знает… Я начинаю лепетать, стараясь не встречаться с ней взглядом:
— Что ты имеешь в виду? Так же, как и всегда. Это совсем не сложно. И с тем парнем было очень легко…
— Хм, — вот и весь ответ.
Тишина.
А затем мама удаляется по коридору, размеренно стуча каблуками.
Я делаю глубокий вдох. Не нужно быть экстрасенсом, чтобы понять — разговор не окончен.
Весь следующий час мать не выходит из своей комнаты, дав мне шанс настроиться в одиночестве и достаточно времени, чтобы подумать о Колине Арчере. Мама знает, что он живет прямо под нами? По какой еще причине она могла выбрать его из нескольких сотен зрителей? Я не верю в совпадения, но с другой стороны — она, кажется, действительно не догадывалась о двух иголках.
Когда раздается первый стук в дверь, я уже бодра и готова, как никогда. Несколько гостей входят в нашу гостиную, и по моей спине ползут мурашки. Слишком много плохих воспоминаний связано с этими сеансами — я никогда не смогу воспринимать их как должное.
Однажды нас взяли с поличным после такого вот сеанса. Маму бросили в тюрьму, а меня из самых лучших побуждений закутала потеплее и забрала к себе домой одна горожанка. Мне было только семь, но она никак не могла заставить меня оторваться от ее переднего окна. Я даже спала рядом с ним, в кресле, прижавшись к стеклу щекой. Думаю, в глубине души я безумно боялась, что мама просто бросила меня и уехала. А три дня спустя со мной случилась первая и единственная в жизни истерика, когда я увидела, как мама идет по аллее с нашими чемоданами в руках.
С тех пор я постоянно по привычке оцениваю наших гостей, а в голове стучит один-единственный жизненно важный вопрос: не опасны ли они для нас?
Я украдкой оглядываю комнату и представителей высшего света, собравшихся здесь, чтобы насладиться уникальными талантами моей матери.
Скучающий господин и повисшая на его руке словно модный аксессуар маленькая блондинка, усыпанная драгоценностями… Мужчина выглядит как важная шишка и явно за всю жизнь палец о палец не ударил, так что, вероятно, не побежит жаловаться властям, даже если посчитает, что на то есть причины.
Пышногрудая дама в пенсне, что так и норовит соскользнуть с ее носа, кажется слишком добродушной, чтобы сдать нас.
Жак тоже маячит где-то на заднем плане, но я все еще озадачена таким скудным числом участников. Да, мы хотели добиться «эксклюзивности» наших сеансов, но ради трех человек вряд ли стоило что-то затевать. Словно в ответ на эти мысли раздается стук в дверь, и мама знаком требует, чтобы я открыла.
Колин Арчер.
Я потрясенно глазею на него, застыв в проеме и лишившись дара речи. Что задумала моя мать?
— Мисс Ван Хаусен.
Он тихо здоровается, и непонятно почему дрожь пробегает по моей спине. Кто этот парень? Почему мы все время сталкиваемся? Он полицейский? Ко мне наконец возвращается дар речи:
— Вы здесь для…
— Сеанса. Да.
А я-то надеялась, что он пришел занять что-нибудь по-соседски. Пульс ускоряется, но я всего лишь киваю новому гостю:
— Пожалуйста, входите.
Я веду его по коридору в гостиную, где все остальные общаются. На мамином лице на мгновение появляется замешательство, но тут вперед выходит Жак и протягивает руку:
— Мистер Арчер. Спасибо, что присоединились к нам сегодня.
Я со стороны наблюдаю, как он знакомит Колина с мамой. Выходит, она не знала, что он придет.
Но Жак знал. Он шепчет что-то маме на ухо, ее брови взлетают, и она чуть заметно улыбается и кивает. Что они задумали?
Выполняя свои обязанности хозяйки, осторожно наблюдаю за Коулом. Его быстрый и внимательный взгляд изучает всех и вся. Значит, наш сосед такой же подозрительный, как и я. Вот только вряд ли он полицейский, для этого у него слишком неподходящая обувь: блестящие туфли на плоской подошве, которые будто бы малы своему владельцу. Полицейские носят удобную обувь и всегда ходят так, словно у них больные ноги. Да к тому же Коул слишком молод. И красив. Но если он не полицейский, то зачем сюда пришел?
— Анна, — зовет мама, — пожалуйста, зажги свечи.
Пока я зорко слежу за нашими гостями, она вертит в руках карты таро — длинными пальцами тасует колоду и ждет, когда клиенты расскажут ей о своих пожеланиях. Мама трижды стучит колодой по столу и бросает на меня вопросительный взгляд.
Я заправляю волосы за правое ухо, подавая сигнал, что наш «кабинетный призрак» готов, если он есть в сценарии сегодняшнего вечера. Каждый сеанс проходит по-разному, в зависимости от желаний и потребностей клиентов, и моя задача — быть готовой ко всем возможным вариантам. А если вспомнить, что я не доверяю нашему новому соседу, остается только молиться, чтобы мама не пожелала использовать этот трюк.
Мерцающие огоньки свечей превращают нашу чудесную теплую гостиную в мрачную, наполненную длинными призрачными силуэтами. Когда мы только въехали, квартира была полностью меблирована, но мы все переставили, чтобы как можно больше теней скользило по комнате, опускаясь на наших гостей.
Я замечаю пару любопытных взглядов, брошенных в мою сторону, и краснею от смущения. Мама, должно быть, «случайно» вскользь упомянула о личности моего предполагаемого отца. И в очередной раз для окружающих я всего лишь незаконнорожденная дочь знаменитости. Я пошире открываю глаза и в упор смотрю на блондинку, сосредотачивая в этом взгляде все свои презрение и гнев. К моему удивлению, вместо того, чтобы сконфуженно отвернуться, она лукаво подмигивает.
Коул откашливается, и я поворачиваюсь к нему. Он тоже на меня смотрит, но вместо восторга по поводу возможного скандала, его глаза светятся сдержанным любопытством. До мистера Арчера слухи, видимо, не дошли. Плевать. На сегодняшний вечер моя задача — слиться с фоном, так что я старательно очищаю пепельницы, подаю закуски и наполняю бокалы контрабандным джином, который моя мать обычно держит под замком вместе с остальными столь же запрещенными спиртными напитками.
Пока я занята всей этой рутиной, желудок болезненно сжимается в ожидании неизбежного: момента, когда мама своими умелыми расспросами вытащит на свет божий чужие истории. Всякий раз, прикасаясь к этим людям — что случается довольно часто, — я чувствую их боль и воспринимаю их потери так же остро, как свои собственные. И это одна из множества опасностей моей работы.
Присутствие Коула лишь усугубляет мое обычное волнение. Я ловлю на себе его взгляд каждый раз, как поворачиваюсь, но Коул делает вид, что смотрит на что-то за моим плечом.
Пока мама о чем-то тихо разговаривает с пожилой дамой в одном углу комнаты, в другом — Жак, Коул и светская парочка, Джек и Синтия Гейлорды, обсуждают спиритизм.
— Люди, на самом деле умеющие общаться с мертвыми, по-моему, просто восхитительны! Только представьте, сколько всего мы можем узнать! — серьезно утверждает миссис Гейлорд. Она смотрит на мужа в поисках поддержки, но тот равнодушно пялится в свой бокал.
— Что, например? — насмешливо уточняет Коул, и я едва сдерживаю улыбку.
Мгновение миссис Гейлорд выглядит озадаченной.
— Ну… всякие вещи. Прямо сейчас проводятся кое-какие очень важные исследования. Одна организация в Лондоне занимается инновационными научными разработками в области психических явлений. Ходят слухи, что у них даже есть секретная лаборатория, где они тестируют настоящих экстрасенсов и менталистов. Это все очень засекречено. — Она поворачивается ко мне. — Странно, что вы не слышали об этом. Они называют себя «Общество психических исследований».
Коул рядом со мной вздрагивает, и его напиток выплескивается из бокала прямо на пол.
— Мне очень жаль. Это все моя неуклюжесть.
Пораженная его реакцией, я спешу на кухню за тряпкой, а когда возвращаюсь, вижу, что все уже присоединились к моей матери за столом. И только Коул по-прежнему стоит на том же месте и выглядит напряженным и несчастным.
— Мне правда очень жаль, — говорит он. — На самом деле я немного растяпа.
— Никогда бы не догадалась, — отвечаю, не задумываясь. — Вы двигаетесь как спортсмен.
И краснею. Теперь он знает, что я за ним наблюдала.
— О. Ну да. В самом деле, — мямлит он бессмысленно.
Великолепно. Теперь я смутила нас обоих.
Я встаю и ослепительно улыбаюсь:
— Мы должны присоединиться к остальным.
Коул кивает и уходит, и я, бросив тряпку на ближайший стол, следую за ним.
— Мне просто нужно знать, действительно ли вы можете поговорить с моим дорогим сыном, Уолтером. — Женщина в пенсне вздыхает. — Знаете, он ведь погиб на войне.
Моя мать прекращает тасовать карты и накрывает своими изящными ладонями полные руки клиентки.
— Я сожалею о вашей утрате, миссис Кармайкл. Сколько лет было Уолтеру, когда он совершил переход?
Коул фыркает:
— Почему бы вам не спросить самого Уолтера?
Это настолько не соответствует его образу, что у меня вырывается удивленный смешок. Я пытаюсь замаскировать его кашлем и вижу, как Коул борется с улыбкой, подрагивающей в уголках его рта.
Мама застывает, а потом расслабляет плечи:
— До молодых всегда труднее добраться. Мне нужно знать возраст до того, как мы начнем.
Коул вновь погружается в молчание. Редкий мужчина может устоять перед улыбкой моей матери.
— Ему было восемнадцать, — тихо отвечает миссис Кармайкл.
Я чувствую, как в груди что-то сжимается. Немногим старше меня.
— Бог ты мой…
— Да. — Лицо пожилой леди горестно сморщивается, и у меня перехватывает дыхание от ее страданий. — Он умер от дизентерии вскоре после того, как прибыл в Европу.
— Я сделаю все возможное, — обещает мама.
Затем поворачивается к Гейлордам. Мистер Гейлорд достает из кармана своего жилета портсигар и закуривает. Его молодая жена нетерпеливо и взволнованно подается вперед.
— А что вы хотите получить от сегодняшнего сеанса? — спрашивает мама.
— О, я не знаю! — Блондинка передергивает модно костлявыми плечиками. — Просто мне всегда было интересно… Я устала от своего предыдущего медиума. И когда сказала старине Джеку о вас, ну… и вот мы здесь!
Она хихикает, и я чувствую волну презрения, исходящую от моей матери. Синтия Гейлорд — любитель, дилетант. Ей, вероятно, настолько же скучно в браке, насколько ее мужу скучно жить. И она постоянно ищет, чем бы заполнить эту пустоту.
Но такие вот Синтии Гейлорд по всему миру являются лучшими мамиными клиентами.
— Да, хорошо… и вот вы здесь.
Я единственная, кто слышит в словах мамы насмешку.
Коул бросает острые взгляды, внимательно наблюдая за всеми. Я хмурюсь, моя спина деревенеет. Зачем он здесь?
Покашливаю, чтобы привлечь внимание мамы, и чешу нос, глядя на нашего соседа. Сигнал, что рядом, возможно, есть скептик, желающий нас обличить. Мадам Ван Хаусен сигнал игнорирует. Она уже выбрала своей целью убитую горем мать, и сейчас ее ничто не остановит. У миссис Кармайкл есть деньги и скорбь — и эти две вещи делают ее идеальной жертвой. Другие три клиента лишние. Светская парочка, может, придет еще раз и приведет друзей ради забавы, но эта пожилая леди будет возвращаться снова и снова с широко распахнутым кошельком — уж моя мама об этом позаботится.
Я заканчиваю зажигать свечи и жду дальнейших указаний.
— Дорогая, принеси мне спиритическую доску.
Я немного расслабляюсь. Хорошо. Возможно, сегодня она не будет использовать «кабинетного призрака». Да, это наш самый впечатляющий номер, но в то же время и самый опасный, так как кто-нибудь может знать секрет исполнения и легко нас разоблачит, обнаружив скрытое помещение. А спиритическая доска в то же время довольно проста. Мама настолько искусна, что никто никогда не догадается, что именно она умело передвигает медиатор.
Джек Гейлорд наконец выныривает из своего безразличия:
— И за это мы заплатили немалые деньги? Салонные игры? Что за трюки вы затеяли, мадам Ван Хаусен?
Мама выпрямляет спину и бросает на него яростный взгляд:
— Если хотите сами вести сеанс, мистер Гейлорд, прошу, вам и карты в руки. Я часто начинаю с доски, чтобы заманить духов. Они нерешительны, особенно среди скептиков.
Ее трагический тон сменяется властным, достойным королевы. Моя мать — хозяйка тысячи голосов, и она использует каждый из них с ловкостью мясника, орудующего ножом.
На мгновение повисает тишина, а потом миссис Гейлорд раздраженно ворчит в сторону мужа:
— О, Джек, в самом деле. Просто позволь ей делать свое дело. Ты портишь мне все удовольствие.
Он кривит губы и машет рукой, и я, незаметно закатив глаза, достаю спиритическую доску, которую мать привезла из Лондона. Тиковое дерево блестит в сиянии свечей, костяной медиатор на ощупь твердый и гладкий. Он слегка гудит под моими пальцами, чего никогда не делает, если его касается мама. Я точно знаю, потому что однажды, когда была маленькая, спросила у нее, что заставляет указатель вибрировать. Ее замешательство отдалось болью в моем животе, и я помню, как притворилась, что пошутила. Больше я никогда не задавала этот вопрос.
С едва заметной гримасой я кладу доску на стол. Хотя мама часто просит меня поучаствовать в игре, я все время отказываюсь.
Я выхожу в коридор и выключаю последние светильники, в который раз восхищаясь тем, что мы живем в доме с электричеством. Пусть даже благодаря любезности нашего льстивого импресарио.
— Для начала возьмемся за руки.
— Разве ваша дочь к нам не присоединится? — глядя на меня, спрашивает Коул.
— Нет. Она должна присматривать за мной, когда я открываю себя для духов.
Уголки его губ чуть приподнимаются, и от его проницательного взгляда меня бросает в дрожь. Почему у меня возникает ощущение, что Коул знает обо мне больше, чем мне бы того хотелось?
— Но, дорогая мадам, я настаиваю. Это поможет успокоить мой разум и убедиться, что нет никакого обмана во всем происходящем.
И хотя он выглядит немногим старше меня, его манера выражаться настолько старомодна, что заставляет задуматься о его родине.
Мама выглядит так, будто вот-вот взорвется, но потом она встречается с взглядом миссис Кармайкл, полным неприкрытого любопытства. Я практически вижу, как крутятся винтики в голове «великого медиума», и она решает сменить тактику. Слегка наклоняет голову, так, что ее длинные сережки кокетливо покачиваются.
— Мой дорогой мистер Арчер, если вы такой неверующий, то что делаете здесь?
— Прошу, зовите меня Коул. И я не говорил, что не верю. Я открыт для всевозможных мистических переживаний, но я сегодня был крайне впечатлен фокусами вашей дочери. Она очень талантлива. И я бы предпочел, чтобы она была на виду.
Коул похлопывает по пустому стулу рядом с собой, и мое сердце подкатывает к горлу. Я всегда избегала спиритической доски, как чумы. Глупо бояться обыкновенной игры, но с другой стороны, кости маджонга или шахматные фигурки никогда не гудят в моих руках.
«Пожалуйста, не заставляй меня делать это», — мысленно упрашиваю маму.
Но так как ее взгляд опять направлен на сегодняшнюю цель, я понимаю, что обречена.
— Садись, Анна.
— Но, мама…
— Садись.
Чопорность Коула испаряется, и он смотрит на меня с пониманием. Уверена, он разгадал мамин блеф.
Я падаю на стул, вытираю ладони о платье, и мы все беремся за руки. Пальцы Коула медленно обхватывают мои. К моему облегчению, в этот раз от нас не летят искры, хотя ощущение его руки на моей по-прежнему заставляет меня краснеть. Я смотрю на соседа и с удивлением замечаю, что он смущен так же, как я. Интересно, он пришел сюда по собственной воле, или его прислал какой-нибудь другой медиум, завидующий маминому успеху? Также я теряюсь в догадках, что связывает Коула с Жаком. Импресарио сидит по другую сторону и тоже берет меня за руку, но его эмоции всегда запутаны. Некоторых людей я ощущаю именно так — мешанина из неразборчивых впечатлений. Жак один из этих «неразборчивых», и это главная причина моего к нему недоверия. Коул с другой стороны — это даже не беспорядок, это… ничего. Странно.
Мама начинает распевать своим таинственным мрачным голосом:
— О, духи, услышьте наш зов. Придите к нам. Говорите с нами. Учите нас. О, духи, взываю к вам. Мы с почтением просим вас присоединиться к нам, говорить с нами, учить нас.
Она приказывает нам повторять за ней. Мы повторяем и снова ждем.
Блондинка начинает нервно хихикать, но пожилая леди успокаивает ее, подаваясь вперед с ожиданием и надеждой. Все остальные тоже затаив дыхание ждут того, что вот-вот должно произойти, и в воздухе витает напряжение, столь же плотное и дымное, как горящий ладан. И даже Жак, который знает все секреты, напряженно затихает.
— Миссис Кармайкл, когда я попытаюсь связаться с Уолтером, первой положите руки на указатель. Остальные прикоснуться к нему следом за вами, — наставляет мама.
Мы разжимаем руки, и я снова вытираю ладони о платье.
Заставляю себя дышать ровно, размеренно. Вдох и выдох. Спокойно и медленно. «Не дури, — говорю себе. — Ты лучше других знаешь, что все это сплошной фарс».
Помедлив, миссис Кармайкл кладет пальцы на медиатор. Остальные следуют ее примеру. Все, кроме меня. Я закусываю губу.
— Анна? — В голосе матери слышится незаметное для других предупреждение.
Я протягиваю дрожащую руку, но никак не могу заставить себя прикоснуться к доске. Глубоко вздохнув, закрываю глаза и осторожно касаюсь медиатора кончиками пальцев. Он уже не холодный. Теперь он теплый на ощупь, а легкая вибрация усилилась. Я быстро окидываю взглядом окружающих, но, кажется, больше никто ничего не замечает. Повезло мне.
Прикосновение к пальцам миссис Кармайкл открывает для меня ее чувства. Я пытаюсь отгородиться от ее надежды, сияющей и трепетной. Да, вся правда в том, что это не привычное для клиентов моей матери страдание, разрывающее меня на части. Это надежда.
Красивое лицо мамы бесстрастно. Ее изогнутые губы расслаблены, а большие и обычно выразительные глаза сейчас тусклые и непроницаемые.
— Что должно произойти? — шепчет миссис Гейлорд.
— Черт его знает, — отвечает ее муж.
Моя мать не обращает на них внимания.
— Духи! — восклицает она. — Используйте меня как проводника. Я открыта для вас!
У миссис Гейлорд вырывается еще один нервный смешок, но остальные молчат.
— Уолтер, здесь твоя мама, и она очень хочет поговорить с тобой, — продолжает мадам Ван Хаусен чуть тише.
Миссис Кармайкл всхлипывает, и мое сердце болезненно сжимается.
Чувствовать эмоции других людей — одновременно и дар, и проклятие. Если бы я знала, как отключить это свое умение, так бы и поступила. Но я не знаю. И видит Бог, спросить не у кого.
— У вас есть вопросы к сыну?
Голос моей матери тих. Если бы я не знала ее лучше, то подумала бы, что она действительно переживает за миссис Кайрмайкл. Хотя, возможно, так и есть. С мамой никогда нельзя сказать наверняка.
— Спросите его… в порядке ли он и счастлив ли, — говорит пожилая леди прерывающимся от волнения голосом. Ее горе неумолимо, оно тяжким грузом давит на меня, и я с трудом могу дышать.
Внезапно температура падает, и я потрясенно смотрю, как ледяной луч воздуха тянется через всю комнату. Он направляется прямо ко мне, как будто у него есть цель. Проникает в меня, и я чувствую, как он двигается, меняется, захватывает власть… Я в ужасе, хочу кричать, но застываю на месте. Болезненные потоки вырываются из кончиков моих пальцев, и доска начинает дрожать. Мама и Гейлорды отдергивают руки. Глаза Коула расширяются, когда медиатор начинает двигаться.
«МАМА, — буквы под моими онемевшими пальцами складываются в слова, — БОГ НАШ БЛАГ И МИЛОСТИВ».