Глава 33
Жизнь немного стабилизировалась и стала налаживаться на новом месте, но ощущение, что это временно и не надолго не покидало меня. Очередной порыв «ветра перемен» или неожиданный каприз судьбы, и снова понесёт меня по просторам страны, аки «перекати поле» по калмыцким степям — до первого оврага.
Дядя Лёня сбежал от меня, удержать его не было никакой возможности. События в Закавказье стремительно развивались, а гениальные идеи, которыми я охотно делился с товарищем особистом требовали немедленного воплощения в жизнь. Товарищ Леонтьев лишь махнул рукой — понял наверное, что сторожить меня бесполезно, а полковник Жилинский и вправду очень нужен на своём месте.
Странная ситуация сложилась с родителями. Звонить им или писать письма мне категорически запретили, сделали лишь одно послабление — сообщили предкам, что сын их жив и здоров, из афганского плена меня якобы вытащили, но в Союз вернуться пока не могу. Месяца два точно.
С паршивой овцы — хоть шерсти клок, как говорят в таких случаях опытные животноводы.
Зато вернули все мои вещи, деньги и документы, даже утерянное удостоверение инструктора горкома ВЛКСМ восстановили. Но самое главное — нашёлся парадный двубортный костюм, без которого в этом времени нельзя представить успешного карьериста. Очень вовремя, к слову, поскольку 26 октября национальный праздник Австрии в посольстве, куда я приглашён в составе советской делегации на торжественный приём. Ну как приглашён? Должен сопровождать товарища Примакова в качестве переводчика — другой легенды для меня не нашлось. Якобы слишком юный для таких мероприятий.
— Ещё бы водопроводчиком нарядили бы. В таком статусе как переговоры с директором «Кнауф» вести? — возмутился я.
— Твои проблемы — тебе и решать, — невозмутимо ответствовал кагебешный Понтий Пилат-Леонтьев, умывая руки. — Уверен, ты выкрутишься.
— Хорошо. Буду внучатым племянником Егора Кузьмича. Не возражаете?
— Растешь! В прошлый раз ты пребывал племянником директора Всесоюзного НИИ общей и судебной психиатрии имени В. П. Сербского. Но там хотя бы фамилия директора Морозов совпадала.
— Чем грандиознее ложь, тем легче в неё верят. Так кажется говорил один немецкий маркетолог, некто Йозеф Гэ.
В качестве поощрения за успешно проведённые переговоры с китайским лидером меня наградили поездкой в Москву и даже в виде исключения разрешили проведать семью полковника Тарасенко, сообщить о своём чудесном воскрешении. Генерал посчитал, что это вполне безопасно, даже если кто и знал об этом адресе в связи со мной, то больше месяца прошло после побега и караулить столько времени точно не станут — нет у заговорщиков столько людей в наличии.
Дома оказалась только Любовь Леонидовна — жена командира. Сам полковник, как и ожидалось, надолго застрял на афганской границе. Маргарита оказалась на занятиях. Студентка первого курса медицинского института — не харам бурум, однако.
Узрев меня в дверях, Любовь Леонидовна потеряла дар речи и чуть не лишилась все чувств. Пришлось поддержать за локоть и дать ущипнуть себя, чтобы доказать материальность призрака бывшего пограничника.
Поняв, что гость живой и настоящий, тетя Люба расплакалась, обняла и расцеловала, обильно окропив слезами, аки майский летний дождь — обильно, но не продолжительно.
— Ритка тебя убьёт! — ласково, но кровожадно пообещала добрая тетенька. — Знаешь, сколько дней она плакала? Бессовестный ты негодяй. Разве можно так с людьми поступать?
Ради конспирации была скормлена заранее заготовленная версия о том, как я выпал с торгового судна, ударился головой, был выловлен иностранными рыбаками и два месяца провёл в норвежской больнице без памяти.
— Ох и врун, ты, Александр. Кому-ты лапшу на уши вешаешь? Супруге полковника госбезопасности? Паша все рассказал. И про вертолёт сбитый, и что возможно ты в плен попал. Все агентуру в Афганистане на ноги поднял, чтобы хоть что-то узнать. Все без толку. Как сквозь землю провалился.
— Напутали, наверное, теть Люба. Морозовых у нас в стране почти столько, сколько Ивановых и Петровых. Так что не удивительно. С корабля упал, очнулся гипс. Медсестра норвежская ни бельмеса ни понимает. Пока переводчика нашли, пока консулу сообщили.
— Да-да. Так все и было. А медаль «За отвагу» тебе за красивые глаза дали. За то что плаваешь хорошо? Не хочешь — не говори, но врать не надо.
— Любовь Леонидовна, вы же сами все понимаете. Жена полковника, все же, без пяти минут генерала. Поэтому упал в море, очнулся гипс. Мне даже родителям не дали позвонить. Хорошо, хоть сами сообщили, что живой.
— Скажешь тоже, генерала, — засмущалась хозяйка. После чего растрогалась, снова чуть не расплакалась, но простила и больше не приставала с расспросами.
Закончив с допросом, сели пить чай с тортиком, а через час появилась и Маргоша.
Встреча с «сестренкой» далась мне тяжело. Не думал, что привязался к этим людям настолько крепко. Вообще, судьба классического попаданца — это узаконенное одиночество. Отмечал уже, что даже родственники и близкие друзья воспринимаются совсем по-другому, ведь те, которые остались в моей памяти — они иные, их невозможно представить без прожитых позже двух десятков лет. Очень странно себя ощущаешь, когда понимаешь, что фактически ты старше своих родителей, и твой жизненный опыт намного больше. Безусловно, они родные и любимые, но отношения становятся сложными и запутанными, причём они это тоже чувствуют.
Тем неожиданнее появление новых друзей и близких в этом времени. По отношению к Маргарите и вовсе себя чувствую как распоследний свин, хотя умом понимаю, что это не моя вина. Обещал заботиться и опекать, а сам пропал, да ещё и чуть на тот свет не отправился, изрядно потрепав нервы друзьям и знакомым.
Убивать меня, конечно, никто не стал, ни словечка упрёка не было сказано, а все равно стыдно невыносимо. В этот момент почему-то вспомнился Славик Борисов из Реутова. Блииин!!!! Ему-то никто не сообщил о моем возвращении в списки живых. Надо попросить Леонтьева исправить это упущение.
Впрочем, радость Маргариты от моего «оживления» была настолько глубокой и искренней, что все остальное — пустяки, не достойные отдельного упоминания.
Рассказывать по второму кругу о падении в Северное море с борта сухогруза постеснялся, слишком ехидным был взгляд у маргошиной мамы, поэтому резко слился с темы, заявив, что дал подписку о неразглашении. Упомянув, что никакой возможности сообщить о своей судьбе реально не было. Поэтому сержант Морозов невиновен и чист, аки слеза крокодила в снегах Гималаев. Впрочем, это и так понятно было с самого начала. Если уж Пал Палычу, целому полковнику КГБ, при всех его связях, не удалось узнать подробности, то значит, история серьезная и расспрашивать бесполезно.
Из приятных неожиданностей — объявилась Карина, наша общая знакомая из Ленинорана. Письмо от неё переслали из отряда, поэтому шло оно больше месяца. Устроились беженцы хорошо, на вырученные, благодаря моему посредничеству, деньги купили небольшой частный дом в Армавире. Там же Карина поступила в местный институт, где сейчас успешно учится на первом курсе. На агронохимический факультет поступила. Что можно считать весьма удачным итогом. Объективно уровень образования в провинциальном приграничном райцентре Азербайджана изначально невысок, а тут ещё из-за внезапного переезда потеряно несколько важных месяцев последнего выпускного года. Спрашивала обо мне, передавала привет от своего отца и приглашение приехать летом в гости от всей армянской общины. Так что помнят люди, бежавшее из-за погромов, кто им помог в трудный момент и благодарны до сих пор. Что искренне радует.
***
— О Боже, только не он! — побледнел и схватился за голову гражданин Примаков, узрев кого именно навязали ему в качестве переводчика.
— И вам не хворать, Евгений Максимович. Тоже искренне рад вас видеть.
— Заберите от меня это чудовище, его нельзя пускать к иностранным дипломатам, он обязательно что-нибудь ляпнет лишнее.
— Вопрос не обсуждается. Решение принято на самом верху, — голосом, не допускающим возражений подвёл итог дискуссии генерал Леонтьев. — Товарищ Морозов имеет полный карт-бланш на ведение любых переговоров, и за результаты отвечать будет лично.
Судя по озорному блеску где-то в глубине глаз, товарищ генерал искренне надеялся, что я не подведу, и устрою настоящее веселье среди австрийских дипломатических особ.
— Евгений Максимович, да ладно вам паниковать. Расскажите лучше, как наши американские друзья отреагировали на предложение послать советский космический аппарат, чтобы сфотографировать место высадки на Луну? Обрадовались, наверное? Наконец русские подтвердят, что они там были.
— Вот!!! Видите, мы ещё да посольства не доехали, а он уже начинает! — взвился товарищ Примаков, которому наступили на больную мозоль.
— Брейк. Гражданин Морозов, держите себя в руках. Запрещаю вам упоминать «Лунную аферу». К австрийцам она отношения не имеет.
Судя по удачно вставленному слову «афера», наш генерал в совершенстве овладел искусством изящного троллинга. Вот, что значит — хороший учитель.
Обычно монументального и невозмутимого Евгения Максимовича при моем появлении теперь всегда начинает трясти, как людоеда с острова Папуа Новая Гвинея при виде ненатуральной соевой колбасы. Не знаю, чем вызвана такая реакция. Возможно его раздражает мой веселый неунывающий нрав и слишком юный вид, а может длинный язык, или постоянные шуточки и гнусные намеки про полеты американцев на Луну. Понятное дело, дорогой Максимыч давно уже догадался, кто именно поднял эту тему и не даёт соскочить с неё, требуя дожать «пендосов» и вытрясти с них все, что можно. Последняя фраза — это вольный пересказ мой стратегической позиции, но, в принципе, мысль передана близко к тексту.
В этот раз катализатором кипения Евгения Максимовича послужила просьба аккуратно и ненавязчиво довести до австрийских официальных лиц слухи о моем родстве с генеральным секретарем. В этот момент я изобразил на лице смесь державной улыбки и гламурной одухотворенности, но видимо так и не стал похожим на Егора Кузьмича даже отдалённо. Поэтому просьбу выполнять Примаков отказался категорически, как непозволительную для дипломата и противоречащую международной этике. Смотрите — какая цаца!
— Ладно. Если это выше ваших скромных сил, то просто представьте меня директору компании «Кнауф Инжиниринг» и можете забыть о моем существовании до конца мероприятия, — милостиво соизволил я отстать от невинной жертвы.
— Первый раз слышу о такой компании, — удивился Примаков. — Чем она занимается? По вашему профилю работает? Компьютерами торгует?
— Строительные материалы производит. В частности, гипсовую штукатурку и сухие смеси для отделки. Мне нужен господин Вольфганг Фогт, в списке приглашённых он есть.
Если бы я сказал, что они торгуют коллективными путевками на гору Килиманджаро собеседник удивился бы меньше. Видимо, моя интеллигентная, в первом поколении, физиономия никак не сочеталась с производством строительных смесей.
Вдруг вас когда-нибудь пригласят на приём в австрийское посольство — отказывайтесь сразу. Либо соглашайтесь только с предоплатой. Тоскливее и зануднее ничего в своей жизни не видел. Концерт скрипачей, затем соло на лютне, хоровое исполнение «Аве Мария». Они бы ещё камерный орган из костела притащили бы для полного комплекта. Да и закуски на столах подкачали — не ресторан «Баку», однозначно. Все-таки скупердяйство и экономия у них генетически заложены, недалеко от немцев ушли. Окончательно разочаровало меня полное отсутствие красивых женщин на светском рауте. Немногочисленный женский пол был представлен либо высохшими мумифицированными австрийками, либо дородными тетками, увешанными золотыми цепями в три слоя — жёнами советских дипломатов и чиновников.
Проблема оказалась в том, что Вольфганг Фогт никак не хотел обнаруживаться в этом однородном множестве одинаковых пожилых седых мужчин в стандартных темных костюмах. В прошлой жизни не успел с этим господином познакомиться, с компанией «Кнауф» я начал работать только через 12–13 лет, считая от нынешнего момента. Видимо, глава представительства в СССР к тому времени уже на пенсию ушёл. Поэтому, кроме черно-белой фотографии, найденной в закромах КГБ никаких других ориентиров не имелось, да и фото мне на руки не дали, лишь посмотреть разрешили.
И справки навести не у кого, хитромудрый Примаков сбежал от меня, как только переступил порог австрийской богадельни. После чего весь вечер искусно лавировал, ускользая от встречи, как ледокол «Красин», прячущийся во льдах от немецкого броненосца «Гебен». Или они в разных морях плавали? Не суть, смысл понятен.
Уже собирался отчаяться, но последний момент натыкаюсь взглядом на скромную фигуру в чёрном одеянии, скромно приютившуюся в углу.
— Батюшки мои, да тут, как никак, святые отцы иезуиты водятся? Грех не воспользоваться такой удачей. Как бы двусмысленно это не звучало.