Напоминаем, что политический момент был крайне острый, а в частной судьбе отца Кирилла наступал "последний день его красы". Приказный Пафнутиева монастыря Заломавин был человек крутой и отцу Кириллу не мирволил; он запер его с ломтем хлеба и кружкою воды в особливую келью и держал на замке. Так, вероятно, он хотел его проморить до пострига в монахи. Кирилле оставалось только лить слёзы и петь "жалостные калязинские спевы", сложенные подобными ему жертвами "подневольного пострижения":
Этот роковой, страшный звон действительно становился для него "глаголом времён". Сведут его, ловкого прыгуна, в церковь — отдадут "в срачице" двум каким-нибудь здоровенным инокам "под мантии"; те его ангельски прикроют с головою воскрылиями мантий, а под этим мантейным приосенением сдавят могучими железными руками "за природный шивороток невороченной кожи" и повлекут к ногам настоятеля… Кирилл, конечно, добре знал, какие в московских монастырях были и есть сих дел мастера, у которых не вывернешься, и "поперечного слова" не скажешь, потому что "кадык в горле будет сдавлен"; а те дадут за него и ответы и обеты. А настоятель, ничтоже сумняся, его острижет и возложит на голову его священный куколь, или шлем духовный, и наречёт ему иное имя, под которым и пропадет для мира поп Кирилл.
Гний после того всю остальную жизнь "в чёрных трудех" и будь у всякого монастырского братаря и вратаря в «попихачах», или, согрев в душе отвагу, ищи случая схватить где-нибудь доверчивого брата или из церковной сокровищницы денег, да сманив из ближнего женского монастыря соскучившуюся монахиню, беги с нею в раскольничьи слободы, объяви черницу женою и служи на семи просфорах по древнему благочестию. Но ведь сколько тут риску и хлопот, да и житьё там не всегда удобное для человека такого живого и резвого характера, каким отличался отец Кирилл. Однако до этого не дошло дело. Кирилл переносил описанное мучительное состояние всего только шесть дней, в течение коих иноки Пафнутиева монастыря не могли ещё его остричь под куколь, а 9-го того же июля настоятелю монастыря, архимандриту Дорофею, прислан из св. синода указ, коим "велено, не чиня попу Кириллу невольного пострижения, выслать в Москву во св. синод для освидетельствования", а вместе потребовано о нём в синод и подлинное дело.
Архимандрит Дорофей тотчас же послал Кирилла в Москву "с слугою Владимиром Афанасьевым", а дикастерский секретарь Зыков внёс всё дело о нём в синод.
Каким чудом мог быть устроен столь дивный и для всех неожиданный поворот дела, совершившийся, так сказать, на самом острии ножа?
Конечно, это устроено находчивостью смелого и проницательного ума самого отца Кирилла, который умел соображать веяния и оставил нам любопытный образец своей замечательной стилистики.