— Вы… Да как вы смеете даже думать, что судья Джексон изменил своему долгу?! — Теперь генерал брызгал слюной от гнева. Он был одним из лучших судей Нью-Йорка, и предполагать обратное — полная глупость, с которой я…
— Генерал, правда здесь не главное. Но таковым судью видел убийца — в его собственном, изменённом взгляде на дело. — Я заметил, что генерал заметно расслабился. — С вашего позволения, сэр, я хотел бы продолжить свое расследование. Я считаю, что на месте преступления есть зацепки, которые, в конечном счете, более перспективны, чем все, что мы можем узнать, преследуя семьи двух известных лидеров анархистов.
Генерал выпрямился.
— Детектив, я обещаю вам, что мы не оставим без внимания ни одну хорошую зацепку. Но как ваш комиссар, я решил сосредоточиться на руководителях анархистов. Я верю, что они приведут нас к убийце, виновному в убийстве судьи Джексона — и намного быстрее, чем ваша тарабарщина о Библиях и белых розах.
Он помолчал несколько секунд, оглядывая меня с головы до ног.
Я ждал. Неужели он собирается отстранить меня от этого дела?
— Вы можете рассматривать любые теории, детектив, — произнёс он, наконец. — Но только в свободное от работы время. И помните, что это ваша личная инициатива.
— Конечно, генерал.
— Я буду за вами наблюдать, — с мрачной улыбкой пообещал мне Бингем. — Помогите мне раскрыть это дело — и я гарантирую вам повышение. Но если станете вмешиваться в мои приказы и оспаривать их — ждите последствий.
Ему не нужно было ничего объяснять. В лучшем случае, я снова окажусь в патруле, заполняя бумажки; в худшем — я никогда больше не буду работать полицейским. Я действительно шел по тонкой грани.
Генерал улыбнулся, разгладил усы и отпустил нас всех.
— Приступайте, джентльмены. Заставьте меня гордиться тем, что мы можем сделать, когда поставим перед собой цель. МОЯ цель — арестовать виновных в убийстве судьи в течение сорока восьми часов.
Выходя, я старался успокоиться.
«Сосредоточься на жертве», — сказал я себе.
Это также напомнило мне, что все, чем я рисковал, — как в профессиональном плане, так и в личном, — было ничто по сравнению с тем, что жертва уже потеряла.
Саму жизнь.
ГЛАВА 6
Здание «Дакота», 72-ая улица, дом 1.
15:30.
— Вы пришли как раз к свежеиспеченным булочкам с черникой, детектив, которые только что подали в музыкальную комнату к послеобеденному чаю, — миссис Меллоун преувеличенно неодобрительно фыркнула, впуская меня в дом.
Алистер, без сомнения, ел булочки не с чаем, а с чем-то более крепким — к большому огорчению пожилой седовласой женщины, служившей экономкой в квартире Алистера на восьмом этаже здания «Дакота». Более двадцати лет она следила за домом Алистера и пыталась навести порядок в его жизни — правда, с переменным успехом.
Я тепло поздоровался с ней, протягивая шляпу, шерстяной шарф и пальто. Она повесила их на вешалку, а я по ее просьбе снял туфли. Она всегда настаивала на том, что меня нужно проводить, хотя я сам прекрасно знал дорогу.
Я последовал за ней по коридору, которому позавидовал бы любой коллекционер произведений искусства: здесь были выставлены экспонаты, картины и гобелены, привезённые из многочисленных путешествий Алистера. Роскошные красные и синие турецкие ковры, изящные портреты маслом и китайские шёлковые картины всегда заставляли меня чувствовать себя так, словно я вошёл в музей, а не в чей-то частный дом.
Когда мы подошли ближе, я с удивлением услышал сердитый громкий голос Алистера:
— У нас нет права на ошибку. Слишком многое поставлено на карту!
В ответ прогремел другой, грубый и низкий, голос:
— Ты думаешь, я этого не знаю?
Я заколебался, но миссис Меллоун не замедлила шага, но специально звякнула связкой ключей, привязанной к фартуку, предупреждая о своем присутствии.
Она остановилась у открытых дверей с полированными медными ручками, которые вели в музыкальную комнату, повернулась ко мне и понимающе улыбнулась.
— К нам в гости заехал старый друг профессора. Хорошо, что вы к ним присоединитесь.
Похоже, мне предстояло сыграть роль миротворца — но куда интереснее было узнать, что Алистер так горячо обсуждал со своим гостем.
Миссис Меллоун вошла в музыкальную комнату и официально объявила о моём прибытии, добавив:
— Вам еще что-нибудь понадобится, профессор?
Я вошёл как раз вовремя, чтобы увидеть, как Алистер взял себя в руки, но безмятежное выражение, которое он изобразил на своем лице, не могло скрыть предательского румянца, вспыхнувшего на щеках. Очевидно, он какое-то время спорил со своим гостем ещё до моего прихода.
— Да, принесите нам еще одну тарелку булочек, пожалуйста, — сказал он, одарив Миссис Меллоун мальчишеской улыбкой. Затем он обратил свое внимание на меня. — Входи, старина. Рад, что ты здесь. Я хочу познакомить тебя с моим другом, Ангусом Портером. Детектив Зиль, судья Портер.
Я протянул для приветствия руку человеку, поднявшемуся мне навстречу. Судья Портер был невысоким дородным мужчиной с животом, который едва не разрывал застегнутую на все пуговицы белую рубашку. Его массивный подбородок зарос седой щетиной, что придавало мужчине несколько неухоженный вид, но карие глаза судьи светились умом.
— Ангус учился со мной на юрфаке Гарварда, — сказал Алистер. — На протяжении многих лет он поддерживал дружеские отношения с Хьюго Джексоном.
— Хьюго был благородным человеком и хорошим другом, — сказал судья Портер, снова опускаясь на мягкий зеленый диван.
— Его смерть — огромная утрата, — кивнул я.
Алистер жестом пригласил меня сесть рядом с ними, указывая на маленькую пёструю кушетку напротив судьи. Я присел, понимая, что никогда раньше не проводил много времени в музыкальной комнате Алистера.
Эта комната, в отличие от других помещений в его огромной одиннадцатикомнатной квартире, казалось, была создана именно для комфорта: мы сидели в дальней части комнаты, у окна от пола до потолка, выходящего во внутренний двор «Дакоты», среди уютных мягких диванов и стульев с резными спинками.
Переднюю часть комнаты занимал чёрный рояль «Стейнвей»; вдоль левой стены тянулись ряды книжных полок, заполненных нотами, историями и биографиями знаменитых музыкантов. На остальных стенах комнаты висели картины с изображениями различных музыкальных инструментов: от флейт и скрипок до мандолин и арф.
Тут даже стоял элегантный фонограф «Виктрола» из красного дерева, его рупор, который Алистер использовал для регулировки громкости проигрывателя, был опущен вниз: Алистер открывал его для громкой музыки, и закрывал — для приглушения звука.
Рядом с фонографом стояла полка с многочисленными пластинками и дополнительным запасом игл для их воспроизведения. Больше ни у кого я не видел такую машину — но Алистер взял за правило приобретать самые последние изобретения.
Сегодня из-за закрытых дверей доносился мягкий баритон Энрико Карузо. Я узнал его голос — это был любимый оперный певец Алистера.
— Выпьешь с нами по стаканчику хереса, Зиль? — спросил Алистер, когда я положил себе на тарелку булочку. Он добавил лед в бокалы и наполнил их бледно-янтарной жидкостью. — «Харвис Бристоль Крим». — Он удовлетворённо вдохнул божественный аромат. — В отличие от других сортов хереса, его лучше всего пить охлажденным, со льдом.
— Нет, спасибо. Мне предстоит еще одна долгая ночь.
Я был бы не против бокала любимого хереса Алистера, но мне нужно было быть трезвым перед сегодняшним визитом к Страппам.
Алистер сделал глоток из своего стакана, а затем налил мне чашку горячего чая, который миссис Меллоун принесла вместе с булочками.