— А это кто? — кивнул Джонатан на Изабеллу. — Замена моей сестры?
Изабелла спокойно отнеслась к его грубости.
— Можете называть меня миссис Синклер. Я вместе со своим тестем помогаю Саймону в расследованиях.
— Вы замужем? — он скептически приподнял бровь.
— Вдова, — тихо ответила Изабелла.
— Может быть, присядем? — предложил я, указывая на стол и стулья в центре комнаты.
Но Джонатан покачал головой.
— Мне ни к чему садиться. Мне нечего тебе сказать. Я согласился на эту встречу лишь для того, чтобы успокоить своего отца, — отрывисто произнёс он.
Я сел, жестом предложив Изабелле сделать то же самое. Я заставил себя принять расслабленную позу, хотя на самом деле не чувствовал ни грамма спокойствия.
Это была стратегия, которую я давно разработал для такого рода ситуаций — чем сложнее разговор, тем сильнее нужно казаться непринужденным и собранным. Чаще всего это приводило к тому, что люди разглашали больше информации, чем намеревались.
— Твой отец беспокоится о тебе, — сказал я. — Ты мог бы почаще навещать своих родителей.
Он резко, гортанно рассмеялся.
— Кто бы говорил, Саймон! Ты сам не появлялся уже два года!
— Я — не их сын, — покачал я головой, но его слова попали в цель.
— А мог бы им стать.
— А теперь у тебя есть дочь — красавица с такими же глазами, как у Ханны.
— Да. Мои родители заботятся о ней лучше, чем я когда-либо мог надеяться.
— Хотя она — твоя дочь. Твоя ответственность, — сказал я.
В глазах Джонатана мелькнула злость.
— Моя ответственность — в этом здании. Ей будет лучше с ними. Она заполняет пустоту, которую оставила в их сердцах Ханна.
— Сомневаюсь. Что может быть важнее, чем собственная дочь?
Джонатан ничего не ответил, сердито глядя на меня.
— А ещё у тебя должны быть обязательства перед ее матерью. Кто она?
— Не твоё дело. Не вмешивайся, Саймон, предупреждаю тебя.
— Без матери ты тем более нужен своей дочери, — сказал я, сохраняя спокойный тон. — Я, например, не понаслышке знаю, что происходит в семьях, где нет отца.
Его лицо окаменело.
— Это потому, что твой отец был пьяницей и игроком, который думал только о себе. Если не считать того, что тебе пришлось оставить учебу в Колумбийском университете, когда он уехал, тебе было лучше без него. Каждому из вас.
Без предупреждения он сел рядом с нами, настолько резко отодвинув стул, что я подумал, что тот сломается.
— Моя обязанность состоит только в том, чтобы сделать мир лучше. Для моей дочери, — сказал он. — Там, где ее не заставят работать в доме какой-нибудь богатейки, открывать двери или мыть полы. Там, где она сможет работать за справедливую зарплату и с нормальным рабочим графиком. Где она будет жить в хорошем доме. А ее дети будут ходить в школу и смогут получить образование.
— Ты ведь тоже когда-то этого хотел, — вздохнул я. — Что с тобой случилось, Джонатан? Ты отказался от всего, о чем когда-то мечтал — и ради чего? — Я кивнул на соседнюю комнату. — Эти люди понимают проблемы нашего общества, но у них нет ответов.
— Ты прав, у них нет ответов, — сказал он уже тише. — Они думают, что еще несколько пенни в час сделают жизнь лучше. Но этого не будет. Они болтают до посинения и думают, что политики и журналисты станут их слушать. А ведь они никогда этого не сделают. — Он стукнул кулаком по столу. — Столько разговоров… А что в итоге? Ничего!
— Тогда почему ты здесь?
— Потому что избранная группа среди нас верит в то, что все эти разговоры можно превратить в действие. Мы хотим быть свободными — хотя мы никогда не добьемся этого, пока все наши угнетатели не будут побеждены, и капиталистическая ложь не будет раскрыта.
— И кто же ваши угнетатели? — перебила его Изабелла. — Кроме работодателей, которые не платят прожиточный минимум и не обеспечивают достойных условий труда?
Джонатан фыркнул.
— Все наше общество состоит из систем, которые нас угнетают. Наши религии принуждают женщин к рабству через брак. Наши правительства дают руководителям-разбойникам карт-бланш на отказ рабочим всего мира в самых элементарных правах человека. Только свергнув все это, мы можем начать все заново.
— Когда ты это решил, Джонатан? — спросил я. — У тебя были задатки великого ученого. Ты ведь всегда считал, что научные достижения произведут революцию в мире.
— Наука не поможет, если трудящиеся не могут заработать себе на жизнь.
— Это не так, — ответил я. — Особенно в медицине. Мы видим, что наука совершает великие дела для всех, включая рабочий класс. Я знаю, что тебе было плохо после того, как Ханна умерла. И такие люди, как Павол Хлад, ничем тебе не помогут, втягивая в дела, которые тебе не по силам.
Его глаза вспыхнули гневом.
— Мне всё по силам! Я занимаю авторитетное положение в этой организации. Люди мне подчиняются.
Я постарался ответить спокойно.
— Мне всё равно, кто тебе подчиняется. Но если ты имеешь дело с людьми, которые выступают за убийство и насилие, то ты вляпался по уши.
Он злобно посмотрел на меня, но промолчал.
— Ты имеешь какое-нибудь отношение к убийству судьи Джексона?
Джонатан не произнёс ни слова.
Я повторил вопрос, практически умоляя его:
— Просто скажи мне, что это был не ты, Джонни! Хлад, или Джо, или Саввас — чёрт с ними. Но только не ты.
Он лишь холодно взглянул на меня.