Почему он солгал?
— Судья Портер вполне ожидал, что его попросят взять себе дело Дрейсона — или, скорее, председательствовать на новом процессе в случае, если предыдущий судебный процесс признают недействительным, — сказала она. — И с официального разрешения властей он уже перенес большую часть материалов судебного процесса в свой кабинет для ознакомления.
— Они были взволнованы сильнее, чем хотели признать. Но они должны были поделиться этой информацией, особенно после убийства Хьюго Джексона. — Я потер лоб. — Алистер хотел, чтобы полиция, и особенно я, не вмешивалась в это дело.
— Кроме того, Ангус Портер прятал полученный им самим шифр, — сказала Изабелла. — Я оставила его там, где нашла: в конце записной книжки.
Я открыл последнюю страницу книжки, где среди чистых листов, предназначенных для заметок, лежал толстый кремовый конверт, адресованный Ангусу Портеру.
На нем не было почтового штемпеля — только имя судьи, написанное толстыми черными чернилами; сам почерк я узнал по музыкальному шифру, полученному Хьюго Джексоном. Я открыл конверт и нашел музыкальную партитуру.
— Это ведь не то же самое? — с любопытством посмотрел я на Изабеллу.
— Нет. Смотри: на нотном стане изображена белая роза — точно такая же, как та, что была на отправленной судье Джексону партитуре. Но уже в первом ряду, а не в последнем.
Я опустил глаза: нарисованное от руки изображение белой розы на этот раз заменяло открывающий скрипичный ключ.
— Опять про месть за Леруа?
— Не думаю. Я ещё не расшифровала, но мелодия совершенно другая.
— Во время твоего визита к родственникам судей всплыло имя Леруа Сандерса? — поинтересовался я.
— В разговоре — нет; только в этом послании, — покачала головой Изабелла, указывая на партитуру, которую я держал в руках.
Выходит, в последние дни судья Портер получил собственный музыкальный шифр. Но он не упомянул об этом во время своей последней встречи с Алистером, когда мы обсуждали и расшифровывали первое послание. Почему он сохранил это в секрете?
Единственный ответ, который имеет смысл, заключался в деле Дрейсона. Если судья Портер хотел получить дело для себя, то, возможно, боялся бы поделиться чем-то, что было бы расценено как конфликт интересов, — потому что тогда он был бы вынужден взять самоотвод и отправить дело другому судье.
Это могло бы объяснить, почему Ангус Портер скрывал свою собственную причастность к Хьюго Джексону и процессу Дрейсона. Но это не проливало никакого света на скрытное поведение Алистера.
— У тебя же есть ключ к шифру? — спросила Изабелла.
Я кивнул и положил черную записную книжку и письмо в карман своего пальто.
— Только не с собой. Придется расшифровать его позже.
Мне удалось ободряюще улыбнуться Изабелле, когда прощался с ней, обещая заглянуть завтра и сообщить последние новости. А пока мне нужно было найти Малвани. Он должен знать, что я потерпел неудачу с Алистером — а также новости о произошедших событиях.
— Будь осторожен, Саймон, — произнесла Изабелла с грустной улыбкой, протягивая руку, чтобы коснуться моей ушибленной щеки. — Это очень опасное дело.
Ее рука задержалась на мгновение дольше, чем следовало, и я инстинктивно схватил ее и сжал. С минуту мы стояли молча, а потом я отпустил ее, неловко пробормотав:
— До завтра.
Идя по Семьдесят второй улице, я с каждой минутой тревожился всё больше.
Нужно было решить главный вопрос: кто такой Леруа Сандерс, и как он связан с убийствами двух видных судей? Я хотел воспользоваться помощью Алистера, но у меня ничего не вышло.
Неужели мне только почудилось выражение страха в его глазах?
Я заехал домой и сделал несколько телефонных звонков. Я узнаю, куда он уехал, и верну его.
Что за игру затеял Алистер?
И когда мои мысли ненадолго вернулись к Изабелле, я столкнулся с еще более неудобным вопросом: что за игру затеял я?
ГЛАВА 17
Территория «Гробницы», Центральная улица.
16:30.
— Что, черт возьми, ты имеешь в виду, говоря, что он уехал в Бостон?! — прогремел Малвани, расхаживая взад и вперед по тротуару Центральной улицы перед «Гробницей», пока мы ждали прибытия комиссара.
— Это сообщение он оставил в кабинете на юрфаке в Колумбийском университете. Он сказал, что собирается на несколько дней в Бостон, чтобы представить доклад.
— Это дело об убийстве, а твой профессор — важный свидетель. Я могу, черт возьми, вернуть его обратно. — Малвани остановился, повернулся и посмотрел на меня с упреком. — Как ты мог его отпустить?
— А что, по-твоему, я должен был сделать — арестовать его в первую же минуту? Он уехал, когда я повернулся к нему спиной. Я этого не ожидал. Только не от него.
— Я не провалю это расследование из-за твоего профессора. — Малвани бросил на меня тяжелый взгляд. — Теперь на кону, благодаря ему, стоит моя собственная должность. И если бы ты слышал сегодняшнюю утреннюю речь комиссара, то понял бы, что это только вопрос времени.
— Я понимаю, — прервал я его. — Это дело движется недостаточно быстро — ни для тебя, ни для меня, ни для кого-либо еще. И тебе это не понравится, но я только что получил дополнительную информацию, которую Алистер от нас скрыл. Теперь у нас есть реальный мотив убийства судьи Портера.
В это утро на улице было мало прохожих, но я понизил голос, чтобы никто не услышал, и вкратце рассказал ему обо всем, что узнала Изабелла от Джексонов и Портеров.
У Малвани отвалилась челюсть.
— Значит, судья Портер заменил бы Джексона; это укрепляет связь с анархистами. Мы можем использовать это в своих интересах — особенно теперь, когда у нас есть целое крыло «Гробницы» заполнено их сторонниками. Мы будем вытаскивать их одного за другим на допрос, и я гарантирую, что те, кто послабее, сломаются, — вздохнул он. — Возможно, комиссар захочет допросить даже анархистов самого низшего ранга.
Я удивился.
— Я думал, генерал планирует контролировать допросы только подозреваемых самого высокого уровня?
— Судя по нашему медленному прогрессу, он, похоже, считает, что мы сами не способны справиться даже с самой незначительной задачей, — нахмурился Малвани. — Если он не уволит всех нас, то, по крайней мере, превратит нашу работу в сущее мучение.
— Ты лично допрашивал…
Я замолчал на полуслове из-за покалывания в затылке, вызванного каким-то шестым чувством, которое уловило перемену в атмосфере.
Я обернулся и увидел, что на меня с искаженным от боли лицом смотрит миссис Страпп. Закутанная в плотную черную шерстяную шаль, она была воплощением самого горя. Должно быть, она только что вышла из здания, где, без сомнения, виделась с Джонатаном.
— Что ты наделал? — напряжённо прошептала она. — В последний раз, когда мы встречались, я потеряла свою дочь. Теперь, когда ты, наконец, вернулся, я страдаю от потери единственного сына. — Ее дыхание участилось и стало прерывистым. — Я просила тебя спасти его. А теперь он сидит, гниет в грязной клетке, которая не пригодна и для животного! — Её последние слова превратились в пронзительный крик.
— Мне очень жаль, — покачал я головой. — Я пытался с ним поговорить, но он не слушал.