— Кажется, вы говорили, что траектория пули явно исключает самоубийство, — произнёс я.
— А ваш друг во мне сомневался. — Дженнингс передал мне часть своего отчета. — Но мне казалось, пули всё же входят в компетенцию патологоанатома вроде меня. Ни у кого нет большего опыта в оценке повреждений, которые пули наносят телу, и траектории, которые они принимают, когда уничтожают жизнь. А уж великий город Нью-Йорк дал мне достаточно возможностей для изучения сего предмета.
Он махнул левой рукой в сторону стеклянной банки, стоявшей на книжной полке, доверху наполненной маленькими блестящими золотистыми шариками.
— Пули? — спросила Изабелла. — Там их, по меньшей мере, штук пятьдесят!
— Все они принадлежат жертвам, которых я вскрывал. И еще две такие же банки стоят у меня в лаборатории.
Ну, конечно; а ещё в его лаборатории были банки с препаратами, которые я старался слишком пристально не разглядывать. Он собрал все это для своих исследований — от образцов тканей до срезов печени.
Я просмотрел отчёт о вскрытии.
— Что навело вас на мысль об убийстве? Отсутствие пороха вокруг раны?
— Именно, — доктор Дженнингс ткнул ручкой в соответствующий раздел отчета о вскрытии. — Если бы Аллан Хартт покончил с собой, то пистолет выстрелил бы в нескольких сантиметрах от его головы. Это оставляет следы пороха вокруг раны. Но ни рана Хартта, ни наволочка на его голове не были загрязнены, что указывало на то, что выстрел был произведен с расстояния не менее тридцати сантиметров — а это физически невозможно при самоубийстве.
Я позволил Изабелле подробно рассказать о том, что мы обнаружили сегодня утром в Барнард-колледже.
— Значит, тут дело в шантаже, и Алистер каким-то образом в этом замешан. Почему я не удивлен? — закатил глаза Малвани.
— Эти четверо связаны между собой. И теперь трое из них мертвы, — тихо произнёс я.
— Вы разговаривали с Алистером? — поинтересовался Малвани.
Изабелла покачала головой.
— Я не могу до него дозвониться. Я связалась со всеми его близкими друзьями и коллегами. Никто не знает, где он, в том числе и те друзья, с которыми он часто бывает в Бостоне.
— Нужно приложить все усилия, — встревоженно заметил Малвани. — Не столько ради дела, сколько ради его собственного блага.
— Мы собираемся просмотреть бумаги в его кабинете. Возможно, он оставил какие-то пометки о своем маршруте, — сказал я. Не говоря уже обо всем остальном, что помогло бы мне понять, во что он оказался замешан.
— Возможно, миссис Синклер справится и без твоей помощи. Мне нужно, чтобы ты вернулся к делу Дрейсона, — произнёс Малвани.
— Свидетелей не нашли? — поинтересовался я.
Малвани покачал головой.
— Зато у нас есть масса других зацепок. Мы нашли типографию, которая печатала розовые листовки, найденные после взрыва в «Гробнице». И угадайте, кто придумал эту листовку? — Он ухмыльнулся. — Китайская Роза. Мы задержали ее вчера и собираемся допросить. И хотя Функе еще не опознал ее, я предполагаю, что это та самая «экзотическая» женщина, которая была с нашим шведским другом в тот день, когда он купил Браунинг, из которого убили Ангуса Портера. Похоже, комиссар был прав: мы имеем дело с одним большим заговором.
— С большим заговором, в котором детали не сходятся друг с другом, — покачал я головой.
— И в котором замешаны убийства троих мужчин, роль которых в этом деле мы до конца не понимаем, — заметила Изабелла.
— Я дал тебе целое утро. Это всё, что я могу, — нахмурился Малвани.
— И всего за несколько часов мы нашли убедительные доказательства, связывающие Аллана Хартта с обоими убитыми судьями, — возразил я. — Все трое учились на одном и том же юридическом факультете Гарварда. Всех троих шантажировали.
— И, вероятно, Алистера тоже, — перебила меня Изабелла, — хотя вы оба слишком вежливы, чтобы говорить об этом в моем присутствии. Он мне как отец, и я беспокоюсь за него. Мне нужно, чтобы Саймон раскрыл это дело, иначе Алистер никогда не будет в безопасности.
На лице Малвани промелькнуло сочувствие, ведь ему искренне нравилась Изабелла.
— Думаю, у нас есть еще немного времени. Зиль, почему бы тебе не подготовить исчерпывающую схему доказательств? Может быть, систематизация наших фактов поможет нам увидеть пробелы в наших знаниях.
— Можете воспользоваться моей доской, — предложил доктор Дженнингс.
Я подошёл к доске, взял кусок мела и в верхней части написал:
ЖЕРТВЫ
1. Судья Хьюго Джексон, председательствующий на процессе Дрейсона;
Убит ножом, перерезано горло.
Белая роза и библия рядом с телом; рука уложена на Библию, как будто принося присягу.
2. Судья Ангус Портер; предположительно, должен был забрать себе дело Дрейсона.
Убит выстрелом из пистолета Браунинг.
Белая роза и библия рядом с телом.
Руки связаны.
3. Профессор Аллан Хартт.
Убит выстрелом; оружие неизвестно, пуля не найдена.
Белая роза и библия рядом с телом.
Лицо укрыто наволочкой.
— Это — самые важные различия между жертвами, — произнёс я, перенимая манеру Алистера. — Мы уже говорили о том, что большинство преступников не меняют своего поведения от преступления к преступлению. В этом мы пришли к согласию, поэтому я только замечу, что странно, что этот убийца перешел от ножа к пистолету. А учитывая вероятность участия анархистов, это может просто указывать на то, что в деле замешан не один человек.
— В таком случае Джексона мог убить тот, кто любит использовать холодное оружие, а Портера и Хартта — тот, кто предпочитает огнестрельное, — сказал доктор Дженнингс. — Хм, в этом есть смысл.
— Есть и другие отличия, кроме оружия, — заметила Изабелла, изучая то, что я написал. — Каждой жертве придали определённую позу — будь то рука на Библии, связанные запястья или закрытое лицо. Я считаю, что это тоже имеет значение.
— И мы думаем, что Библия и цветы — это послание от анархистов? — уточнил Малвани.
— Или что-то еще. Именно шантаж наводит меня на такие мысли, так как шантаж подразумевает некоторые проступки, — оживилась Изабелла. — Алистер говорил о том, что Белая роза часто используется для обозначения предательства. И поскольку судья Джексон был уложен так, словно приносил присягу, а рядом с ним лежала роза, это могло означать, что он нарушил свою клятву.
— С точки зрения убийцы, конечно, — кивнул я. — Продолжай.
— У судьи Портера были связаны руки. Возможно, он знал об этом проступке, но ничего не сделал, чтобы остановить коллегу. Так что в буквальном смысле его могли убить, потому что у него были связаны руки.