Был он однофамильцем писателя Матевосяна. Правда, имя у нашего героя было другое. Совсем русское. Покойный отец назвал его Михаилом в честь изобретателя знаменитого автомата — Михаила Тимофеевича Калашникова. Отец Михаила Матевосяна прошел всю войну с автоматом Калашникова и нередко называл его своим спасителем. Все это было в далеком детстве нашего героя — то есть в воспоминаниях Матевосяна-старшего о прогремевшей войне. Тогда их семья жила в Баку. Потом отец умер, а Михаил Матевосян возмужал и выучился на сапожника. Во время смутных и опасных лет, когда в Баку прошли антиармянские погромы, семья Матевосянов (мать, Михаил, его жена Сильвия, пятнадцатилетний сын Ашот и десятилетняя дочка Анжелика) эмигрировала в Америку и поселилась в Бостоне. Вернее, в одном из окрестных городков — в Ньютоне. Первые несколько лет они снимали небольшой дом в районе, прилегающем к 9-й дороге, которая в конце концов пересекалась с 95-м хайвеем. Этот путь — от их дома к девятке, а потом на 95-й хайвей Михаил хорошо изучил, потому что не реже, чем раз в месяц, Матевосяны ездили по нему всей семьей в Провиденс, где было много армянских семей, с которыми семья Матевосянов дружила.
Дом, который они снимали у старого овдовевшего американца, очень нравился Михаилу. Участок был окружен высоким глухим забором. Росло несколько яблоневых и сливовых деревьев. А забор был оплетен лозой местного винограда «Конкорд», из которого Матевосяны готовили вино, напоминавшее им родной Кавказ. Так что к тому времени, когда старый американец совсем одряхлел и собрался перейти в старческий пансион, потому что он был одинок и не было никого, кто бы ухаживал за ним, Матевосяны купили этот дом, к которому они привыкли как к своему.
Михаилу к тому времени было немногим более пятидесяти. Можно было уверенно сказать, что жизнь Матевосянов вполне наладилась. Сын Ашот заканчивал инженерный колледж. Дочка Анжелика перешла в последний класс школы. Жена Сильвия работала кассиром в местном отделении Американского Банка, а у Михаила сложился надежный круг солидных клиентов. В сапожниках, как и в автомеханиках, всегда большая необходимость. Впрочем, как и в зубных врачах. Всегда что-то снашивается, ломается, требует срочного ремонта или безусловной замены. Сапожная мастерская Михаила Матевосяна располагалась на улочке, примыкавшей к центральной площади Ньютона. Неподалеку от китайского ресторана «Долина Грез», городской автомобильной стоянки, туристского агентства «Мередиан» и русского ресторана «Одесса». Он любил свою работу: каждый день приходили знакомые клиенты, с которыми было приятно перекинуться словечком о спорте, или новые заказчики, интересные Михаилу, потому что он любил людей. У всякого были свои неотложные проблемы: кому каблуки заменить, кому новые набойки поставить, а кому вызволить из беды любимые туфли — ту самую незаменимую пару туфель, в которых ноги чувствовали себя так удобно, что никакие новые не могли их заменить. Михаил был крепким невысоким мужчиной, с широкой грудью и мускулистыми руками. Некоторая сутулость, приобретенная за годы кропотливой сидячей работы внаклонку, и ранние залысины отнюдь не портила его облика, а даже придавала определенную устойчивость и напористость, что особенно нравится женщинам. Да, Михаил Матевосян нравился женщинам. Они любили поболтать с ним, когда сдавали или забирали заказ. Мастерская его состояла из двух комнат: приемная, где на ячеистых полках стояли готовые или готовившиеся к ремонту туфли, и собственно мастерская — маленький цех со швейной машиной, колодками, лапами, молотками и прочим оборудованием. В эту комнату никому доступа не было.
Да, Михаил нравился женщинам. Многие из них кокетничали с ним, как правило, избирая начальной темой для разговора обычаи страны, из которой он приехал — Кавказа. Скажем, принято ли на Кавказе женщине первой открыть свои чувства или всегда должен делать начальный шаг — мужчина? Он и не думал утаивать ни происхождения, ни обычаев своей далекой родины. «Да, у нас всегда инициатива принадлежит мужчине!» «А если женщина влюблена и первая признается в своих чувствах?» «Это плохая женщина», — отвечал со вздохом Михаил и смотрел вверх. Над прилавком в приемной комнате висела большая литография Спасителя, по верху которой было написано латинскими буквами «ARMENIA».
Однажды около часа дня, когда он было хотел закрыть мастерскую на получасовой перерыв, чтобы пойти в китайский ресторан и поесть вонтон-суп (мясной бульон с пельменями, приправленный китайскими травками), дверь широко распахнулась, и в мастерскую влетела, буквально влетела ярко накрашенная блондинка лет двадцати двух-двадцати пяти. День был летний, жаркий, солнце стояло в зените, так что минимальная одежда молоденькой блондинки могла быть оправдана, на первый взгляд, метеорологическими условиями, а не легкомыслием и пренебрежением условностями. Так и оценил Михаил внешний вид молоденькой блондинки, которая на русском языке, смягченном южнороссийскими придыханиями на согласном звуке «Г» или освобожденными от контроля ударениями, скажем: «Я пила воду», — вместо: «Я пила воду», торопясь и притацовывая на одной ножке (весьма стройной, как отметил про себя сапожник) затарахтела:
— Папочка! Выручай, ради бога! Сломала каблук, а у меня через два часа охренительно важная встреча по бизнесу! Оставлю туфлю. ОК? Потом забегу. Я тачку бросила у митера на последний квортер. Бай, Папочка! — и блондинка исчезла.
Поход в китайский ресторан был отменен. На прилавке лежала туфля, а рядом с ней невероятной высоты каблук, сломанный у самого основания, прилегающего к подошве. Каким-то образом потрясающей красоты изгиб таза молодой блондинки («даже имени не сказала!») и крутой подъем туфли соединились в воображении Михаила в одно всеоблемлющее слово: «Красота!» С тех пор Михаил и начал называть все произошедшее с ним словом «Красота». И хотя вскоре он узнал, как зовут его новую заказчицу, ее тайным именем оставалось слово «Красота».
— Слушай, никаких денег не надо, — сказал Михаил, когда блондинка заехала за туфлей и спросила, сколько стоит ремонт.
— Что ты, Папочка! Я так не могу. Вот двадцатка. Скажи, если мало.
— Ничего не надо, — повторил Михаил, передвигая к ней туфлю, упакованную в целлофановый мешок, и отталкивая деньги. — Это для меня удовольствие!
Он хотел сказать, что ее приход в мастерскую для него несказанное удовольствие. Что держать в руках ее изогнутую грациозно туфлю для него неслыханное удовольствие. Как будто он держит в своих руках ее божественно изогнутый до замирания сердца таз, обтянутый шелковым платьем-сорочкой. Просто смотреть на нее — невероятное удовольствие! Так он и сказал, потому что был искренний и откровенный человек:
— Смотреть на тебя одно удовольствие! Приходи еще! Как тебя, между прочим, зовут?
— Тая. А тебя, Папочка?
— Михаил.
— А меня Тая Левченко. Из Черновиц.
— А я — Михаил Матевосян.
— Все равно буду звать тебя Папочка, хотя ты и Михаил. Ты откуда — из Еревана?
— Нет, из Баку. Бакинские армяне — вот кто мы.
Молодая блондинка по имени Тая снова появилась в мастерской Матевосяна только поздней осенью:
— Папочка, выручай! — стащила она сапожок с левой ноги, затянутой в тонкую нежно-телесную колготку. — Какая-то хреновина с молнией случилась. А сапоги в обтяжку. Не стащишь когда надо.
— Ну, оставь сапог. Я сделаю.
— Когда заехать, Папочка?
— Давай после работы, часов в шесть-семь.
— Заметано, Папочка! — Мелькнула Тая в дверях мастерской, как рыбка, нырнувшая в глубину воды.
Она появилась в половине седьмого. Михаил к тому времени сделал все, что намечал на день, и просто сидел, бездельничая и мечтая о том, как она приедет, и он пригласит ее в ресторан, а потом… Дальше этого его воображение не шло. А если и воображалось нечто невероятное и запретное, Михаил отгонял подобные мысли, как отгоняют стеклоочистителем случайный лист, прилипший к ветровому стеклу. Словом, она пришла в мастерскую, и Михаил вручил ей сапожок с новой молнией.
— Сколько я должна, Папочка?
— Что ты говоришь! Нисколько. Мне приятно было.
Он хотел сказать, что для него было несказанным удовольствием держать в руках ее сапожок. Оглаживать бардовой окраски мягкий сафьян, словно он держал и оглаживал ногу этой красавицы. Он хотел сказать, что на него свалилось нежданно-негаданно такое счастье, что цены и деньги перестали значить хоть что-нибудь важное, и единственным словом осталась «Красота».
— Нет, Папочка, так не пойдет! Я хорошо зарабатываю и привыкла платить за услуги. И если ты не возьмешь деньги за ремонт, я больше никогда к тебе не буду обращаться.
— Ну хорошо, Тая, если ты настаиваешь, то сделай для меня удовольствие.
— Какое, Папочка? — спросила она, прищурившись. На этот раз спросила настороженно, потому что неправильно поняла его слова. Она подумала, что и этот симпатичный пожилой армянин — такой, как все. У нее были основания ожидать от Михаила, как впрочем, от каждого мужчины, слова, предполагающие возможность купить у нее удовольствие. Ведь она работала в ночном стриптизном клубе, и ее чувствительность на подобные слова была обострена. И все же Тая переспросила: — Какое удовольствие, Папочка?
— Пойдем покушаем вместе, а?
— Хорошо. Куда? У меня не так много времени… Да и едок я небольшой.
— Слушай, совсем близко! Через дорогу. Китайский ресторан «Долина Грез». Пальчики оближешь!
Михаил заказал всяких закусок, а потом жареные креветки с лапшой и еще что-то и еще, а ко всему бутылку белого вина. Она пыталась его уговорить угомониться, не заказывать так много, потому что едва притрагивалась к диковинным и вкусным блюдам, а он не слушал. Она и не пила вина почти что, все смотрела на часы. Михаил ел и пил с какой-то лихостью, отвагой, что ли. Она рассказывала ему, как попала в Америку, как мыкалась сначала, а потом устроилась по протекции подруги в стриптизный клуб.
— Платят хорошо. Но работа тяжелая ночная и, бывает, противная. Мужики пьяные липнут с предложениями. А у меня одна мысль — поскорее отработать и уехать домой отсыпаться!
— Так ты хотела бы бросить эту работу?
— Ну конечно, Папочка! Выйти замуж, нарожать детей и забыть об этом клубе навсегда.
Эти слова Таи запали в душу или мозг Михаила Матевосяна, не знаю, как правильнее определить местонахождение навязчивых мыслей, которые посещают время от времени каждого. Михаил просыпался и засыпал с мыслью: «Как вызволить Таю?» Он как будто бы жил внутри сна, возникшего со времени первого появления молодой красавицы-блондинки, сна, названного им «Красота». Ему стала совершенно безразлична жена Сильвия, как впрочем, и дети — Ашот и Анжелика. Еще с самого первого посещения Михаилом и Таей китайского ресторана, когда он вернулся домой необычно поздно и под хмельком, не объяснив ничего жене Сильвии, а ухмыляясь и бормоча какие-то глупости про неожиданно свалившийся ремонт необыкновенно высоких каблуков, а к тому же и невероятно сложной молнии, с самого первого своего ужина с Таей в китайском ресторане и после — в русском ресторане «Одесса», и нескольких других, он ничего не говорил и не объяснял жене, а по-дурацки (с ее точки зрения) ухмылялся.
Все эти ужины с Таей, ухмылки в ответ на приставания с вопросами жены (где он был и с кем выпивал?), опасливые взгляды сына и дочки, вся его жизнь внутри сна влюбленности не прошли даром. Он заболел. От боли раскалывалась голова. Он пошел к доктору по внутренним болезням. У него оказалась гипертония — высокое кровяное давление. Доктор по внутренним болезням назначил лекарство, которое почти что не помогло. Михаил пришел к нему снова. На этот раз доктор по внутренним болезням послал Михаила Матевосяна к доктору-нефрологу, специалисту по заболеваниям почек, пояснив, что чаще всего гипертония возникает из-за поражения почек. Доктор-нефролог послал Михаила на ультразвук, который показал, что в левой почке имеется какое-то довольно крупное образование. Доктор-нефролог вызвал к себе Михаила и показал снимок, обводя пальцем крупную темную штуковину внизу почки, которую он уважительно называл «масса».
— Что у меня рак, доктор? — спросил Михаил.
— Нет, пока еще ни радиолог, ни я сказать определенно не можем. Я направлю вас на сканирование почки.
Михаил пришел на сканирование. Помощник радиолога ввел ему внутривенно контрастное вещество, положил Михаила на стол и провел серию снимков. В конце процедуры больной почувствовал сильное головокружение, тошноту и на коже выступила сыпь.
— Ничего страшного. У вас аллергия на контрастное вещество, в котором содержится йод, — сказал помощник радиолога.
Через несколько дней Михаилу позвонил врач-нефролог и сказал, что «масса» в левой почке оказалась кистой неизвестной природы, возможно злокачественной, то есть не исключено, что это рак почки, и Матевосяна направляют на консультацию к врачу-урологу, который решит, нужна ли операция. Уролог был крупный мужчина, прирожденный хирург, который свято верил в радикальные методы лечения. Главным принципом его работы было удаление любых образований, появившихся на почке, а если эти образования оказываются подозрительными на рак, резекция пораженной почки. «Природа дала нам две почки. Зачем ждать, когда процесс перекинется с больного органа — на здоровый?», — любил повторять доктор-уролог своим больным, а также резидентам, которых он обучал основам урологии.
Шел третий месяц с тех пор, как Михаил Матевосян обратился к доктору по внутренним болезням по поводу головной боли, связанной с высоким кровяным давлением, а потом посетил доктора-нефролога, который направил его к хирургу-урологу. Головные боли несколько приглушились, но не исчезли совсем, потому что присоединилась постоянная тревога: Михаил никак не мог решить, на какую операцию он должен согласится: иссечь ли часть почки и оставить (как объяснил ему врач-уролог) некоторое количество на вид непораженной ткани, в которую, возможно, вкраплены злокачественные клетки или удалить целиком больную почку и остаться здоровым человеком с одной, непораженной почкой. Матевосяну не с кем было посоветоваться. Врач-уролог склонял его к удалению почки. С женой Михаил не хотел обсуждать при нынешней семейной ситуации такие интимные вещи как разговоры с урологом. А с Таей он продолжал бодриться, и говорил о чем угодно, кроме болезней. Да и встречи-то были такими редкими, что он не хотел их омрачать. Он не сказал Тае, что ложится на операцию, объяснив свое будущее отсутствие поездкой в отпуск к армянским друзьям в Лос-Анжелес.
Наступил день операции. С доктором-урологом Михаил Матевосян договорился, что часть левой (пораженной) почки будет, по-возможности, сохранена, а удалят только кисту. Операция прошла благополучно. Удаленная киста левой почки была послана на паталогоанатомическое исследование. К счастью, киста оказалась доброкачественной. Меньше, чем через месяц Михаил вернулся в свою сапожную мастерскую. Отношения между Михаилом и его женой с одной стороны и между Михаилом и Таей замерли на каком-то ровном привычном уровне. Сказавшись больным, то есть бывшим больным, которому надо часто вставать по ночам, чтобы идти помочиться, Михаил перебрался в другую комнату, где раньше спал сын Ашот, уехавший учиться. Но ведь и с прекрасной блондинкой Таей дело не продвигалось дальше крайне редких встреч в дорогих загородных гостиницах, где они наскоро обедали, запирались в номере и в спешке занимались любовью. Хотя, подобная торопливость в самом сокровенном обмене энергией счастья никогда и никого не приводила к ощущению радостной завершенности. По-правде сказать, тайные встречи с «Папочкой» никакого счастья Тае тоже не приносили. Разве что радовали дорогие подарки, которые он дарил ей всякий раз, когда они встречались. Для Михаила даже редкие встречи служили неиссякаемым источником счастья. Он жил ради них. Ради них старался заработать побольше, чтобы одарить свою «Красоту». Особенно возбуждало его появление Таи из ванной комнаты. Она выходила, обернутая в полотенце, которое сползало на ковер перед кроватью через два-три шага. Этот стриптиз был только для него.
Прошло полгода после операции. Врач-уролог вызвал Матевосяна на плановый осмотр. Полагалось сделать контрольное радиологическое исследование почек. На этот раз к полной неожиданности уролога какая-то новая «масса» (киста? опухоль?) обнаружилась в правой, прежде здоровой почке. «Масса» захватывала две трети правой почки. «Так бывает, — объяснил уролог, — операция на одной почке может стимулировать рост доброкачественной кисты или даже рака на другой почке. Придется оперировать правую почку». «Что — удалять всю правую почку?» — спросил Михаил. «Я надеюсь, что и эта киста окажется доброкачественной. Тогда часть почки удасться сохранить, — ответил уролог. — Прежде, чем определить объем операции, мы пошлем кусочек удаленной кисты прямо из операционной комнаты в лабораторию. Повторяю: если не обнаружится рак, мы оставим здоровую часть почки». «Как же я буду жить с остатками левой и правой почек?» — ужаснулся Михаил. «О, почечная ткань удивительно приспособляема! Чаще всего больные благополучно и долго живут после таких операций». «А если нет? Если мне будет нехватать остатка почек?» «Тогда вас поставят на диализ, — завершил уролог затянувшуюся дискуссию с Матевосяном. — Согласны на операцию?» Михаил согласился, хотя не знал, что значит слово диализ.
И снова Михаил Матевосян закрыл временно свою мастерскую, вывесив объявление, что уезжает на месяц в отпуск. Ну, и для Таи придумал какое-то пристойное объяснение.