Где-то рядом разорвалась мина Теллера. Первый танк исчез из вида. Кордтс дернул головой, однако никакой боли на сей раз не почувствовал. Не иначе как ее уравновесил собой выплеск адреналина, и потому он ничего не заметил.
— Ну вот, кажется, пронесло, — произнес Хорнштритт пару минут спустя.
— Какой сегодня день? — спросил у него Кордтс.
Хорнштритт удивленно уставился на него. Кордтс перевел взгляд на второй танк. Этот был оснащен как-то необычно. Прямо на глазах у Кордтса они возникли непонятно откуда и теперь развернулись и покатили обратно. Некоторые из них были видны ему как на ладони, хотя до этой минуты он почему-то их не замечал. Бронемашины почему-то двигались не навстречу ему, а наоборот, прочь, по направлению к мосту через Ловать. Теперь он уже не мог узнать каждого по отдельности и даже задался про себя вопросом, почему он видел их так ясно всего несколько минут назад. Впрочем, это был даже не вопрос, а лишь случайная мысль, что промелькнула в его сознании и исчезла навсегда. Похоже, что впереди идет Гебхардт, их лейтенант. Второй танк, тот, что изрыгал огонь, пыхнул еще одним огненно-красным облаком. Те, что были ближе к нему, оказались с ног до головы забрызганы этими жуткими красными каплями и кричали от ужаса.
Они едва держались на ногах от изнеможения — Кордтс, Хорнштритт, другие солдаты, все, кто стоял у амбразуры в стене «Гамбурга». Но оно продолжалось, то, что происходило, продолжалось. Время, и без того неясное, исчезло совсем, перестало быть временем. Да что там время, человеческие личности перестали существовать. Сказывались постоянное напряжение и усталость, и в конечном итоге за личностями последовали и жизни, они гасли одна за одной. Второй танк (а к этому моменту уже прошло какое-то время) полыхал. Казалось, что бушует пожар после взрыва на нефтяной скважине. Танк вспыхнул огнем после того, как противотанковое орудие несколько раз выстрелило по нему.
Кордтс вновь ощутил, что его охватывает слабость. Несколько минут ему никак не удавалось нажать на спусковой крючок пулемета — как то бывает во сне, когда вы хотите бежать, но почему-то не в состоянии сдвинуться с места. Но потом все прошло само по себе, он даже не заметил, как это случилось. И тогда он увидел, что они возвращаются, и выпустил над их головами несколько огненных дуг. Другие пулеметчики, спрятавшиеся среди груд битого кирпича, последовали его примеру.
Хейснер вернулся первым. Кордтс бросил в его сторону быстрый взгляд, но затем был вынужден посмотреть еще раз. Очки, казалось, приросли к лицу Хейснера или, точнее сказать, сплавились: линзы запотевшие, в трещинах, в копоти. Кордтс успел разглядеть только самую малость, но с него хватило и этого. Хейснер устремился в блиндаж. Вскоре до слуха Кордтса донеслись крики и хлопанье дверей.
Остальные шли медленно, неверным шагом — черные от дыма и копоти, шатаясь. Они несли на себе какого-то солдата. Оказалось, что это Крабель. Там был Фрайтаг. Шрадер. Гебхардт. Всего семь или восемь человек. Некоторые из них посмотрели на Кордтса, словно хотели убедиться, что он вернулся из забытья в этот мир, однако ничего не сказали по этому поводу. Они лишь устало опустились на бетонный пол, слишком усталые, чтобы поднять голову и окинуть убежище взглядом. Большинство сидели, тупо уставившись в пол или же в какую-то только им одним видимую точку на уровне глаз. Фрайтаг тоже пришел сюда. Он потянулся и похлопал Кордтса по плечу. Ему едва-едва удалось обхватить пальцами его шею, после чего устало опустился вместе со всеми на бетон.
Почему-то чернота Крабеля показалась ему еще более отвратительной, чем чернота остальных — она блестела, блестела от дождя и пота на его лице и от ожоговых волдырей. Шрадер и еще один солдат отнесли его в дальнюю часть блиндажа, откуда по-прежнему доносились крики и удары, словно кто-то чем-то громко бил по чему-то. То был Хейснер, а также санитар, который кричал на Хейснера, пытаясь осмотреть его.
На лицах застыли омерзительные ухмылки, скорее то были широко раскрытые глаза, нежели мертвые отвисшие губы. Там были те, кому пришлось взять на себя ответственность, Шрадер, например, или Гебхардт. Было слышно, как лейтенант разговаривает по радио. Или это только Кордтс слышал, а другие — нет. Кордтсу казалось, что он просыпается, вторично стряхивая с себя сон. В первый раз мир для него начал приобретать резкие очертания, когда час назад Шрадер встряхнул его за шиворот, и вот теперь он приобретал их снова. Кордтс прислушался к тому, что говорил Гебхардт в ответ какому-то голосу, который долетал сюда из «Синг-Синга».
Затем Гебхардт начал оглядываться по сторонам — нужно было собирать народ для второй контратаки в направлении моста. Он собирал очередной взвод, собирал всех, кто еще держался на ногах. Кордтс опасался, что в нем увидят свежие силы, и рухнул на бетонный пол рядом с Фрайтагом.
— Давно пора, — сказал ему тот.
Кордтс сидел, не сводя глаз с Гебхардта. Наверно, ему все-таки стоило остаться рядом с пулеметом, однако сил, чтобы снова встать, у него не было. Ладно, пошло все к дьяволу. Он был частью взвода Шрадера и, если потребуется, скажет то же самое вслух.
Однако Гебхардт так и не заговорил с ним, и другие солдаты, которых он сумел собрать, были вынуждены еще какое-то время ждать, когда наконец получат приказ и пойдут в атаку. Лица у них были скорее хмурые, нежели одержимые жаждой мести, а по большей части такие же усталые и опустошенные, как и у тех, кто только что вернулся из-под вражеских пуль. Ждать пришлось довольно долго, секунды складывались в минуты. Они сидели и молча курили, не зная, что ждет их впереди, а те, что только вернулись, тоже курили, каждый в своем собственном коконе усталости.
Откуда-то донесся крик — должно быть, часовой.
— Меченый! — Это Хорнштритт тряс его за плечо. — Мы должны оставаться у пулемета.
— Найди себе пулеметчика, — бросил в ответ Кордтс.
Тем не менее он поднялся и снова занял место за пулеметом. Мертвый солдат, которого какое-то время назад он бесцеремонно отпихнул ногой, смотрел на него невидящими глазами из-под вороха пулеметных лент и отстрелянных гильз, что валялись вокруг. И где-то посреди всего этого мусора с потолка свисала цепь, к которой, как ни странно, крепились кандалы. Кордтс выглянул в амбразуру, затем снова перевел взгляд на внутреннюю стену, чтобы лучше разглядеть это странное приспособление, но нигде его не увидел или же просто не смог разглядеть на этот раз.
Он увидел, как среди клубов дыма метрах в тридати-сорока от амбразуры движутся какие-то фигуры. Дождь и черное маслянистое облако, окутавшее подбитый огнеметный танк, значительно сузили видимое пространство, оставив нечто вроде крохотной сцены. Кордтса охватило желание отпрянуть назад, однако он заставил себя открыть огонь, когда Хорнштритт в очередной раз приготовил для него пулеметные ленты. Теперь ему вообще ничего не было видно, кроме дыма и груд мусора, которые вели к нему, и он ощутил себя голым. Он сердито оглянулся на Хорнштритта — тот деловито заправлял ленты, склонив голову намного ниже линии амбразуры. Пулемет имел хитроумное приспособление, позволявшее пулеметчику наклонить голову, но Кордтс не помнил, как оно работает. Его как-то раз учили; даже не раз, а путем нудных многократных повторений, но этот свой навык он ни разу так и не применил на практике. Да и вообще, он от природы был неловок и не умел обращаться с техникой. Когда Шрадер и его отряд первый раз направились к мосту, он еще не успел прийти в себя, чтобы задаться этим вопросом. И вот сейчас он со злостью подумал о том, что этот мерзавец Хорнштритт должен был ему показать, что делать, и в отместку пнул ногой напарника и крикнул, чтобы тот отрегулировал угол стрельбы.
Хорнштритт в ответ лишь устало пожал плечами и принялся крутить винты. Пуля прилетела ниоткуда, от ближайшей стены огня, и Хорнштритта отбросило на три метра назад с дыркой в голове. Сидевшие у стены солдаты тупо подняли на него глаза. Это тебе за Меченого, недобро подумал Кордтс. Правда, теперь он не знал, что делать, и ощутил себя едва ли не голым и страшно одиноким среди нескольких десятков других солдат. Гебхардт стоял в углу и разговаривал со Шрадером и еще одним унтер-офицером. Вид у Шрадера был измученный, он что-то бормотал Гебхардту, но тот его понимал с трудом. Наконец Шрадер обрел силы и заговорил громче, но словно автомат, не глядя ни на Гебхардта, ни на второго унтера.
Кордтс снова устало опустился рядом с Фрайтагом. От него не скрылось, что Шрадер посмотрел в его сторону, но затем пошел куда-то вниз.
Гебхардт снова утроился рядом с рацией и требовал поддержки со стороны артиллерии, которая должна была нанести удар на одно деление визира впереди них. Спустя минуту прогрохотал орудийный залп. В амбразуры и в щели тотчас повалила влажная пыль. Пулеметчики отпрянули назад. Взрывная волна сотрясла стены «Гамбурга», словно искала себе свободное пространство.
Гебхардт что-то кричал, но слова его были слышны разве что унтеру второго взвода, который стоял рядом с ним. Лицо унтер-офицера было бледным, и он устало смотрел на своих солдат, которые испуганно сжались в комочек у стены.
Гебхардт направился к дальнему выходу, и когда унтер второго ввода обратился к своим солдатам, те посмотрели на него со страхом, к которому примешивался отказ. Гебхардт хочет, чтобы они вышли под артиллерийский огонь — не иначе как в его голове родился некий безумный план, понятный только ему самому, столь же безумному, как и его детище. Было видно, что унтер злится, но не на своих солдат, а на Гебхардта: ведь стоило ему взглянуть на их лица, как его собственное приняло практически то же самое выражение.
— К черту все! — выругался он себе под нос, хотя по губам можно было догадаться, что он говорит. — Хазенклевер! Хазенклевер!
Откуда-то появился Хазенклевер и вместе с унтером своего взвода направился к выходу. Однако Гебхардт уже успел вернуться внутрь через переднюю дверь и теперь орал, чтобы они все шли вслед за ним. Лицо его было белым от злости, а может, ему было стыдно за свой безумный план, однако он не знал, что с ним теперь делать. В его голове имелась некая картина действий, и он никак не мог с ней расстаться.
— Мне твой совет, Хазенклевер, не нужен. Не сейчас.
А вот фельдфебель вполне мог бы его дать. Что касается Хазенклевера, то он и не собирался давать никаких советов; скорее, он умолял, однако при этом знал, о чем просить.
— Герр лейтенант! — крикнул он, с одной стороны, довольно властно, с другой — с мольбой в голосе.
— Послушайте меня, вы двое. Артиллеристы при желании способны вести прицельный огонь, вы только что сами это видели. Давайте спрячемся среди развалин и, когда обстрел прекратится, ударим по Иванам, прежде чем те поймут, что происходит. У нас будет преимущество, по крайней мере, в пятьдесят метров, если мы двинем на них, как только прекратится огонь. При условии, что вы сейчас отправите со мной своих солдат.
Эти слова были обращены к фельдфебелю; казалось, от удивления у него отвисла челюсть. Он посмотрел на лейтенанта и, не сказав ни слова, направился к своим солдатам. Некоторая доля правды, какая имелась в словах Гебхардта, была уравновешена горизонтальной силой взрывов, что сотрясала «Гамбург». Не один солдат подумал тогда, что если в первые секунды их вылазки с лейтенантом что-то случится, то все они дружно дадут стрекача назад, в укрытие, да что там — в любое более или менее целое здание, какое только окажется поблизости. Потому что они шли под огонь. Солдатский долг или какие-то другие невидимые глазу вещи делали отказ невозможным, если не сказать, немыслимым. Некоторые поднялись сердито, некоторые устало, некоторые с ужасом на лицах, а некоторые даже безразлично, словно хотели навсегда оставить здесь собственные тела. На всякий случай они проверили оружие, ремни, связки гранат, словно не делали того же самого десять минут назад.
Гебхардт, увидев, что они поднимаются, каким-то чудом сдерживался, хотя, похоже, ему до сих пор было стыдно за свое безрассудство. Он быстро пробежал взглядом по лицам тех, кому в ближайшие мгновения предстояло погибнуть, однако отказываться от своего плана не стал.
А затем он ни с того ни с сего сорвался. Подошел к ним и заорал что-то на счет того, что за пулеметом никого нет. Он высился в полный рост над Кордтсом, однако прямо на него не смотрел. Кордтс же, сам не зная почему, жестом попытался привлечь к себе внимание Гебхардта. Стоило ему указать лейтенанту на мертвое тело Хорнштритта и еще одного солдата, что валялся среди вороха пулеметных лент, как Гебхардта передернуло.
— Тогда найдите новых пулеметчиков, — заявил он. — Где Шрадер?
— Здесь.
Шрадер куда-то выходил, но уже вернулся.
— Пока огонь не прекратится, там ни черта не увидишь, — сказал он. — Нас просто прихлопнут на месте, как мух.
— Задействуй мозги, Шрадер. Пусть двое твоих солдат будут наготове, как только закончится огонь.
Шрадер кивнул, но губы его были недовольно поджаты. Черт, этот ненормальный лейтенант прав — он точно позабыл, что у него есть мозги. Потому что сейчас он вернулся снизу, где осмотрел почерневшее тело Крабеля. Ему было странно видеть, как лейтенант сорвался — то ли лишь на секунду, а может, и насовсем.
— Вперед! — крикнул Гебхардт на солдат второго взвода. Он сильно нервничал, но тем не менее был исполнен решительности вести за собой вверенных ему солдат. И они вышли из блиндажа под огонь, споткнувшись у выхода, потому что тела их вздрагивали от взрывов.
Шрадер опустился на колени перед Кордтсом. Тот посмотрел ему в лицо, которое находилось от его собственного всего в нескольких сантиметрах.
— Фрайтаг, возвращайся к пулемету. Заряжай!
Шрадер поднял голову к амбразуре, однако тут же пригнулся, ощутив лицом силу ударной волны, хотя так ничего и не увидел. Он раздраженно потянул пулемет вниз, удивленный тем, что тот еще цел, и бросил его на пол у ног Кордтса. Пулемет был очень тяжел. Кордтс поморщился и что-то сказал. Однако спустя считаные секунды после того, как Шрадер стащил его вниз, артиллерийский огонь прекратился, и они втроем — Кордтс, Шрадер и Фрайтаг — снова установили его перед амбразурой. Фрайтаг с завидным проворством навел прицел. Кордтс сначала наблюдал за ним, а затем глазом припал к резиновому окуляру.
— Он сломан, — сказал он.
Он слишком устал, чтобы честно признаться, что ему просто не хочется подставлять себя под вражеские пули. Поэтому он лишь выпрямился и взялся за спусковой крючок, тупо глядя перед собой, как он делал это всего час назад. Смешавшись с дождем, пыль образовала густую завесу, однако сквозь нее было видно лучше, чем сквозь черное маслянистое облако, окутывавшее танк. Бронемашину артиллерийским огнем наверняка разнесло на куски, потому что где-то поблизости под дождем шипели раскаленные обломки. Кордтс явственно слышал это шипение, тем более что несколько секунд было тихо, и лишь потом дружно заговорили пулеметы «Гамбурга», в том числе и его собственный, обеспечивая огневую поддержку отряду Гебхардта.
Силы русских перед «Гамбургом» к этому моменту уже заметно поредели, и на этот раз Гебхардт дошел-таки до моста через Ловать и занял там передовые позиции. Спустя несколько дней за проявленное мужество он получил Железный крест, а спустя еще несколько обрел неглубокую могилу среди руин.
Ночью к Гебхардту в помощь отправили пулеметчиков, второй взвод и саперов. Солдаты Шрадера, а также те, кто обслуживал противотанковое орудие, остались внутри «Гамбурга» или в непосредственной близости от него. Старшим назначили Хазенклевера. Радиостанция Гебхардта рядом с мостом была уничтожена, и к Хазенклеверу явился вестовой, чтобы тот доложил обстановку в районе моста командованию, находившемуся в «Синг-Синге».
Фон Засс остался доволен и даже захотел лично поговорить с Гебхардтом. Когда же ему сказали, что тот продолжает наступление, генерал поздравил Хазенклевера. В разговоре он несколько раз подчеркнул, как важно удержать мост.
— Так точно, — ответил Хазенклевер, — однако герр лейтенант уже отдал приказ подложить под него взрывные заряды.