Как ни странно, беглецы сумели выйти через главные ворота, те самые, через которые несколько недель, а кое-кто даже месяцев вошли сюда.
Странно, что все это время главная арка, по сути дела, оставалась открыта для русских, и тем не менее они ни разу не смогли толком проникнуть внутрь. Защитники крепости были подобны защитникам космического корабля, которые, несмотря на разгерметизацию, смогли протянуть несколько месяцев, хотя вакууму ничто не мешало ворваться внутрь их корабля. Дула пулеметов по периметру двора были нацелены на центральную арку. В результате чего та превратилась скорее в отвратительную мишень для немецких пулеметчиков, нежели во входные ворота для русских. Неудивительно, что перед ней там и здесь валялись мертвые тела, брошенное впопыхах оружие. Некоторые были раздавлены танковыми гусеницами в тот день, когда отряд Трибукайта прорвался в цитадель.
Тем не менее то, что русские не попытались проникнуть внутрь, с трудом укладывалось в голове. Как с трудом верилось и в то, что они покидают цитадель через те же самые зияющие ворота. Они чувствовали себя нагими, проскальзывая наружу группами по десять-двенадцать человек. Сначала они шли друг за другом мимо подбитого танка и вскоре оказывались по ту сторону стен. На самом же деле в кромешной тьме, выходя из главной арки, они были столь же незаметны, как если бы просочились сквозь межмолекулярное пространство в противоположной стене. И все-таки напряжение не отпускало их — в любой момент, освещая все вокруг, в небо могла взлететь сигнальная ракета. Главное же состояло в том, что двигаться нужно было бесшумно. Впрочем, все, что они смогли сделать, это обернуть тряпками любые металлические предметы, которые имели при себе, а то и вообще избавиться от них. В результате многие предпочли не надевать касок.
Снаружи стены лежало мертвое пространство, отделявшее их от позиций русских. Огромное поле, изрытое воронками. Первоначально враг был гораздо ближе, и тогда ни о каком бегстве через главные ворота не могло быть и речи. Две слаженные атаки имели место буквально два дня назад и едва не стоили им всем жизни. Странно даже, что этого не произошло, потому что русские в нескольких местах даже сумели вскарабкаться на стену. Это был самый худший для защитников день, день, когда их неотступно преследовала мысль о том, о чем они будут думать в свои последние минуты. Трибукайт умолял Волера прислать им в поддержку авиацию, потому что в противном случае им здесь грозит гибель. В конце концов, сквозь тучи до них донесся гул авиамоторов. Впрочем, знали они и то, чем им грозит даже самая малая ошибка со стороны летчиков: сброшенные с немецких самолетов бомбы прикончат их даже раньше, чем это сделают русские. Пронесло, но только чудом. Разрывы бомб сотрясали цитадель до самого основания. Большое количество вражеских солдат было уничтожено на месте, а немало защитников цитадели еще с полчаса не могли прийти в себя. Но еще до того как чувства вернулись к ним, все еще оглохшим и смутно понимающим, что происходит, они выскочили из своих укрытий, чтобы добить тех врагов, что остались живы и теперь, оглушенные, бродили вокруг. Впрочем, и сами защитники были как пьяные или сомнамбулы, терзаемые кошмарным сном. Впрочем, теперь для тех немногих русских, что еще цеплялись за жизнь, этот кошмарный сон становился реальностью — впрочем, не только для раненых, но и для уже мертвых. Защитники цитадели, не разбирая, кто жив, кто мертв, кромсали их на куски, решетили их тела нулями.
Таким образом, стены от русских все-таки удалось очистить. Теперь по ту сторону земляного вала простирался безжизненный лунный пейзаж Русские по всему периметру отступили назад, а в отдельных местах на несколько сот метров.
И вот теперь, в глухую ночь с 16 на 17 января, задачей номер один для беглецов стало по возможности преодолеть без потерь это изрытое воронками поле. Шрадер вел Фрайтага и Тиммермана и еще семерых солдат. Согнувшись в три погибели рядом с подбитым танком, они ждали своей очереди выйти за ворота. Первые три группы уже вышли. Четвертая, возглавляемая Дарнедде, сделав буквально несколько шагов, растворилась в темноте безлунной ночи.
— Фрайтаг идет со мной, — шепнул Шрадер, обращаясь к Тиммерману. — Я его ни на минуту от себя не отпущу, чего бы мне это ни стоило. Если мы погибнем, командование отрядом возьмешь на себя. Старайтесь держаться как можно ближе к Дарнедде, если вдруг случайно отобьетесь от нас.
— Понял, — ответил Тиммерман. В темноте выражение его лица было невозможно разобрать.
Фрайтаг стоял от них всего в нескольких шагах, однако Шрадер его не видел. Тогда он шепнул другому солдату, и Фрайтаг подошел к нему ближе.
— Зажми вот это между зубов, — велел ему Шрадер. — Кто-то наверняка споткнется в этой темнотище, особенно ты.
— Обещаю, что не вскрикну, — произнес Фрайтаг.
— Не зарекайся. Возьми, кому говорят. По крайней мере, до тех пор, пока не доберемся до ровной местности.
Фрайтаг взял лоскут ткани, который Шрадер сунул ему в здоровую руку. Дыхание по-прежнехму давалось ему с трудом. Правда, распространяться об этом не входило в его намерения. Пару секунд он растерянно мял лоскут в руке, а затем сунул один конец в утолок рта.
Взгляд каждого из них был устремлен в темноту. Все напряженно ждали того момента, когда с русской стороны в воздух взлетит ракета. Как будто самое напряженное ожидание с их стороны может этому поспособствовать, как будто им хотелось, чтобы это произошло как можно скорее и на том все кончилось. В дневное время они внимательно рассмотрели изрытое бомбовыми воронками поле и потому знали, какому риску подвергают себя. Это пространство вряд ли возможно пересечь совершенно бесшумно. Они были практически слепы и передвигались на ощупь, но не из-за темноты, а потому что напряжение словно обострило их слух, более того, вложило им в уши то, что они больше всего боялись услышать. Так, например, им казалось, будто они слышат слабые звуки, долетавшие от тех групп, что шли впереди. И это при том, что на ногах у всех до единого были валенки, снятые с убитых русских.
Шрадер вел свой отряд за собой колонной по одному. Выйдя за ворота, они тотчас свернули налево и двинулись вдоль стены. Вскоре они нашли перекореженный металлический штырь, торчавший из небольшой груды руин. С этого места договорились, что они разобьются на мелкие группки по два-три человека и таким образом преодолеют ничейную землю.
Здесь их уже поджидал Дарнедде. Шрадер с трудом узнал его. Оба не проронили ни слова. Дарнедде указал на ближайшие к ним чудом уцелевшие здания примерно в двухстах метрах от того места, где они сейчас стояли. Шрадер замер на месте и даже опустился на колени, чтобы внимательным взглядом изучить обстановку. Город был практически стерт с лица земли не только вокруг цитадели, но и повсюду, отчего отдельные целые здания стояли на значительном удалении друг от друга, словно их возвели согласно некоему странному плану. Можно даже сказать, разбросали наобум по огромной пустыне, а расстояния между ними заполнили самым разнообразным строительным мусором. А дальше, за темными их силуэтами, наполненная завыванием ветра, застыла звездная ночь, и, как любая ночь в пустыне, на ее фоне пустые громады казались еще чернее. Однако куда чернее было изрытое воронками поле, что простиралось перед ними, и, как он ни старался, как ни приглядывался, Шрадер так и не смог различить его отдельных черт.
Да, нехорошо, подумал он.
Первые группы сумели довольно успешно преодолеть эту первоначальную преграду благодаря разведчикам, которые провели их через поле. Вторая после группы Фрайтага разведгруппа была вынуждена вернуться назад, так как наткнулась на русских. По этой причине был выбран новый маршрут, по которому они двигались сейчас. Но даже те солдаты, которые уже один раз пересекли это поле несколько дней назад, испытывали немалые трудности, когда им выпало в кромешную тьму вести через него остальных. И вот теперь они шли где-то там, впереди. Так что указать Шрадеру путь было некому.
Черт побери, мысленно разразился он проклятиями.
Примерно двести метров от здания, которое указал ему Дарнедде, может, чуть больше… в темноте расстояния обманчивы.
В общем, ему ничего другого не оставалось, как двинуться через поле.
Правда, он задержался еще на пару секунд, чтобы прислушаться. Время от времени ему слышались голоса и еще какие-то звуки, что долетали до его слуха в перерывах между порывами ветра бог знает откуда, откуда-то издалека, русские голоса. Далеко, в зияющих пространствах между целыми зданиями, его глаз мог различить пламя костров, а может, просто последние отблески пожарищ. Впрочем, сам он предпочитал думать, что это костры. Но до них было далеко, и прямой угрозы они не представляли.
Он обернулся и дотронулся до солдата, стоявшего прямо за ним. И они пошли.
Как только они двинулись в путь, им то и дело приходилось проверять землю, чтобы не свалиться в воронки, — напрягать зрение, пробовать ее подошвами валенок, а то и, согнувшись, руками. Оставленные немецкими бомбами воронки были глубоки и широки, отдельные до десяти метров в поперечнике. Вскоре отступавшие уже имели о них неплохое представление. Это помогало им успешно двигаться дальше. Их подошвы больше не соскальзывали в коварнее углубления. Шрадер слегка взбодрился. Правда, идти в полный рост было трудно, потому что ноги вечно обо что-то спотыкались, и потому они предпочитали передвигаться ползком, причем не сгибая ног в коленях, растопырив пальцы одной руки и зажав винтовку в другой. Они почти не производили никакого шума, а если и производили, то его тут же уносило ветром, и поэтому он был почти неотличим от тех звуков, что время от времени улавливало их ухо. Правда, стоило ноге задеть камешек, как от страха этот звук казался им подобен раскату грома.
Шрадер обернулся на Фрайтага, но разглядеть не смог. Тогда он пригнулся позади кучи кирпичей, а когда остальные подтянулись к нему, наконец узнал его по ковыляющей походке. Фрайтаг был единственным, у кого в руках не было оружия. Когда тот подошел ближе, Шрадер протянул руку и ухватил его за шинель.
Уши всех до единого солдат уловили какие-то звуки. По всей видимости, это через воронки крадется следующая группа. Нервы каждого были напряжены до предела, причем ему же на пользу. Потому что невозможно было с уверенностью сказать, какие звуки были реальными, а какие — только послышались. От нервного напряжения Шрадер истекал потом, впрочем, как и все остальные. Казалось, будто это некая жидкая броня, благодаря которой их кожа еще острее ощущает лютый холод. Хотя в данный момент они его почти не замечали.
Шрадер уже был готов повести их за собой, когда их уши явственно услышали шорох шагов по мелкому щебню. Боже, неужели неизбежное все же произошло? Неужели они застыли на месте?
Кто знает, вдруг этот шум произвели русские, напуганные неожиданной встречей в темноте с неприятелем? За их спинами вскоре послышались крики и пулеметные очереди. Шрадер тотчас почувствовал, как в животе у него словно сжался тутой узел, а по ноге горячей струйкой полилась моча. За криками последовала вспышка и разрывы гранат — примерно посередине между тем местом, где они стояли сейчас, и стеной цитадели. Кричали по-русски, по-немецки, да что там, истошно вопили. В небо взлетела первая сигнальная ракета.
Двое из грутіпьі Шрадера тотчас бросились наутек. Ближайшее здание было недалеко. Однако стоило взлететь ракете, как они распластались на земле. Один закричал диким голосом, не иначе как угодил в воронку.
Позади них, так близко, что ему сделалось страшно, Шрадер разглядел несколько человеческих силуэтов. Они вели огонь по другим силуэтам примерно в сотне метров от них. Нет, они не только строчили из автоматов, они швыряли в них все, что попадет под руку — гранаты, камни. А потом и вообще сцепились с ними врукопашную, кололи штыками, что-то кричали, падали. В свете сигнальной ракеты омерзительность этой сцены трудно было передать словами. Ее сопровождало шипение, искры, дрожащее свечение, как будто в доме были перепады напряжения, и осветительные приборы вспыхивали как безумные через промежутки времени. Догорев, ракета устремилась вниз, но следом за ней небо тотчас осветила другая, за ней еще и еще. Планируя бегство, они не исключали возможности, что русские спрячутся в воронках, как не исключали ночные патрули и отдельных часовых. Затем небо осветила очередная вспышка, а Шрадер увидел, как к нему бегут несколько русских, бегут, спотыкаясь о кучи битого кирпича. На бегу один повернулся назад и выпустил автоматную очередь. Мысль в голове Шрадера работала в двух взаимоисключающих режимах — мгновенно и как в замедленном кино. Он решил, что возьмет их без стрельбы — заколет или ударит чем-то тяжелым по голове. Однако врагов было трое, а куда подевались остальные его солдаты, помимо Фрайтага, он не имел понятия. Теперь русских от него отделяло лишь несколько метров. Он поднял винтовку и открыл огонь. Одновременно за спиной у русских взорвалась граната, и они упали на землю. А может, свое дело сделала винтовка Шрадера. Его самого на мгновение ослепило, а в лицо полетела земля и песок. Фрайтаг что-то крикнул ему. Но тут между ними неожиданно с земли поднялся вражеский солдат, впрочем, не в полный рост, потому что уже в следующее мгновение он рухнул на колени, истекая кровью. Очередная вспышка высветила это со всей беспощадной четкостью. Ударом приклада Шрадер окончательно свалил противника на землю, после чего встал над ним, зажав коленями, и сделал несколько контрольных выстрелов в голову. Он стрелял, пока ему самому не сделалось дурно. Тогда он скатился с мертвого тела и затаился, оглядываясь в темноте по сторонам. Трое из его солдат, дрожа, жались друг к другу позади кучи битого кирпича всего в нескольких метрах от него самого. Как и он сам, они дико озирались по сторонам. Фрайтаг несколько раз простонал, как будто ему не хватало воздуха. В свете ракеты лицо его было бледнее бледного. Из уголка рта свисал лоскут. Рядом с Фрайтагом валялись изуродованные останки — убитый русский, тот самый, с которым только что разделался Шрадер. Стоило ему посмотреть на мертвеца, как его самого едва не вырвало. Неожиданно ночная тишина взорвалась оглушительным треском и грохотом.
Он обернулся в надежде увидеть группу, что шла за ним следом, однако те, судя по всему, затаились и лежали, не поднимая головы. А может, и вообще уже были мертвы. Перестрелка прекратилась столь же неожиданно, как и началась, и длилась всего несколько минут. Но их хватило, чтобы одна сторона уничтожила всех вражеских солдат, что попались ей на пути. Вернее, звуки выстрелов не стихли, теперь они просто долетали с другой стороны. Пулеметные очереди и снова вспышка ракеты, за ней вторая, третья… Темноту осветили трассирующие пули, вылетающие по периметру русских позиций. А еще Шрадер увидел, как стреляли со стены цитадели. Интересно, кто это может вести оттуда огонь? Наверно, свои.
Он задумался, что это значит для них, хотя сам еще даже толком не успел отдышаться и потому думать тоже толком не мог. Он подождал с минуту, пока в голове у него прояснится, тупо глядя, как на стенах цитадели одна за другой расцветают огненные вспышки. Именно на стенах, а не в воротах, где, по идее, сейчас должны находиться остальные, а с самых высоких точек земляного вала.
Он задумался. Здесь, в воронках, они были словно мыши в мышеловке, однако если им повезет, русские не поймут, что, собственно, происходит. И их драгоценные шкуры не попадут под пули тех, кто в данную минуту ведет огонь с земляного вала. Потому что, судя по всему, внутри цитадели еще оставались защитники. А те солдаты, что нарвались на русский патруль, по всей видимости, были разведчиками.
Интересно, придет ли в голову русским именно такая идея? Шрадер не знал.
Автоматчики еще какое-то время вели огонь со стены цитадели, и русские были вынуждены на них отвечать. Некоторые очереди явно предназначались воронкам, но теперь их было гораздо меньше.
Фрайтаг пошевелился и что-то прошептал ему на ухо.
— Сейчас нас начнут утюжить пушками.
Они были готовы броситься наутек, и наплевать на раны. Похоже, что и у остальных троих на уме было то же самое, с той разницей, что от ужаса они буквально окаменели на месте и ноги их не слушались. Шрадер с трудом подавил в себе это желание, тем более что темноту осветила очередная ракета.
— Они не посмеют, побоятся попасть в своих же, — возразил он.
— Ты шутишь, — ответил Фрайтаг с такой язвительностью, какой Шрадер отродясь от него не слышал. Он вынул лоскут изо рта и теперь сжимал его в здоровой руке. Шрадер заметил на лоскуте кровь.
— Какие шутки! Они наверняка ждут, когда свои вернутся и доложат обстановку. Так что давай-ка потише.
В ответ Фрайтаг промычал что-то невнятное. Шрадер почувствовал, как у него задрожала челюсть. Чтобы унять дрожь, он открыл рот и снова закрыл, и так несколько раз. Он считал, что он прав, более того, был убежден, хотя это ничего не значило. Господи, эти чертовы ракеты! Ну, сколько можно взлетать!
Какое-то время спустя огонь на земляном валу стал тише, а потом и вовсе прекратился. Давно бы так, подумал Шрадер. Потому что если бы защитники цитадели с тем же остервенением продолжали бы палить и дальше, Иваны наверняка заподозрили бы нечто неладное. Шрадер поймал себя на том, что мысли путаются у него в голове. И хотя он уже почти что успокоился, мыслить четко и ясно пока еще не мог. Остальные подползли к ним с Фрайтагом, чтобы спросить, что им делать дальше. Лица каменные, в глазах застыло выражение ужаса, словно за последние несколько недель безумия они нацепили на себя несколько слоев личины выдержки и стойкости.
— Даже если Иваны нас не обстреляют из минометов, они вышлют сюда дополнительные патрули, — заметил один из них.
Шрадер ничего на это не сказал, хотя мысленно согласился. Верно, скорее всего, так и будет.
— Нужно двигаться дальше, — вставил другой. — Можно ползком. Расстояние не так велико.
— Фрайтаг не может ползти, — возразил Шрадер.
Остальные никак на это не отреагировали. Каждый думал о своем.
— А как же эти несчастные выберутся наружу? — неожиданно спросил Фрайтаг.